Прибытие, жизнь в общежитии. Вступительные экзамены

Оставив Нину у своих родителей, я прибыл в Ростов. Нормальный вокзал, привокзальная площадь. Чемоданы оставил в камере хранения, с собой взял только маленький «тревожный чемоданчик» с самыми необходимыми вещами. Спросил у патрулей, как проехать в Артиллерийское Училище, оно тогда открыто функционировало как в/ч 86608.

Сел на трамвай, и он довез меня прямо до проходной. Узнал номер телефона секретарши факультета, назвался и сказал, что прибыл по вызову, для сдачи экзаменов в адъюнктуру. Она сразу позвонила в бюро пропусков и мне выписали разовый пропуск, объяснили, как пройти на факультет. Чемоданчик попросили сдать в камеру хранения. Здание — типичная 30-х годов двухэтажная казарма из красного кирпича. На входе проверили пропуск и я зашел. У проходящего курсанта спросил, как пройти к начальнику факультета. Он сказал, что надо подняться на 2‑й этаж, кабинет — вблизи лестничной площадки. Постучал, зашел, в приемной секретарша, я поздоровался и назвался. Она сказала, что всё факультетское начальство на совещании у начальника училища, и придется намного подождать. Потом добавила, что лучше подождать на кафедре. Сказала, как пройти. Нахожу нужную комнату, захожу и вижу: сидят два полковника и старший лейтенант. На меня обратили внимание, я подошел к полковнику, который сидел ближе, представился. Тот сразу вскочил, поздоровался и представился: полковник Крейтан. Я поздоровался с другим полковником и старшим лейтенантом. Крейтан подозвал меня к себе, усадил рядом и поведал мне, что отзыв на мой реферат делал он, так как преподает курс «Системы боковой радиокоррекции», потом он вдруг вспомнил, что был у меня на позиции БРК‑1 во время практики курсантов, и я тогда рассказывал курсантам о системе. Признаться, у меня так часто бывали на позиции слушатели и офицеры с курсов переподготовки, что полковника Крейтана я не запомнил. Он был маленького роста, с не командирским голосом, поэтому я его и не запомнил. Но ему сказал, что хорошо помню тот момент, но перед этим мы ночь готовились к раннему пуску и я, возможно, был не совсем в форме. Он мне возразил, что курсантам и ему мой рассказ очень понравился, тем более что я рассказал много такого, о чем не написано в боевой документации.

Потом он перешел к теме моего реферата. Ему понравилась теоретическая часть глубиной и последовательностью изложения теории. Но на его взгляд и взгляд других преподавателей особенно важной была вторая часть реферата с подробным расчетом всех импульсных схем, фотографиями самого тренажёра и осциллограмм. К реферату прилагался акт испытаний тренажёра, подписанный главным инженером подполковником Васильевым и утвержденным командиром полка. Тренажёром лично заинтересовался начальник факультета. Он высказал мнение, что целесообразно по прибытии автора тренажёр изготовить в кратчайшие сроки в лаборатории и задействовать его в учебном процессе.

Как раз окончилось совещание, и меня вместе с заведующим кафедрой пригласили к начальнику факультета полковнику Дроздову (точно фамилию сейчас не помню). Тот поздоровался со мной и сразу начал с того, что в интересах факультета было бы целесообразно в кратчайшие сроки изготовить действующий образец тренажёра и запустить его в учебный процесс. Он сказал, что в Училище сейчас нет тренажёров, а командованием одной из задач поставлена задача разработки тренажной техники.

Я сказал, что пока рано говорить об изготовлении тренажёра, поскольку мне предстоит еще сдача вступительных экзаменов. Он меня сразу обнадежил, сказав, что надеется на благополучный исход вступительных экзаменов, которые являются формальной стороной. — «В любом случае Вас следует оставить при кафедре или на факультете. Вы обладаете очень большим опытом практической работы на БРК, и это кафедра должна использовать.»

Затем он вызвал к себе зам начальника факультета и дал ему задание, чтобы секретарь подала сегодня же заявку на постоянный (зам. переспросил — «Постоянный?» и тот подтвердил — «Постоянный») пропуск и выписала направление на мое размещение в общежитии.

Зашел в бюро пропусков, сдал свой временный пропуск и фото для постоянного, забрал свой чемоданчик из камеры хранения и пошел в общежитие, которое было на территории училища.

В комнате, куда меня поселили, жил еще один кандидат в адъюнкты - Володя (сейчас он уже в отставке и живет в первом подъезде нашего дома). Он поступал на приборный факультет, приехал на неделю раньше меня и в Ростове уже обжился. Он сказал, что для семейных адъюнктов есть особое общежитие в этом же здании, но вход с улицы.

На другой день в бюро пропусков я получил постоянный пропуск. Это уже означало, что в свою часть я не вернусь! И было приятно на душе, но расслабляться нельзя. До экзаменов две недели, а надо выучить кучу материала. Я усиленно готовился. Экзамен по специальности сдал на "отлично". Экзамен по моей нелюбимой дисциплине - истории партии - сдал хорошо. Экзамен по английскому языку больше, чем на тройку, не вытянул. В школе я изучал немецкий, в институте – английский. Но в результате большого перерыва я растерял общий запас слов. А тексты на экзамене дали не технические, которые я переводил ранее, а политические и почти каждое второе-третье слова были незнакомыми, пришлось часто залезать в словарь. Вот я не уложился в отведенное время. Поэтому и оценка – «три».

Нас было трое на два места, все набрали одинаковые баллы, но главный экзамен по специальности я сдал на «5», а те двое — на «4». Кроме того, у меня реферат был оценен на «5+». Я прошел. Дал телеграмму Нине, чтобы выезжала.

Надо было найти частную квартиру, на которую бы пустили пару с маленьким ребенком.

После выхода приказа о моем зачислении встал вопрос о выборе темы и утверждении руководителя.

Выбор темы диссертации

Я решил выбрать тему: “Использование цифровых вычислителей в радиосистемах управления ракетами”.

Как сказано ранее, в Манзовке я подписывался на американский журнал «Электроника». Его в полном переводе (практически без купюр) издавало Бюро Новой Техники (БНТ), которое затем «выросло из пеленок» и превратилось в ВИНИТИ (Всесоюзный институт научной и технической информации).

При ВИНИТИ было издательство “Советское Радио”, издававшее оригинальную и переводную литературу по актуальным вопросам разработки и использования новейших электронных технологий. Они финансировались Министерством Обороны. Руководство этих организаций и основной штат составляли военные. ВИНИТИ, кроме открытых изданий, выпускал также обзоры с грифом «ДСП» («Для служебного пользования») и с грифом «Секретно».

Так вот, из журнала ЭЛЕКТРОНИКА я узнал, что в настоящее время одним из актуальнейших вопросов является использование ЭВМ в военном деле и, в частности, в управлении ракетами. Следовательно, если поручить ЭВМ по результатам траекторных измерений вырабатывать сигналы, корректирующие полет ракеты по оптимальной траектории, то мы получим значительный выигрыш в точности попадания.

Подобная система радиоуправления разрабатывалась в институте Рязанского (там, где разрабатывались системы БРК-1 и БРК-2) для точного наведения межконтинентальных ракет Королева Р-7 и Р-9, но решатель был фактически аналоговый, близкий по структуре к цифровому анализатору.

Тему “Использование цифровых вычислителей в радиосистемах управления ракетами” на заседании кафедры утвердили, отметив ее актуальность. Но оказалось, что в Ростовском училище специалистов по этим вопросам практически не было, и с выбором научного руководителя я оказался «на мели». Никто не надоумил поехать в Академию им. Дзержинского и там выбрать руководителя. Много позже профессор Пятибратов А.П. мне сказал, что в то время можно было даже перейти в их адъюнктуру.

На нашей кафедре был только один кандидат технических наук подполковник Панфилов. Он всего полгода назад получил диплом кандидата технических наук. Защитился он по моделированию процессов на аналоговой вычислительной машине МН-3. К тому времени это была уже устаревшая машина. Появилась более точная и компактная аналоговая ЭВМ типа МН‑7, а также более мощные МН‑8 и МН‑9.

В цифровой вычислительной технике Панфилов разбирался слабо. У него был уже адъюнкт ст. лейтенант Валя Горбин. Он тоже был из ЛИАПа, но с более раннего, февральского набора. В институте он был мой босс, так как был председателем профкома, в котором я был членом. У Вали папа был генерал-лейтенант, старший преподаватель Академии им. Фрунзе. Поэтому Валя сразу распределился в Ростов. Там его поселили в семейное общежитие, как только он женился.

Другой поступивший вместе со мной адъюнкт, Витя Пырский также был сыном генерала, первого начальника Ростовского Училища. Естественно, он сразу получил однокомнатную квартиру в новом доме.

Мне пообещали, что возможно через год-другой, и я получу комнату в семейном общежитии.

Вообще, оглядываясь назад, вспоминая те времена, могу сказать, что родители воспитали меня слишком деликатным, скромным и вежливым. Мне почти всегда не хватало определенной настырности и умения «показать себя» начальству, просить настойчиво о своем выдвижении. У меня была куча благодарностей от Главкома, но перемещались вверх другие. По-видимому, начальство считало меня надежным подчиненным, которого лучше оставлять при себе, что давало возможность на мне наживать собственный капитал. Отпустив меня, они теряли эту возможность.

Я выбираю руководителя. Полковник Шубравый

Я узнал, что другой кафедрой на факультете «Радиотехника» руководит полковник Шубравый В.И. с полигона. После некоторых раздумий, я пошел к полковнику Шубравому. Он меня сразу узнал, тепло поздоровался и, когда я попросил стать моим руководителем, он согласился. Я написал рапорт с просьбой руководителем моей подготовки назначить половника Шубравого. Положение осложнялось тем, что Шубравый был начальником совсем другой кафедры “Радиотехника и импульсные устройства”, а там по штату не полагалось адъюнкта. В конце концов с помощью Шубравого проблема была решена.

С Василием Иосифовичем Шубравым я был немного знаком по службе на полигоне Капустин Яр. Впервые я встретился с ним, когда вернулся вместе с Вознюком из экспедиции, где был его временным порученцем. Он дал мне задание подготовить краткий доклад по материалам экспедиции. Я попросил разрешения доработать свои материалы, которые были с собой. Он спросил о тематике материалов, и я ответил, что они касаются распространения радиоволн. Он дал разрешение. Я быстро написал черновик доклада, потом пришел его штатный порученец, разбитной майор (не помню ни его имени, ни фамилии). Он оказался толковым, грамотным и нормальным человеком. Мы за день переделали весь материал, поскольку он знал, что нужно Вознюку и командованию и в какой форме. Вознюк любил короткие четкие формулировки. И вот на следующий день у нас в комнате возник полковник, при виде которого порученец вскочил и поздоровался. Оказывается, это пришел зам начальника полигона по научной части полковник Шубравый. Он быстро пробежал глазами написанный доклад и одобрил, сделав только некоторые замечания.

Потом он обратился ко мне с вопросом, какие у меня есть материалы по прохождению радиоволн. Я ему показал журнал наблюдений и сказал, что это последний, а три предыдущих находятся в экспедиции. Потом показал ему карту с точками наблюдений, и он удивился, как я смог за такое короткое время сделать столько замеров на такой большой территории. Я объяснил, что перемещался от точки к точке на самолете, а поскольку была ясная летная погода и летчики были молодыми и активными, то мы на одном месте долго не сидели.

Он спросил, откуда я, из какой части. Я ответил. И вдруг он предлагает посещать семинар по кибернетике, который он ведет. Я выразил свое согласие. Стал, по мере своего присутствия в гарнизоне, семинар посещать. Узнал впервые о такой науке, кибернетике, основоположником которой был Норберт Винер. Шубравый получал американский журнал «Кибернетика» и знакомил нас с его содержанием, а интересные статьи сам с ходу переводил. Я впервые увидел живого человека, который читал иностранный текст свободно, как русский. Наиболее значимые статьи он отдавал в отдел переводов, который был в его подчинении, и мы получали переводы, отпечатанные на пишущей машинке в нескольких экземплярах.

Но вскоре заместителем начальника полигона по науке вместо Шубравого назначили другого полковника, которому всякие “кибернетики” были до лампочки. Семинар продолжили уже на 2-ой площадке, но под другим руководством. Это было рядом с нашей позицией БРК, и я стал его активным участником.

Только через месяц я случайно узнал, куда перевели Шубравого. Оказывается, его разыскала «Инюрколлегия» с сообщением, что он наследовал около миллиона долларов от своего американского дядюшки, которого он никогда не знал. Его вызвали в политуправление войск и предложили сдать сумму в пользу государства. Он отказался, ему объявили строгий партийный выговор и сослали в Ростов на подполковничью должность преподавателя. Училище тогда находилось на этапе становления. Он был единственным кандидатом технических наук на факультете. После того, как он пожертвовал какую-то часть денег из наследства на приобретение для Ростовского Училища ЭВМ “Урал-1”, с него сняли партийный выговор и назначили заведующим кафедрой.

Итак, Шубравый стал моим руководителем. Я много и часто с ним беседовал о планах моей работы. Но вскоре случилось непредсказуемое. Как только Шубравый через полгода достиг возраста 50 лет, его увольняют из армии, хотя обычно полковники, к. т. н. служили до 55 лет и старше. Так, у нас в училище был профессор Мошкин, которого перевели из Академии Дзержинского в возрасте 56 лет.

Шубравый уехал в Москву, где на улице Зои и Шуры Космодемьянских купил 4‑хкомнатную квартиру. Стал работать в ВИНИТИ руководителем секции «Радиотехника».

Я очень жалел, что потерял такого умного и знающего руководителя. При его руководстве я бы наверняка написал диссертацию в срок.

Вместо него моим руководителем снова назначили Панфилова. Он к тому времени получил должность старшего преподавателя и звание полковника. Но это не добавило ему ни знаний, ни способности быть научным руководителем. Сейчас я понимаю его, он был еще молодым ученым–теоретиком, специалистом только по теме своей диссертации. Панфилов не обладал тем научным кругозором и опытом, который был у Шубравого. Валя Горбин у него так и не смог никогда защититься! Позже, когда я был уже в НИИ-4 старшим научным сотрудником, Валю перевели в НИИ-4 в отдел аналогового моделирования младшим научным сотрудником.

Знакомлюсь с Ростовом, ищу частную квартиру

Сразу после приказа о зачислении, стал подыскивать квартиру в частном секторе. Оказалось это не простое дело! Как узнают, что есть маленький ребенок, то отказывают. Частный сектор сохранился только поблизости от центра. Началось «Хрущёбное», как его позже назовут, строительство пятиэтажек.

Ростов — типичный купеческо-торговый город! В центре построены добротные 3-4‑этажные дома. Каждый купец для самоутверждения строил отличающийся от соседей дом с причудливой архитектурой. В моем родном Свердловске (Екатеринбурге) подобных домов было мало (известен дом купцов Строгановых). В Одессе, подобно Ростову, ими застроен весь центр.

 Вскоре я нашел частную квартиру. Квартира была вблизи от центра, рядом трамвайная остановка и рынок и магазины. На рынке в этой части Ростова торговали в палатках только евреи. Видимо, здесь родился анекдот: «Русские захватили в городе все “теплые” места у мартеновских печей, в кочегарках, а бедным евреям достались самые холодные - палатки на базарах, заведующих продуктовыми складами и холодильниками на мясокомбинатах».

Ростов исторически поделен на две части: центральную еврейскую и Нахичевань — армянскую. Центр города озеленен плохо. Зеленой осталась только часть со старыми домами.

Приехали Нина с Леной.

Комната, которую я снял, была в частном доме, в еврейской части, вход через большую хозяйкину комнату. Комната была небольшая (12 кв. м) и темная, так как большое окно выходило во двор, на северную сторону, где под окном были деревья.

Была маленькая «прихожая-кухня» (2-3 кв.м), она имела малое оконце. Там у нас стоял маленький столик, на котором Нина готовила еду, и там кушали. Мы купили стиральную машину. Она стояла рядом со столом и на ней, как на троне, восседала Лена. Теснота была страшная. Для вещей старинный, дореволюционный шкаф с болтающимися дверками. Шкаф я отремонтировал, сделал полки. Когда пришел багаж из Манзовки и ящики с книгами, сразу встал вопрос, где и как их разместить.

Перед отъездом из Манзовки я все наши громоздкие вещи и книги, уложил в два или три крепких армейских ящика, забил их, прибил фанерки с адресами и оставил на хранение в Манзовке. Если я поступлю в адъюнктуру, то Саша мне их сразу вышлет. Но с высылкой наших вещей он не особенно спешил. Пришлось даже повторять просьбу телеграммой.

Вскоре после приезда мы с Ниной нанесли визит к родителям Сашиной жены - Эры. Чистокровная еврейская семья – мама не работает, дом полная чаша, папа – зам. завмага крупного продуктового магазина. Они занимали три большие комнаты в огромной коммунальной квартире в центре города. Очень сокрушались, что Эра живет так далеко. Ее сестра мне сказала, что Эре родители нашли такую блестящую партию, правда, старше Эры, но она влюбилась в Сашу и сказала, что с ним не расстанется. А мама Эры как-то сказала: «Плохо, что у них нет детей».

Адъюнктской зарплаты едва хватало, чтобы после уплаты квартирных, жить еще целый месяц. Нина много времени проводила в поисках работы, но вначале нашла место рабочей на спиртзаводе, который был недалеко от нас. Я был против этой работы и просил поискать что-то по ее специальности. Работа там была тяжелая, и платили мало. Но, к радости, Нину на рабочую должность не взяли, так как она имела высшее образование. Она продолжила поиски.

Нина нашла место в НИИ «Гипропластмасс». Все ее окружение, включая начальника, было титульной, «самой умной» национальности. Успешно «толкли воду в ступе», а молодому инженеру хотелось научной работы! Она, по молодости, была слишком активна! Поэтому там у Нины не сложились отношения, и через некоторое время она уволилась по собственному желанию. Лену определили в детский сад, но она сразу его не полюбила и начинала истерически плакать еще на подходе к садику.

Через некоторое время Нина устроилась работать на завод «Лакокраска» мастером в цех. Это было далеко от дома.

Когда Лена болела и не могла ходить в садик, то с ней за отдельную плату оставалась сидеть хозяйка Мария Степановна. Это была женщина исключительной «ростовской» жадности.

Если ей, когда она сидела с Леной, надо было куда-то съездить по личным надобностям, то потраченные на поездку деньги она плюсовала к гонорару за сидение.

Раз произошел возмутительный случай, который к счастью окончился благополучно! Мария Степановна осталась с Леной. Дала ей каких-то старых кукол от своих дочек, а сама ушла во двор, по-моему, у нее была какая-то живность. На средине комнаты на полу она оставила керогаз с кипящим борщом и ушла к соседке. Там задержалась. Лене надоело сидеть на кровати. Слезла с нее (2 года) подошла к керогазу, так как ее заинтересовало шипение проливающегося борща на керогаз. Она взяла эмалированную кружку, зачерпнула жижи из помойного (для писанья) ведра и стала доливать кастрюлю с борщом до тех пор, пока не прекратилось кипение. Потом плеснула на керогаз, и он потух. Заходит Мария Степановна и застает Лену с кружкой полной помоев. Ту чуть не хватил апоплексический удар! Ведь испорчен борщ, который стоит деньги. И когда мы пришли с работы, она набросилась на нас, чтобы мы оплатили ей все ее убытки! Я ей сказал, что не только убытки, но и оплату этого дня мы ей производить не будем, поскольку она подвергла смертельной опасности нашу дочь. И добавил, что мы будем вынуждены подыскать другую няньку. Тут она сбавила тон и признала свою вину. Инцидент был исчерпан.

Жадность ее была безгранична! Еще до нашего поселения к ней, ее сын с товарищем попался на воровстве. Ей предложили дать в суде «отмазку» через адвоката, т.к. другая мать уже дала. Мария Степановна отказалась, и всю вину в суде свалили на ее сына. Он был осужден на несколько лет тюрьмы.

Для размещения наших книг и, книг «будущего» преподавателя, мы решили заказать стеллаж. У Нины на работе был знакомый плотник, который за весьма умеренную плату сделал стеллаж по моим чертежам. Стеллаж состоял из 2-х секций - одинарной и второй - двойной. Я проморил его в коричневый цвет марганцовкой, пропитал от долгоносиков парафином, растворенным в скипидаре, а потом покрыл лаком. Вид стал вполне нормальным. На стеллаж мы разместили все книги, магнитофон. Мы часто заводили магнитофон, на который были переписаны более 150 пластинок, собранных мной за годы студенчества. Лена выучила большинство из них и часто напевала: «Марфуша все хохочет, Марфуша замуж хочет и будет верная она жена!» И так без конца. Она в детстве очень любила петь!

Мы спали на раздвижном диване, Лена на железной кровати, которую дала хозяйка. Жили бедно, экономя на всем.

Мои адъюнктские дела

Я в первый год сдал все экзамены кандидатского минимума, но не очень хорошо. Первый по специальности - широкий профиль – «Основания и теоретические вопросы радиотехнических систем управления и наведения ракетного оружия» - сдал на "отлично". Второй по специальности - узкий профиль - «Устройство и проектирование ЭВМ» - сдал на удовлетворительно, хотя знал не менее чем на "хорошо"! Причиной был мой непримиримый характер. Я стал спорить со старшим преподавателем полковником Соколовым, который, не зная вопроса, стал нести околесицу о будущем запоминающих устройств на электронных запоминающих трубках и линиях задержки. Он был прав ровно 5 лет назад. В учебнике из рекомендованной нам литературы, говорилось именно так. Но в журнале “ЭЛЕКТРОНИКС” за прошлый год, в аналитической статье, посвященной развитию ЗУ, говорилось что будущее за миниатюрными ферритовыми кольцами или другими устройствами с двумя двоичными состояниями. В Ростовском Училище этот журнал не выписывали. Доказать я мог бы, если мои вещи пришли. Это я и сделал публично, на заседании кафедры, при всех, показав и прочитав при всех преподавателях эту статью. Соколов, конечно, признал свою ошибку. Позже я понял, что этого не надо было делать! Я заработал коварного тихого врага.

Главной трудностью при подготовке к экзаменам по специальности было отсутствие литературы по вычислительной технике в библиотеке училища! Когда я высказал свои претензии, то заведующая сказала, что подавали большой список, но там в аннотации иногда встречалось слово «Кибернетика», и эти книги вычеркнули из списка. Позже я прочитал воспоминания Китова, Пятибратова, Лебедева о роли «партийцев» от науки в пятидесятых годах в торможении развития отечественной вычислительной техники. Убедился в наличии подобных «партийцев» и в Ростовском училище.

Философию я сдал на «отлично». Один из вопросов был ”Буржуазная лженаука КИБЕРНЕТИКА и опровержение ее роли марксистско-ленинской философией”. В этом вопросе я был очень “подкован” и не оставил от буржуазной науки камня на камне! Я процитировал вначале определение КИБЕРНЕТИКИ из краткого философского словаря, где говорилось буквально следующее.

КИБЕРНЕТИКА буржуазная, схоластическая наука, догмы которой противоречат основам марксистско-ленинской философии. Провозглашает примат машин перед человеком. Создатель этой лженауки мракобес–«ученый» Норберт Винер.

У меня были переводы всех книг Н. Винера, и зная их содержание, я их «раздраконил» достаточно подробно! Послушал бы меня Шубравый! Но я запомнил строгий выговор всем комсомольцам «за посещение семинаров по буржуазной науке КИБЕРНЕТКЕ» на 2-ой площадке. Правда, выговор меня не нашел, так как думали, что я служу на полигоне в в/ч 15644, а я, на самом деле, служил в бригаде полковника Гарбуза.

Трояк по английскому получил вполне законно, хотя регулярно посещал все занятия по английскому языку для адъюнктов. Но они проводились нерегулярно. Не было у меня ни соответствующей базы, ни практики. Я понял разницу, когда тебе 18 лет и когда 26. В том возрасте за 4-5 дней можно было выучить даже китайский язык.

В Ростове адъюнктам регулярно выдавали “книжные” деньги по 1200 р. на год. Я всегда использовал эти деньги по назначению, и мне удалось, пополнить свою библиотеку по радиоэлектронике. Я выписывал газету «Книжное обозрение». Там публиковалась информация о всех вышедших из издательств книгах. Кроме того, в конце года, я приходил в книжный магазин и, прочитав тематические планы издательств, оставлял заказы-открытки. Делал я это позже и в Свободном, и в Козельске, и тем более, в Москве, в НИИ-4.

У меня в утвержденном плане адъюнктской подготовки был пункт: «Практическое освоение работы на ЭВМ УРАЛ-1 и составление программы расчета траектории ракеты методом Рунге-Кутта». Эта работа потребовала огромных временных затрат. Машина была на больших электронных лампах типа 6Н8С. Программа записывалась на специальных бланках в двоичных кодах ЭВМ. Машина часто ломалась, как раз в часы, выделенные для моей работы. Программу приходилось набивать самому на перфоленте, на основе обычной 35 мм засвеченной черной кинопленки. Исправить ошибку пробивки было очень трудно. Надо выло найти место неправильно пробитого двоичного числа и заклеить миниатюрным кружочком от пробивки (позже их программисты назовут «мозгами»). Если пробивка отсутствовала, то использовали ручной перфоратор.

Крупные программные ошибки устранялись либо перебивкой всей программы, либо старую ошибочную часть надо было вырезать и вклеить новый кусок ленты. Это был адский труд, поэтому все предпочитали решать численные задачи вручную на полуавтоматических электрических калькуляторах, о которых я писал в главе, посвященной учебе в Академии.

Быстродействие ЭВМ УРАЛ-1 было всего 100 операций в секунду. А лампы выходили из строя почти ежесуточно. Поэтому иногда даже не удавалось прогнать программу до получения решения в период между отказами. Не работа, а маята. Но мне удалось решить два варианта программы, и я написал (так требовалось) специальный отчет о решении задачи.

От перенапряжения у меня начались постоянные головные боли, которые выбивали из учебной и ученой колеи. Таблетки от головной боли не помогали, я пошел в поликлинику к невропатологу, а врач успокоила: «Это нормальная болезнь всех адъюнктов!» И выписала таблетки глютаминовой кислоты. Но они мало помогали.

Поздней осенью, когда стал падать снег, пришла новая напасть - нас “бросили” на уборку кукурузы. Ночевать пришлось в простых, холодных, не отапливаемых палатках на земле, прикрытой только пустыми матрасниками, поскольку “забыли” нам привезти соломы для их набивки. Почти половина слушателей и преподавателей сильно простудилась, и их отправили в Училище. Я подхватил такой радикулит и застудил почки, что не мог ходить и мочился кровью. Так как простуда была массовой, то начальство запретило обращаться в городские больницы, чтобы скрыть свое преступление. А поликлиника Училища не имела стационара, и лечили там только амбулаторно. Радикулит лечили кварцевой лампой, давая дозу в 2-3 раза больше допустимой. На спине у меня появились волдыри, и я не мог спать на спине. Кроме того, болели почки и тогда мне стали через мочеиспускательный канал прокачивать антибиотики. После 10 процедур анализ мочи улучшился, но нормы не достиг. Тогда назначили антибиотики принимать внутрь. Я проболел более месяца. При этом, несмотря на постельный режим, почти каждый день или через день приходилось ездить на трамвае в Санчасть Училища для приема процедур.

Болезнь не давала усиленно заниматься диссертацией. А зав кафедрой требовал выполнения плана.

Панфилов оказался очень плохим руководителем. Я зашел в тупик и не мог из него выйти. Проконсультироваться было не у кого. Я попросился разрешения съездить на консультацию в Академию им. Дзержинского, но меня не отпустили.

Как-то в Ростов на межвузовскую научную конференцию приехали адъюнкты из Академии. Они сказали, что согласно положению об адъюнктуре я могу к ним или в другую организацию поехать в годичную стажировку. Но командировка полностью оплачивается только до 3-х месяцев, а далее оплачивается в половинном размере. Но я был согласен на все! В Академию на стажировку меня снова не отпустили (непонятно почему), но разрешили ехать в НИИ-88 и к Главному конструктору п/я 2427 Борисенко, где разрабатывались БРК-1 и БРК-2. У меня там были хорошие товарищи, но они не знали, как надо писать диссертации, а в Академии знали!

ВСТАВКА Адъюнкту необходимо за время учебы провести не менее 40-50 часов занятий со слушателями. Под эту марку мне поставили условие, что отпустят меня только после проведения мной педагогической практики. Я согласился, думая, что это займет не более месяца. Зав. кафедрой сказал: — «Проведешь занятия – поедешь». Дело в том, что в это время на переподготовку в Ростовское Училище прислали моряков – капитан - лейтенантов. Ранее они окончили Тихоокеанское и Бакинское Высшие Военно-морские училища. Но в это время усиленно резали на металлолом новые противолодочные крейсера и другие корабли и выпускники- лейтенанты больше двух лет «били баклуши», находясь в кадрированных частях (т.е. без техники и личного состава). Наконец им предложили перейти в Ракетные войска и пообещали, что после переподготовки на трёхмесячных курсах их направят в дивизии, расположенные в европейской части СССР и там им предоставят квартиры. Конечно, значительная часть из них поверила этим побасенкам, и дала согласие на перевод в РВ. Итак, обучение решили спихнуть на меня.

На моем потоке их было около 40 человек, две учебные группы. Когда мне выдали учебный план по дисциплине “Радиоэлектронные средства управления и контроля ракет”, то оказалось, что план рассчитан на 300 часов учебного времени, т.е. — на целый семестр.. Я пошел к заведующему кафедрой за получением разъяснения, но он меня успокоил, сказав, что я буду проводить только первую часть курса “Радиотехнические средства боковой коррекции”, а последующие части курса будут вести ст. лейтенант Занин (с февральского потока Спецнабора) и полковник Крейтан. Я не успокоился, пошел к своему руководителю полковнику Панфилову и доложил ему, что это нарушает мои планы подготовки и на командировку в Москву у меня останется чуть больше полугода. И совсем не останется времени для обработки накопленного материала. Но тот сказал, что в данный момент Крейтан только начал подготовку курса по БРК‑2, а я эту систему знаю. Надо войти в положение! Пришлось смириться. И я начал занятия. Надо сказать, что молодые лейтенанты по специальности “Радиолокационные приборы” оказались очень хорошо подготовленными в таких базовых дисциплинах, как “Радиотехника”, “Электровакуумные приборы”, “Импульсная техника” и “Основы радиолокации”. Во всяком случае, их уровень подготовки был гораздо выше уровня выпускников Ростовского Училища. Это я судил по тем выпускникам из Ростова, с которыми встречался на полигоне Капустин Яр. Даже мой друг Саша Романов уступал им в базовой подготовке.

Например, когда я говорил им, что в модуляторе магнетрона используется тиратрон с водородным наполнением, и спрашивал “почему?”, то несколько слушателей подняли руки и правильно пояснили.

Среди своих слушателей я заметил знакомое лицо и старался вспомнить, где его я встречал. Однажды в перерыве подошел к нему и спросил, где мы могли встречаться. Он, не задумываясь, ответил, что в поезде, где они и я с товарищем играли в преферанс. И поинтересовался, где мой товарищ сейчас. Я ответил, что он ростовчанин, но командование не отпустило его для поступления в адъюнктуру, и он продолжает служить на Дальнем Востоке.

Он мне рассказал, что их, окончивших по первому разряду, направили тогда служить на Балтику, в Клайпеду. Но вот, службы не получилось.

Интересно, что через много лет мы встретились у нас в НИИ-4. Оба были в звании подполковников (он — капитан второго ранга). Он, оказывается, отслужил почти 6 лет на Камчатке на космическом ИП (Измерительном пункте) и год назад перевелся в Космический институт. Когда он служил на Камчатке, то сдал в Петропавловском Университете кандидатский минимум по философии и иностранному языку. И это сыграло большую роль при его переводе.

Потом я встречал его уже в гражданском, в нашем городке, но он меня, по-видимому, не узнал. Вот какие интересные встречи бывают в жизни.

Встреча с Юрой Яшиным, будущим генералом армии

 В Ростове судьба свела еще с одним интересным человеком - слушателем 4-го курса нашего факультета капитаном Яшиным Юрой, который впоследствии стал известным человеком, генералом армии, Заместителем Министра Обороны.

Это был высокий, громогласный симпатичный человек. Я в то время увлекался в свободное время радиолюбительством. Тогда стали доступными полупроводниковые триоды, и началось повальное увлечение конструированием приемников-мыльниц. Так их прозвали за то, что они собирались, за неимением более подходящей пластмассовой коробочки, в мыльницах. Приемники были, как правило, простейшие с прямым усилением. В качестве громкоговорителя использовали обычно телефонный капсюль. В большой перерыв любители этой экзотики собирались в вестибюле 3‑го этажа для обмена мнениями. В отличие от большинства, мой приемник был собран в специальной коробке. В качестве громкоговорителя я использовал малогабаритный капсюль от танкового шлемофона, и мембрана была изготовлена с гофрами из специальной бумаги, как у настоящего динамика. У большинства присутствующих моя конструкция вызвала интерес. Тут подходит ко мне капитан, и мы познакомились. Он представился: “Капитан Яшин”. Мы разговорились. Оказалось, что он живет в семейном общежитии, по соседству с Валей Горбиным. Я пообещал зайти к нему. На следующий день я принес ему такую же коробочку для приемника, какая была у меня (я на всякий случай купил тогда две). Перерисовал свою схему. Так мы близко познакомились. Когда ему выдали дипломный проект на разработку приемника для телеметрии на радиолампах, я посоветовал ему сделать приемник на высокочастотных транзисторах, которые уже освоила наша промышленность. Он посетовал на отсутствие литературы по расчету таких приемников. Я сказал, что такая книга у меня есть и я ему ее дам. Надо сказать, что Юрий был отличником. Но была одна маленькая тонкость! Валя Горбин мне сказал, что Яшин женат на племяннице Косыгина. Я не задавал Юрию такого деликатного вопроса, поэтому не ручаюсь за точность сведений. Но то, что по окончании Училища, ему досрочно присвоили звание майора и направили служить в Омск главным инженером дивизии, многое прояснило!

На этой должности я его встретил, когда приехал из Сазанки со своим тренажером на Первую выставку рационализаторов РВСН (лето 1962 г). Он пригласил меня домой и в разговоре предложил идти к нему пока помощником, на майорскую должность. Я дал свое согласие, так как Омск - это не Сазанка и Ледяная. Обещания своего он, правда, не сдержал, по-видимому, потому что его буквально через несколько месяцев перевели в Плесецк, где он тоже долго не задержался.

Далее много лет я с ним не встречался. Но слышал о его быстром продвижении по службе. Все это наводит на мысль, что какие-то силы вели его по ступеням командной иерархии. Если говорить честно, то уже в Ростове у него проглядывалась «генеральская стать»: высокий, представительный, рассудительный, с хорошими манерами!

Последняя наша встреча произошла при достаточно необычных обстоятельствах, когда я уже служил в 4 ЦНИИ. Я был дежурным по институту. С проходной звонят, что подъехал командир части генерал- лейтенант Волков Е.Б.

Я быстро выскочил для его встречи. Машина остановилась у самого крыльца. Волков выходит из машины, я кричу: “Часть смирно! Товарищ генерал, за время вашего отсутствия в части никаких происшествий не случилось! Дежурный по части подполковник Ягунов!”

Волков говорит: “Вольно!”, я повторяю: “Во-о-ль-но!”

Он подходит ко мне, здоровается за руку, и тут слышу из-за его спины: ”Здравствуй, Евгений!” Смотрю, стоит Яшин в форме генерал-лейтенанта. В тон ему отвечаю: “Здравствуй Юрий!” Волков смотрит на нас недоуменно. А Яшин говорит: “Вот приехал к Вам договариваться о защите! Как тут служится?” — “Хорошо!” — “Ты защитился?” — “Да!” Волков рядом стоит уже в нетерпении. Махнул мне рукой: «Не провожайте». — Я вернулся в комнату дежурного.

Заглядывает в дежурную комнату начальник строевого отдела подполковник Раздоров и спрашивает: «Начальник приехал?» — «Да!» — «А почему у него кабинет закрыт?» Говорю: «Там у него конфиденциальный разговор с генерал-лейтенантом Яшиным!» — «Ну, хорошо» — и он вышел.

Часа через полтора в дежурную комнату заглядывает Яшин для отметки пропуска: «Евгений, выйди, меня проводи! Евгений Борисович вызвал свою машину, чтобы меня отвезти. Как тут поживает Валентин Горбин? — Да он несколько лет как уволен в отставку майором за постоянное пьянство. — Да, говорил я ему, что частая выпивка до добра не доведет!»

«А как сейчас Вы?» — спрашиваю. — «Вот жду вызова к министру, хотят направить командовать Киевским Округом или в Смоленск».

Он хотел еще что-то сказать, но подошла машина, он пожал мне руку и уехал.

Куда его направили тогда, я так и не знал.

Как-то видел его по телевидению во главе комиссии, проводившей пуск новой конвертированной ракеты “Тополь”, предназначенной для вывода на орбиту метеорологических спутников.

Возможно, я бы и не стал писать об этих встречах с Юрием  Яшиным, если бы не известие, которое полтора года назад пришло из СМИ. Генерал Армии Яшин скончался 31 июля 2011 г. Ушел из жизни человек с яркой и стремительной биографией!

Я не был его сослуживцем, мы были товарищами по увлечению радиотехникой и по службе в Ростове, но я, встречаясь с ним, был свидетелем его общения с другими. Это был умный руководитель, который всегда прислушивался к мнению окружающих.

Проведение занятий с моряками и моя командировка в Москву

Как я предполагал, так и поучилось! Никто меня не сменил, и я продолжал вести занятия с моряками. Однажды командир учебного отделения мне прямо сказал, что я рассказываю им так понятно, что у них редко возникают вопросы. Он считает, что я наиболее знающий преподаватель из числа тех, кто ведёт занятия с ними. Ребята обратили внимание на то, что «Вы никогда не заглядываете в конспект, а. большинство наших преподавателей почти не отрываются от своих конспектов!» Я им ответил, что проводил испытания этой системы на полигоне Капустин Яр и изучил «все до винтика»!

Мне раздел телеметрии пришлось учить почти заново. Пришлось, конечно, покорпеть! Но, когда постоянно работаешь со схемами – это нетрудно!

Вдруг в училище на улице я встречаю генерала Гарбуза Леонида Михайловича. Я отдал ему честь. — «Постой –Ягунов?»— Говорю:«Так точно!» —«Зайдем ко мне» —. Привел в свой кабинет и стал расспрашивать о нашем дивизионе, что и как. Спросил о Генералове, Васильеве..О Дальнем Востоке. Проговорили больше часа! Его назначили создавать в Училище командный факультет. Прибыл неделю назад.

Но генерал Гарбуз в Училище не задержался, так как его назначили Заместителем командующего Винницкой армией.

На чтение нового курса я затратил целый семестр. Поэтому написал рапорт по команде на имя начальника Училища генерала Шаркова с просьбой продлить мне срок учебы. Но мой рапорт дошел только до начальника факультета и там застрял. А потом все это забылось и остался только спрос! Вот и верь людям!

Я еду в Москву на стажировку

Наконец, я выехал в Москву. Самое плохое - я не знал, что там буду делать. Я набросал несколько планов и просил Панфилова обсудить их и наметить первоочередные задачи. Что конкретно мне надо исследовать? Но до моего отъезда у Панфилова так и не оказалось времени, чтобы обсудить наши планы.

Меня предупредили, что оплачивать гостиницу и платить командировочные мне будут только три месяца. А дальше нужно рассчитывать на свои силы.

В Москве я остановился в самой дешевой гостинице МВО (Московского военного округа). Но оттуда (Сокол) было очень далеко ездить в НИИ. Эта противоположная часть Москвы.

Приехал я в свой почтовый ящик и заказал пропуск на Военную приемку. Там Володя Старцев был уже майором и старшим военпредом. Потом пошел, разыскал Чигирева Ростислава Александровича заместителя Главного Конструктора Борисенко. Он посоветовал еще подключить для важности зама по организационным вопросам Гену Семенова. Мы с ним, друзья: в ЛИАПе в одной бригаде элекрофицировали деревню. И вот мы таким кагалом, пришли к Борисенко с просьбой разрешить мне проходить у него в Институте адъюнктскую стажировку.

Первый вопрос: “Водку пьешь?” — Я даже опешил и растерялся. Но тут Чигирев подтверждает: “Пьет! Пьет!” — Потом Чигирев говорит: «А Вы его не узнаете? Это же тот лейтенант, который после пусков нас спас своим спиртом, настоенным на полыни». — Борисенко рассмеялся и говорит: «Если Ваше знакомство заходят так далеко, то пусть стажируется, оформите ему пропуск-вездеход со свободным выходом и допуск (форма 5 при Вас) ко всем материалам. Определите ему постоянное место».

Итак, первая фаза допуска была пройдена.

Я снял частный угол по сходной цене вблизи НИИ на Заставе Ильича, напротив мартеновских цехов завода «Серп и Молот». Я предупредил хозяйку, что ко мне приедет на месяц жена с дочкой. Все воскресные дни мы гуляли по Москве, ходили в музеи, выставки.

Лена со мной ходила на демонстрацию. Нина по какой-то причине не пошла. Сохранились фотография, где я на демонстрации рядом с Ведущим конструктором Володей Леонтьевым, зам. Генерального Конструктора Гена Семенов и Лена в вельветовом пальтишке. Гена позже станет Академиком, затем - зам. министра радиоэлектронной промышленности. Сейчас он работает советником министра. Перенес три инфаркта. Я встречался с ним в апреле 2006 года на встрече выпускников ЛИАПа. Регулярно перезваниваемся, так как у него нет Интернета.

Были мы в Тушино на знаменитом Авиационном празднике, где первый и последний раз был показан красивый сверхзвуковой бомбардировщик Мясищева. А как любил говорить Туполев: «Красивые самолеты хорошо летают!». Демонстрация его была проведена великолепно! Громадный четырехтурбинный (с двумя турбинами, расположенными на концах крыльев, и двумя, подвешенными на пилонах в середине крыльев), он почти бесшумно подошел к аэродрому на небольшой высоте в сопровождении двух сверхзвуковых истребителей. Над аэродромом включили форсаж двигателей, раздался оглушительный рев, и самолет перешел в резкий набор высоты под углом не менее 45 градусов. Истребители сопровождения — вместе с ним. Набор высоты был настолько стремительным, что истребители в первый момент отстали, но потом выровнялись и все вместе на глазах стали исчезать в чистом, безоблачном небе. За самолетами потянулись следы инверсии и вдруг раздались удары грома.

Большинство зрителей не поняли, откуда взялся гром в безоблачном небе! А это произошло там, на большой высоте, когда самолеты, перешли скорость звука, и возникшая ударная волна дошла, уже ослабленная до земли. Общее впечатление было неописуемым.

Потом в газетах писали, что иностранные военные атташе были шокированы наличием такого совершенного бомбардировщика в СССР. Как потом утверждали авиационные специалисты, лучшего самолета не было создано ни у нас, ни в США.

Еще мы были на Американской выставке. Где-то в семейном архиве есть Ленина фотография, где она в легкой курточке, со значком выставки.

Здесь уместно сказать о самом Мясищеве и о его самолетах.

С появлением серийных истребителей со сверхзвуковой скоростью полета и усилением средств ПВО конструкторское бюро В.М. Мясищева проработало схемы новых тяжелых бомбардировщиков с турбореактивными двигателями, обеспечивающими околозвуковую скорость полета.

Мясищев создал в короткие сроки стратегический бомбардировщик МЕ‑20, который мог нести до десятка ядерных бомб и несколько крылатых ракет большой дальности. В начале 1953 года он совершил свой первый полет. Впервые я близко увидел этот самолет, когда служил на Дальнем Востоке в Ледяной (д. Сазанка). Каждую ночь с аэродрома взлетало до 5‑7 самолетов, которые направлялись к берегам Америки.

 Там самолеты летали вдоль границы, а потом поворачивали домой. Над Тихим Океаном их встречали самолеты-заправщики, и после дозаправки в воздухе они возвращались на свой аэродром. Самолет имел четыре реактивных двигателя, расположенных ближе к фюзеляжу и необычное шасси велосипедного типа (не парой, а одно за другим). Поэтому на концах крыльев имелись дополнительные вспомогательные шасси, которые видны на фотографии. Самолет оказался очень надежным и оставался на вооружении более 20 лет.

Постройка и проектирование сверхзвукового стратегического самолета потребовали проведения огромной научно-исследовательской и опытно-экспериментальной работы, включая создание лаборатории, оснащенной аэродинамическими трубами со сверхзвуковыми скоростями потока.

Для постройки этого воздушного корабля потребовались большие аэродинамические исследования. Кроме того, разработка новых конструктивных и технологических решений. Корпус и крылья (планер) были выполнены из крупногабаритных прессованных панелей, исключающих трудоемкий процесс клепки. Кроме того, была освоена герметизация больших объемов крыла и фюзеляжа, которые использовались как емкости для топлива.

Было изготовлено всего два экземпляра этого самолета. Американцам потребовалось около семи лет, чтобы создать нечто подобное, но с худшими тактико-техническими характеристиками.

В конце 1960 года КБ Мясищева закрыли, а фирму передали зятю Хрущева Челомею. Мясищеву Владимиру Михайловичу была предложена почетная должность руководителя Центрального аэрогидродинамического института.

Позже, находясь в НИИ-4, я неоднократно бывал в фирме Челомея. Кстати, заместителем Челомея стал сын Хрущева. Как «стартовый капитал», Челомею передали для доводки новейшую разработку КБ «Южное», которое тогда возглавлял Янгель.

Но вернемся к параду.

После пролета сверхзвукового бомбардировщика Мясищева наступила короткое затишье. Но, оно было не долгим. К аэродрому так же тихо на околозвуковой скорости подошла девятка необычных по виду бомбардировщиков Туполева. Необычность их была, во-первых, в том, что крылья имели большую стреловидность, а во-вторых, самолеты имели по два двигателя расположенных парой на середине вертикального хвостового стабилизатора. С таким необычным расположением двигателей самолетов в мире не было! Подойдя к аэродрому, они тремя тройками повторили эффектный набор высоты, подобно их предшественникам, и растворились в безбрежной голубизне неба! Эти самолеты также произвели колоссальный эффект!

В будние дни я весь день обычно проводил в НИИ или в библиотеках. Переворошил огромное количество информации по ЭВМ.

Я близко сошелся с ребятами-разработчиками из НИИ, от меня не скрывалась информация по разработкам. Но мне требовалось что-то новое. Наблюдался такой психологический эффект: из-за высоких темпов разработки им некогда было заниматься своими диссертациями, поэтому во мне некоторые видели своего рода конкурента в науке. Поэтому, несмотря на дружеские отношения между нами, существовала какая-то незримая преграда. Я, стараясь разрушить стену, вникая в их разработки, старался внести что-то свое.

Так ознакомившись в Библиотеке Ленина с новым веянием — “системой счисления в остаточных классах”, я предложил использовать это в СОД для контроля заполнения счетных регистров канала дальности. Для надежности каждый регистр был троирован, а после окончания цикла расчётов, полученные числа сравнивались, и из них выбиралась только та пара, значения которых совпадали. То есть использовался метод голосования. Я предложил добавить в каждый регистр по две контрольные ячейки. Одна из них выдавала модуль от деления на 2, а вторая — модуль от деления на 3. Модули всех трех регистров постоянно сравнивались в ячейке сравнения. При расхождении в модулях чисел, в сбойный регистр вместо ошибочного значения записывалась текущая, верная информация и счет продолжали все три регистра. Толчком к такому решению послужил тот факт, что одновременный сбой в двух регистрах происходил очень редко.

Система была построена на полупроводниковых триодах, которые имели очень низкую надежность. Поэтому вскоре в институте ввели очень тщательную отборку триодов. Их испытывали при повышенных частотах работы, при помещении в термостат с температурой 50‑60 град. Для ячеек контроля такую проверку начали проводить раньше, так как надо было отобрать всего 15 надежных транзисторов.

Кроме того, я предложил на учебном стенде СОД ввести систему имитации отказа транзисторов, это позволило разработчикам прослеживать последствия отказа транзистора в любой ячейке и испытать практически систему обнаружения неисправного сменного модуля.

Такой же стенд изготовили на серийном заводе и использовали его для тренировки наладчиков. Но это было много позже, когда я был помощником Главного инженера дивизии по радиосистеме в Козельске.

Я мучительно искал общий план своей диссертации, стремясь правильно сформулировать задачу исследования. Постепенно начала приходить осмысление общей структуры и содержания диссертации. Написал письмо Панфилову с изложением своих соображений по плану диссертации, но он не ответил. Я понял, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих!» Панфилов мне не поможет!

Больше того, он подложил мне “свинью”. Приехал в Москву на два дня в Академию им. Дзержинского на научную конференцию и в последний день решил навестить меня. Мне он не позвонил, хотя я дал ему несколько телефонов в НИИ и домашний. Меня, естественно, он не застал, так как я в это время был в Библиотеке им. Ленина. Ему в НИИ сказали, что я буду завтра. Он меня не дождался, позвонил по домашнему телефону, но там ответили, что я на работе. Вернувшись в Ростов, он в оправдание себя написал рапорт, что меня на месте командировки не застал. Что я делаю, он не знает! Его рапорт сыграл позже очень плохую роль при решении вопроса о моем переводе в НИИ!

Время неумолимо продвигалось к окончанию трехлетнего периода адъюнктуры.

Нина с Леной вскоре уехали к Рите.

Нина писала очень редко, а потом и вовсе замолчала! Что там случилось? Не было настроения работать, все валилось из рук. И я решил, слетать на один-два дня, проверить, что с ними.

Оказывается, Нина для того, чтобы устроиться на работу, фактически предала меня, написав в Заявлении, что она с мужем не живет, так как он бросил ее с ребенком, поэтому она должна поступить на работу. Ее приняли. Когда я приехал, то оказалось, что к ней прилип какой-то мужик, но она де не обращает внимания на него.

О моей самовольной отлучке стало известно в Ростове, и хотя, я задним числом попросил отпустить в положенный мне отпуск, через месяц, когда мне оставалось всего полтора месяца до окончания срока адъюнктуры меня отозвали из Москвы.

Я вернулся в Ростов, зав кафедрой потребовал от меня подробного отчета о том, что я сделал во время командировки. Я принес все свои наброски и конспекты изученных статей. Набралось четыре толстых папки и еще секретной почтой шла моя рабочая тетрадь.

Он спросил: «А что отпечатано?» — Я ответил, что пока ничего, так как я не могу печатать закрытые материалы.

Доложил, что в НИИ-885 я был включен как консультант-разработчик в группу разрабатывающую систему СОД (Система Обработки Информации) для пункта РУП (Радио Управления Пуском) ракеты Королева Р-9. Эксперименты на макете системы показали, что из‑за плохой надежности существующих транзисторов система работает неустойчиво и дает сбои. В системе СОД самым ненадежным местом оказались три входных регистра-счетчика. Каждый из них пришлось затроировать, а на выходе определять результаты по методу «два из трёх». Но это привело к увеличению сложности и габаритов устройства. Я предложил правильность работы каждого регистра контролировать своей системой контроля. Алгоритм работы системы контроля основан на использовании математического аппарата счисления в остаточных классах. Подано две заявки на получения авторских свидетельств на изобретения. Теоретический расчет показал, что частота сбоев счета при этом снизится с 10 -3 до 10 -6-7.

Обоснование системы контроля – стержень диссертации. На основе последних экспериментов и расчетов надо по новому изложить вопрос в 3-ей и 4-ой главах.

В ответ на свой доклад услышал: «Я спрашиваю, сколько глав отпечатано, а вы «пудрите нам мозги» какой-то системой в остаточных классах. Почему Вы болтались несколько дней неизвестно где, когда приезжал к Вам Панфилов?» —. Отвечаю, что я был эти дни на месте, а в тот день поехал в Библиотеку им. Ленина за заказанными статьями. — «Покажите Ваш билет в библиотеку». — Я показал целых четыре: в научный зал Библиотеки им. Ленина, отдельный — в зал диссертаций при Библиотеке им. Ленина, в Центральную Научно-техническую библиотеку (на Кузнецком мосту) и в Политехническую библиотеку. Кроме того, показал постоянный пропуск в БНТИ (Бюро новой техники и информации) и читательский билет в ВИНИТИ.

Он посмотрел на все это и говорит, что объявляет мне выговор за несоблюдение плана работ по диссертации.

Когда я сказал, что меня задержали с выездом, из‑за занятий с курсантами, то услышал: «Вас никто не заставлял, а просто попросили. Не надо было соглашаться!».

Поэтому о Ростовском Училище осталось самое неприятное впечатление. Низкая квалификация, но сплошные амбиции.

Смешно и грустно, но оказалось, что почти год назад мне объявил благодарность начальник училища по рапорту старосты группы моряков-слушателей «За высокое качество проведения занятий по новой технике». Но мне об этом не сказали! Узнал об этом у своего нового командира.

Зав кафедрой дал понять, что у себя он меня не оставит, так как свободных вакансий на кафедре нет. Валя Горбин тогда занял место преподавателя на кафедре Панфилова. Вася Асташев, у которого дела были даже хуже моих (поступали вместе), узнал, что формируется Пермское Ракетное Высшее училище, и не дожидаясь чего-то послал на имя начальника Училища письмо с просьбой зачислить его в преподаватели, сообщив, что диссертация выполнена на 90%. Он это сделал в тайне от заведующего кафедрой, чтобы тот не помешал. Но он не сказал ничего об этом мне. Видимо, побоялся конкуренции. Вдруг там окажется только одно место.

В самом конце срока адъюнктуры, я решил искать себе место через своего бывшего начальника курса в Академии, который ко мне хорошо относился. Он был тогда старшим офицером отдела ВВУЗов РВСН. Он посоветовал мне направить документы в НИИ‑4, который в это время расширялся. Но ничего не сказал о создании Пермского Ракетного Высшего училища.

Безрезультатные хлопоты о переводе

Вроде вначале все шло нормально, но мое личное дело «зависло» в отделе кадров. Ни ответа, ни привета. Я позвонил по телефону в Перхушково бывшему своему начальнику курса полковнику Голубеву. Он мне сказал, что с переводом возникли определенные трудности, связанные с новым приказом Главкома. Каким приказом, он по телефону не сказал, но порекомендовал быстрее прибыть в отдел кадров. Я выехал в Москву на следующий день. Приехал с Белорусского вокзала в Перхушково. Пропуск на меня Голубевым был заказан, и я прошел к нему в отдел ВУЗов, а оттуда вместе с ним прошли в отдел кадров. Там мне сказали, что уже подготовлен приказ о назначении меня в Хабаровскую Ракетную Армию на должность начальника группы телеметрии. Я говорю кадровику, подполковнику, что, насколько мне известно, на ракетных комплексах 8К64 группу боевой телеметрии должны сократить, т.к. из комплектации комплекса аппаратура боевой телеметрии решением ГК исключена. “Вот когда будет приказ об ее исключении из штата дивизии, тогда Вас и сократят”.

Пояснение: Когда я был в НИИ-885 у них было задание на разработку аппаратуры Боевой телеметрии. Ее назначение — только контроль выполнения штатного задания. При значительном отклонении (авария, сбой какой-либо системы) на командный пункт посылается сообщение, что задание ракета не выполнила и поэтому надо продублировать пуск другой ракетой по той же цели. После анализа возможных вариантов проектирование системы было прекращено. Но Главное Управление Вооружения не предупредило об этом управление кадров, и в штате комплекса подразделение осталось! По‑моему подобное могло произойти только в СССР.

Голубев попросил позвонить в ГУРВО и уточнить вопрос, но кадровик ответил, что ему это не надо. К тому же переделывать приказ он все равно не будет. Не помогли и возражения Голубева, что меня, как окончившего адъюнктуру целесообразно перевести во вновь образующееся Пермское Высшее Ракетное Училище. Но кадровик стоял на своем: есть приказ Главкома РВСН о срочном укомплектовании кадрами всех частей, которые были близки к постановке на Боевое дежурство. Поэтому до укомплектования частей, все другие переводы офицеров запретить до особого распоряжения! И он этот приказ нарушить не может.

Плетью обуха не перешибешь. Пришлось возвращаться в Ростов и ждать приказа о новом назначении.

Мы собрали и упаковали все вещи и стали ждать приказа о переводе. И вот 17 января 1962 года такой приказ был подписан, и после его получения в Ростове я выписал перевозочные документы, заказал контейнер для вещей. Оказалось, что наши стеллажи не входят по высоте в контейнер. Пришлось отпилить верхние секции так, чтобы впоследствии можно было снова их надставить. Загрузили контейнер, отправили его в Хабаровск. Сами сели в поезд и поехали туда же.

Дорога заняла более 9 суток. Мы в очередной раз из поезда любовались красотами природы. Настроение у меня было, прямо скажем, неважное. Что меня ждет впереди? Я знал, что должность начальника группы боевой телеметрии должна быть упразднена, со дня на день. Это может вызвать различные демарши со стороны командования дивизии, в которую я направлялся.

Вряд ли командование пойдет на то, чтобы отпустить специалиста с высшим образованием из этого «забытого богом края». Следовательно, следует в будущем ожидать от командования различных демаршей и провокаций.

Я много размышлял на эту тему и пришел к выводу, что надо всячески заручиться поддержкой командования полка и дивизиона, а для этого проявить себя в тех вопросах, в которых я был наиболее силен – в разработке рационализаторских предложений по совершенствованию ракетной техники и развитию такого перспективного направления, как создание тренажёров. Из заявлений офицеров Управления кадров РВСН, я узнал, что в тех частях, куда меня направляли, практически нет специалистов со специальным ракетным образованием. Следовательно, на фоне «серой» массы офицеров, направленных в РВ из других родов войск, которые и понятия не имели, что такое ракета, я имел шансы выдвинуться.

Но такое положение имело и значительный недостаток, заключающийся в том, что меня могут принять за «незаменимого человека». Защита в этом случае для меня была только в том, что меня как специалиста-электронщика могли назначить без моего согласия только на должность радиоэлектронщика. Но таких должностей (типа «Помощник главного инженера дивизии по радиоэлектронным средствам») в Армии, куда я был назначен, тогда уже не было!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

КОНЕЦ РОСТОВСКОГО УЧИЛИЩА РВСН

Ростовское высшее артиллерийское инженерное училище, первое в стране специализированное высшее военно-учебное заведение по подготовке военных инженеров для инженерных бригад Резерва Верховного Главнокомандующего и ракетных частей ПВО страны, сформированное еще в 1951 году, сегодня ликвидировано.

С момента создания в стране РВСН (1959 год) училище входило в его состав.

29 августа в Донской столице состоялось, как упоминают лишь некоторые СМИ, “торжественное“ сложение знамени Ростовского военного иститута ракетных войск (Ростовского ВИ РВ). Ни протесты, ни многочисленные обращения не помогли. Бывший директор мебельного магазина успешно “реформировал” армию.

Ростовский ВИ РВ занимал особое место в структуре РВСН и системе национальной безопасности страны в целом, он являлся старейшим и единственным вузом в стране, готовящим кадры для войсковых частей, в составе которых на вооружении стоят высокозащищенные ракетные комплексы шахтного типа (типа «ОС»), составляющие основу ракетно-ядерного щита России. Однако он готовил не только кадры для армии. В вузе велась огромная и важная для обороны страны научно-инженерная работа, связанная с тематикой РВСН. Работали 29 профессоров и докторов наук, 186 кандидатов наук. Была огромная материально-техническая база (кстати, признанная одной из лучших в стране), научные школы и направления. И всё это, в том числе и квалифицированные кадры, оказалось в одночасье не нужным.

«Дорогое училище, прости нас, ветеранов, и тех, кто его закончил, что у нас не хватило сил отстоять тебя для нашего народа и государства, – с такими словами прощался с училищем один из его выпускников, ветеран Великой Отечественной войны. – Пройдет время, и хочется быть уверенным, что как птица Феникс возродится наше училище. Но не дай бог, чтобы это случилось слишком поздно».

PS . В истории нашей страны слово вредительство, стало дурно пахнуть только потому, что его ставили рядом со словом репрессии. Глядя на "реформу армии", которую творят сегодняшние мебельных дел мастера, полагаю, что слова вредительство и наказание, должны восприниматься совершенно нормально. /С сайта Ветераны РВИРВ/

Ростов Будённовская тачанка: По Мебельному магазину - ОГОНЬ!!!