Прибытие в Академию

В моем предписании было записано, что я должен явиться в Академию к 10-му августа. Я по воинскому требованию 8-го августа взял на ст. Монетный билет до Москвы. В Свердловске пересел в какой-то проходящий поезд, следующий с Дальнего Востока. По сути, это был всего лишь второй раз в жизни, когда я ехал по-человечески в купейном вагоне. Поезд шел северной веткой через Киров, и к полудню я был на Ярославском вокзале.

Поскольку я до этого никогда в Москве не был, то выбрал оптимальный, по моему мнению, вариант – сел в такси и назвал адрес: Китайский проезд. Шофер заметил, что вот уже несколько дней они подвозят в Академию не военных, а молодых ребят с вещами. Я ответил, что нам предписано туда явиться. Доехали быстро. Я вышел около железной ограды, зашел в калитку, и мне солдат, стоящий около нее, показал, что надо зайти в дверь рядом.

В помещении Бюро пропусков я подошел к окошечку. Показал предписание. Почти мгновенно мне выдали уже готовый пропуск и сказали, что меня проводят. Солдатик подхватил мой чемодан (этим я был очень удивлен) и мы, выйдя из Бюро пропусков, пошли вдоль большого здания под арку.

Зашли в Главный вход, и мимо дежурного поднялись на второй этаж к камере хранения вещей, которые я должен был сдать. Меня там встретил старшина, который сначала пригласил меня переодеться в курсантскую гимнастерку без погон, бриджи и сапоги. Все обмундирование было тут же подобрано по размеру. Единственное затруднение вызвал подбор сапог, так как у меня был очень большой подъем ноги, и обычные сапоги на меня не налезали. Старшина куда-то звонил, и мне через полчаса принесли сапоги нужного размера. Затем я был направлен в какую-то комнату, где записали все мои размеры и предупредили, чтобы я завтра со всеми сфотографировался на постоянный пропуск и для личного дела. Затем меня проводили в большой, сводчатый зал, весь заставленный двухярусными железными койками.

Отмечу, что прием «новобранцев» в Академии был организован образцово! Видимо, сказался опыт, приобретенный при приеме «февральцев». Но, вполне возможно, что это был «фирменный» прием!

В зале находилось много подобных мне институтских новобранцев. Дежурный по залу расспросил меня, из какого я отделения, из какого института прибыл, кто я по образованию и отвел в угловую часть зала, предложив выбрать себе место. Там уже были какие-то ребята в гимнастерках, в одном из которых я не сразу узнал Валю Лукина с нашего потока! Познакомился с другими ребятами, оказались радисты из МАИ. Вообще, после нашего переодевания мы около недели привыкали распознавать друг друга.

Сравнительно молодой Ракетный факультет возглавил генерал-лейтенант Нестеренко Алексей Иванович. Он был одним из первых командиров полков реактивной артиллерии в Отечественную войну, в дальнейшем являлся начальником гвардейских миномётных частей ряда фронтов. После войны он возглавлял с момента создания в течение пяти лет первый ракетный научно-исследовательский институт (НИИ-4) в Болшеве. В 1946 году А.И. Нестеренко стал первым начальником полигона в Тюра‑Таме (Байконур). На его долю досталось самое трудное время строительства, обустройства, обучения личного состава и работа с первыми межконтинентальными ракетами Сергея Павловича Королева.

Мы с ним редко общались, только на общекурсовых или факультетских собраниях. Он производил весьма благоприятное впечатление, был в меру строгий, деловой и всегда вежливый. Говорил всегда ровно, не повышая голоса.

Так как нас, бывших студентов в составе «февральского набора» (их забрали в Армию после 1‑го семестра 5‑го курса) и нашего «августовского набора» (забрали в Армию в августе) набралось около 1000 человек, то в Академии возникли значительные проблемы с нашим размещением в общежитии.

Под общежития Спецнабора было выделено два зала. Нам достался мемориальный «Суворовский зал», где сейчас – музей Академии.

Все призванные были разбиты на учебные отделения, несколько отделений объединялись в «курс» по специализации. В основном учебные отделения формировались из слушателей призванных с одного института. Наше отделение состояло из студентов двух родственных институтов: Московского авиационного и Лениградского авиационного приборостроения. Исключением был только Шатило Марлен Степанович, который на свое счастье (это позже выяснилось), попал к нам из Горьковского Политехнического института.

Непривычным было размещение такой массы народа в одном месте. Кроме того, ранее двухярусные кровати я видел только в кино!

Кровати по своему внешнему виду, несмотря на свежую покраску, выглядели весьма допотопными. Имели очень жесткие сетки с ржавыми пружинами. Видимо, их красили в спешке, поэтому сетки были покрашены только сверху. А я спал на нижней кровати и постоянно лицезрел эту ржавчину.

Это дало повод некоторым из наших остряков пошутить, об их происхождении. Якобы они были взяты в качестве трофея у французской Наполеоновской армии, когда те бежали из горящей Москвы. К нам эта шутка перекочевала, по-видимому, от февральского набора. Шутки-шутками, но когда мой «верхний» ворочался, сетка очень сильно скрипела.

У каждой кровати стояли солдатские тумбочки, поставленные одна на другую. Все личные вещи мы хранили в чемодане в камере хранения. Лишняя одежда находилась тоже в камере хранения на вешалках. В тумбочке - только самые необходимые бытовые принадлежности. Помню, как старшина курса, проверяя содержимое тумбочки у одного слушателя (по-моему, это был Данильченко), сильно укололся иголками спортивных беговых туфель-шиповок и закричал: «Немедленно убрать эти колючки!» Тот отвечает, что шиповки взял из камеры хранения вечером, так как в 9 часов уже начало соревнований, а камера хранения открывается в воскресенье тоже в девять. «Все равно убрать «колючки» из тумбочки!» С тех пор старшину курса так и прозвали в быту «колючкой», и я даже забыл его фамилию.

У входа слева стоял стол дежурного по залу с местным телефоном и настольной лампой. При входе начальника дежурный должен был подавать команду «Товарищи офицеры!» и рапортовать что «в его отсутствие ничего не случилось!». С правой стороны от дежурного висела доска с Инструкцией и плакат крупным шрифтом с формой ответа по телефону: «Дежурный по общежитию “Суворовский зал” лейтенант Иванов слушает!» Это напоминание довольно часто приводило к курьезным случаям, когда дежурный лейтенант Лукин ответил: «Лейтенант Иванов...». На столе дежурного под стеклом был план Суворовского зала с обозначением, где, какое учебное отделение располагается. Потом появилась тетрадь со списками, так как по телефону начальники иногда просили кому-то что-то передать.

Начались наши утомительные будни! Ежедневная, даже в выходные дни, команда дневального «ПОДЪЕМ!». Потом коллективная физическая зарядка. И частые постоянные проверки кого-то или чего-то (почищены ли пуговицы и сапоги, подшит ли чистый подворотничок к кителю или гимнастерке и т. д. и т. п.). При этом командир учебного отделения должен знать местонахождение каждого слушателя в каждый момент времени. После обеда - обязательный сон 1,5 часа.

Как я ранее говорил, первую неделю, после того как нас переодели, мы не узнавали друг друга. Не всем выданные гимнастерки подошли по размеру, и на одних форма сидела как влитая, а другие выглядели в ней, как мокрые курицы.

На другой день после прибытия нас, вновь прибывших, повели строем в фотографию. Для фотографирования там был один парадный китель на всех со стоячим воротником и с лейтенантскими серебряными погонами. Мы по очереди надевали его, фотографировались и передавали следующему. Некоторым, с тонкими шеями, сзади воротника пришлось вставлять спичечный коробок, чтобы была видимость плотного прилегания воротника к шее.

Вообще, о парадном кителе стоит сказать особо. При его пошиве не жалели ваты и сетки из конского волоса. Даже дистрофики за счет ваты на груди выглядели добрыми молодцами. Вшитая сетка из конского волоса вместе с высоким стоячим воротничком, поднимающим голову вверх, делала китель похожим на доспехи или современный бронежилет.

Выход в город до принятия присяги нам был запрещен. Нам объявили временный карантин. И мы ходили только по территории Академии, обнесенной красивым литым чугунным забором высотой не менее 3,5 метров (фото). На территории Академии, очень ухоженной, были разбиты скверы, фонтаны, установлены удобные садовые скамейки, на которых приятно было посидеть. Кушали мы в столовой при Академии, достаточно дешёвой и с хорошими поварами. Буфеты с разнообразными напитками, салатами, вареными сосисками и яйцами. Мы часто там завтракали.

В кинозале Академии всегда демонстрировались старые, но интересные фильмы.

В обычные дни у нас было мало свободного времени, и предлагаемого досуга нам вполне хватало.

С непривычки нас сильно угнетали обычные атрибуты военной жизни: эти железные двухярусные кровати, утренняя команда «Подъем!», постоянные построения, ежедневное подшивание к кителю белого подворотничка, постоянная чистка пуговиц и пряжек асидолом. Очень тяготили обязательные часы самоподготовки. Зачастую мы там просто сидели или играли в «Морской бой» с соседом. Но все отклонения от требований начальников наказывались! Были назначены командиры отделений, которые обязаны были докладывать начальству обо всех нарушениях и нарушителях воинских порядков. Наш командир отделения Володя Дёминов (МАИ) был очень воспитанный человек и поэтому на почве доносительства не преуспел. Видимо, начальнику курса подполковнику Голубеву это не понравилось. Поэтому через некоторое время его заменили нашим Львовым, который и в институте «этим» не гнушался.

Кстати, Володя Деминов в МАИ был отличником и за неординарное мышление получил в МАИ прозвище - «Архимед».

Даже сейчас, в 2014 году он не только состоит в партии коммунистов, но и является активным ее деятелем!

Но молодость брала своё, и некоторые, в основном москвичи, как-то ухитрялись исчезать на время в «самоволку», то есть в самовольную отлучку из общежития Академии, порой даже до утра. В укромном месте забора, были раздвинуты прутья, и человек нормальной комплекции мог между ними с трудом протиснуться. Эти «лазы» сделали солдаты охраны, чтобы их могли посещать девчата. Однако Московский городской военный патруль был в то время очень строг, выполняя предписанные комендатурой норму и план задержания в городе нарушителей воинской дисциплины. Самовольщиков в гимнастерках без погон было видно за версту, и патрули ловили их прямо у ограды Академии или в близлежащих улицах и переулках, после чего приводили назад в Академию.

Вскоре нас повезли на автобусе в ателье, где с каждого сняли мерки для пошива обмундирования и шинелей.

Мы, бывшие студенты, хотя нам и присвоили на военной кафедре звания лейтенантов, имели весьма слабое представление об уставах и строевой подготовке. На лагерных сборах в лётной части в Петрозаводске после второго курса института нас учили уставам и строю малограмотные сержанты, которые прошли «школу войны» в пожарной аэродромной команде. А известна крылатая поговорка: «Когда бог наводил порядок на Земле, авиация была в воздухе!» А где в это время была пожарная аэродромная команда, даже богу было неизвестно! Тем более пожарники с аэродрома никогда ни уставами, ни строевой подготовкой не занимались. Поэтому сержанты–пожарники ничему хорошему нас обучить не могли. Эти сержанты просто измывались над нашим братом-студентом, как хотели.

До принятия присяги основным нашим занятием было так называемое ускоренное прохождение курса молодого бойца, которое заключалось в изучении уставов и строевой подготовке. Поэтому мы по 4 часа в день на плацу занимались строевой подготовкой. Командовали нами строевые офицеры из батальона охраны Академии, у которых был богатый опыт подготовки к парадам. Сами они имели образцовую строевую выправку.

После строевой – 2-3 часа уставов, занятия по которым проводили преподаватели академии. Наш начальник курса, подполковник Голубев, активный, как живчик, быстро решил сделать из нас знатоков уставов. Он разработал и раздал каждому «Вопросник по уставам». Мы отчитывались по каждому пункту Вопросника. Это дало неплохие результаты. Положения уставов хорошо запомнились, и когда я прибыл в строевую часть, то знал уставы не хуже нормальных офицеров из военных училищ.

До принятия присяги нас не выпускали с территории Академии. Мы гуляли в скверике перед главным корпусом Академии или вдоль наружного забора. Вся территория была огорожена высоким литым чугунным забором. Здания Академии представляли единый комплекс, объединенный внутренними переходами. Наши залы находились в центральном, административном корпусе. Окна «Суворовского зала» выходили в центральный двор, из противоположных окон открывался вид на Москву-реку. Справа, во дворе главного корпуса, находилось здание общежития и учебные корпуса, в которых располагались общеобразовательные кафедры. В общежитии проживала часть слушателей Академии из «Стран Варшавского договора», а также китайцы. Венгры и румыны имели форму, близкую к советской. Немцы и поляки имели форму с сероватым оттенком, при этом у поляков были четырехугольные фуражки-конфедератки. У некоторых - три и четыре звездочки на погонах располагались в одну линию. Нам строжайше запретили какое-либо общение с демократами. Даже если кто-то из них что-то спросит, то следовало вежливо кратко ответить, а в разговоры не вступать. Ведь Академия была артиллерийская, но в ней был особо секретный Ракетный факультет.

Внешний забор Академии выходил прямо на набережную Москвы-реки, но мы могли любоваться ею только через решетку. При этом на территории Академии запрещалось пользоваться фотоаппаратами, дабы случайно мы не сфотографировать что-то недозволенное. Но мы этого не признавали, а старались использовать фотоаппараты «втихую», так что все фотографии в этих воспоминаниях сделаны моим ФЭДом.

Нас знакомят с историей Академии

Во время карантина нас познакомили с Историей академии.

Академия является одним из ведущих заведений высшего военного и высшего технического отечественного образования. В течение почти двух веков она неоднократно меняла предназначение и, соответственно, наименование. Академия ведёт свою историю от офицерских классов Артиллерийского училища, официально открытого 25 ноября (по старому стилю) — 8 декабря (н.с.) 1820 года в Санкт-Петербурге. В 1845 г. училищу было присвоено наименование Михайловского. С 1855 — Михайловская артиллерийская академия; с 1919 — Артиллерийская академия РККА; с 1925 — Военно-техническая академия РККА; с 1926 — Военно-техническая академия имени Ф. Э. Дзержинского; с 1932 — Военная артиллерийская академия РККА; с 1934 года — Артиллерийская академия РККА имени Ф. Э. Дзержинского. В 1938 г Академия была переведена в Москву, в 1941—1944 дислоцировалась в г. Самарканде. В 1945 в академии создан факультет реактивного вооружения и начата подготовка инженеров-ракетчиков. С 1953 - Артиллерийская инженерная академия имени Ф. Э. Дзержинского.

7 декабря 2010 года исполнилось 190 лет со дня открытия Артиллерийского училища в Петербурге. Правопреемником этого учебного заведения считается Военная академия РВСН им. Петра Великого. 24.03.1960 она была введена в состав РВСН. С 1963 — Военная инженерная академия имени Ф. Э. Дзержинского; с 1972 — Военная академия имени Ф. Э. Дзержинского;

Академия награждена орденами Ленина (1938), Суворова I степени (1945) и Октябрьской Революции (1970).

Указом президента Российской Федерации от 25 августа 1997 г. академия, в целях возрождения исторических традиций Российской армии и учитывая исключительные заслуги Петра I в создании регулярной армии, переименована в «Военную академию Ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого».

В 1998 Постановлением Правительства РФ № 1009 реорганизована в Военную академию Ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого с филиалом в г. Кубинка (бывшим Московским высшим училищем радиоэлектроники противовоздушной обороны).

В 2008 году на правах обособленных подразделений (фактически — филиалы) в рамках реформы военного образования по распоряжению Правительства РФ в состав академии вошли Серпуховской военный институт ракетных войск и Ростовский военный институт ракетных войск имени главного маршала артиллерии Неделина.

Главный вход в Академию сохраняется до настоящего времени таким же, каким был при ее основании. В настоящее время, Военная академия ракетных войск стратегического назначения имени Петра Великого (ВА РВСН им. Петра Великого) – командное и политехническое высшее военное учебное заведение России, крупный научно-исследовательский центр в области военной и технической науки.

Министр Обороны Сердюков пытался выселить Академию из центра Москвы, но не успел это сделать до своей отставки.

Наша присяга

Как помню, 21 августа, в день моего рождения, мы принимали присягу.

Как нам было сказано, официальное принятие присяги произойдет в первой половине сентября. После принятия присяги ожидалось разрешение беспрепятственного выхода лейтенантов в город. Естественно, большинство с нетерпением ожидали этого события.

Я не помню, принимали ли мы присягу позже, но в Военном билете указана дата 14 октября.

К этому времени, через военные ателье, мы получили всю повседневную и парадную формы одежды. Особенно нас удивлял офицерский китель со стоячим жёстким воротником и с блестящими пуговицами, которые необходимо было ежедневно чистить асидолом. Асидол был в специальной металлической баночке с завинчивающейся крышечкой и представлял собой кашицу из мелкодисперсионного мела в нашатырном спирте. Аммиак растворял окислы на латуни, а мел ее механически счищал и адсорбировал. Чтобы китель или гимнастерка при чистке не запачкались мелом, применяли специальную колодочку, в которую вставлялись по одной все пуговицы в полный ряд. На пуговицы наносился асидол и после его высыхания пуговицы чистили жесткой специальной щеточкой.

Китель был сшит из материала, который сильно мялся, поэтому его почти каждый день приходилось гладить. В условиях жизни в Суворовском зале это создавало дополнительные трудности. Поэтому его сдавали на плечиках в камеру хранения, а предпочитали ходить в практичных гимнастерках.

Парадный китель в то время имел одиозную конструкцию. Это мы усвоили еще при фотографировании. Парадный китель шился в обтяжку и человек чувствовал себя в нем как в гипсовом корсете. На концах рукавов были пришиты массивные латунные прямоугольники. Говорили, что они берут свое начало от Петра 1. Тогда зачисляли в армию сопливых малолетних дворян, и Петр 1 распорядился: « Отныне в концы рукавов вшивать медные шевроны, дабы отвадить господ офицеров рукавами мундира сопли вытирать!»

На принятии присяги был какой-то дряхлый генерал (так нам, по крайней мере, показалось) из заместителей командующего. После принятия присяги нам здесь же вручили серебряные погоны техника-лейтенанта, и мы их прикрепили к своим гимнастеркам. А потом под оркестр мы прошли строем перед импровизированной трибуной. Прошли, в общем-то неплохо, как констатировали наши начальники.

Наконец мы вышли за стены Академии. На фото, слева виден злополучный забор вокруг Академии, через который мы с надеждой смотрели на московскую жизнь и ждали свободы. Наконец свободный выход свершился. Саша Вышкварко приехал, чтобы сделать с нами: мной, Юрой Розовым и Олегом Замараевым (он фотографирует) экскурсию по городу Москве.

Нам, вскоре, выдали постоянные пропуска в Академию. Москвичей стали отпускать на воскресенье домой, а остальных выпускали по записи в журнале о времени выхода в город и времени прихода по возвращении из города. Так как журнал вел помощник дежурного по Академии, то это позволяло контролировать состояние возвращающихся из города слушателей. Но мы как-то стеснялись вначале даже выходить за ворота Академии.

Начальником над всеми «студенческими» курсами был назначен полковник Предко, который был заместителем по строевой части начальника нашего факультета генерала Нестеренко. Предко - коренастый плотный хохол, с приличным выступающим животиком. Он всегда говорил с ярко выраженным украинским акцентом, растягивая, намеренно для эффекта слова.

Дисциплинарные проступки наших товарищей

Утром каждый понедельник нам всем «студентам» Предко устраивал в Большом актовом зале Академии общий «разбор полетов». Наши предшественники из февральского набора лидировали в части дисциплинарных проступков.

Ну, а для Предко это было очередной возможностью проявить свое красноречие и остроумие (так ему казалось!). Читать нотации он очень любил. Запомнились некоторые выдержки из его выступления. (Я намеренно сохранил колоритную речь отца-командира): «Лейтенант Ям-щщ-ыыы-ков, напиввв-шшщысь пья-ным, связался с жен-шщщыы-на-ми легко-го по-вэ-дэе-ния и при-полз утт-ром в Академию мертвецц-ки пьяным!»

Вообще-то проступков наша братия совершала по молодости довольно много. Были грубые нарушения, грозившие серьезными неприятностями, но начальство Академии, видимо учитывая нашу молодость и неопытность, а, главное, не имея желания выносить сор из избы, ограничивалось часто мерами воспитательного характера и дисциплинарного воздействия. Конечно, при этом играл роль и определенный фактор - выпустить из Академии столько специалистов, сколько по разнарядке ЦК ВКП (б) было призвано из Вузов.

Слушатели нашего, августовского набора вели себя более дисциплинировано, и проступков у нас было значительно меньше, чем у февральцев.

Запомнился один «проступок», который состоял в том, что один слушатель с нашего потока нарисовал схематично ракету Циолковского ручкой на полях газеты. Кто-то (предположительно Львов) донес начальству. Поднялся страшный шум, что он нарушил секретный режим! Доложили генералу Нестеренко о «проступке», но тот ограничился замечанием и просьбой ко всем слушателям-ракетчикам «соблюдать сдержанность».

Для уменьшения возможных нарушений нам временно запретили при выходе в город переодеваться в гражданское платье. Дело в том, что патрули задерживают пьяных лейтенантов своими силами, тогда как переодетых лейтенантов можно было задержать только с помощью милиции, и в этом случае огласка происшествия неизбежна.

Запомнилось одно из «выдающихся» похождений «февральцев». Группа лейтенантов во главе с капитаном (участником войны) решили отметить день рождения в одной из московских квартир. Видимо, было много выпивки, так как в те времена водка была дешевой. Громко пели, плясали, топали. Нижний сосед не вытерпел и пришел их урезонить. Дверь ему открыл капитан, очень слабо державшийся на ногах. Спрашивает: «Что тебе надо?» Пожилой дядя отвечает: «Вы слишком шумите, а время уже позднее!» «А мы, здесь, с бабами развлекаемся, и ты нам не указ!» «Я Вас попрошу, капитан, меня не тыкать – я генерал!» «Пи*да ты, а не генерал!»,- ответствовал капитан и захлопнул дверь.

Генерал спустился к себе, позвонил в комендатуру и вызвал комендантский патруль. Вскоре он приехал, некоторые, активно перебравшие, попытались оказать патрульным офицерам сопротивление, но их повязали, потом всех отвезли на гауптвахту в комендатуру. Позвонили дежурному по Академии, а тот утром доложил начальнику Академии. Начальник вызвал генерала Нестеренко, а тот послал полковника Предко вызволять слушателей с гауптвахты. Но, комендант провинившихся не отпустил, и тем пришлось отсидеть на гауптвахте 10 суток, определенных комендантом гарнизона.

Тем временем на факультете приняли решение провести суд офицерской чести над провинившимися слушателями. Капитана разжаловали до старшего лейтенанта, остальные были предупреждены о неполном служебном соответствии. После окончания Академии старшего лейтенанта послали служить под Аральск на точку падения ракет, запускаемых с полигона Капустин Яр. Других участников пьянки разослали по разным частям.

Естественно, для кадровых офицеров-слушателей академии, с великим трудом завоевавших право получения высшего военного образования, поведение каких-то техников-лейтенантов, не ценивших этого, было в высшей степени странным и неподдающимся их здравому смыслу. На нас они смотрели «странными» глазами, и, будучи дежурными по академии, ловили опоздавших из увольнения, а также бдительно выискивали среди прибывших из города тех, кто нетвёрдо стоял на ногах от чрезмерного принятия спиртного.

В материальном плане мы обеспечивались невиданными для студенческой жизни деньгами: вместо 350 рублёвой студенческой стипендии мы имели на холостяцкую жизнь, при полном обмундировании, 1450рублей (500 рублей за воинское звание техника-лейтенанта плюс 950 рублей слушательской стипендии). Не так много, но в, то время это позволяло нам быть достаточно независимыми. Для справки скажу, что мой отец, зам главного инженера предприятия, имел в то время оклад 1600 рублей.

Подготовка к секретному делопроизводству

Особое внимание уделялось соблюдению секретности на занятиях и самоподготовке.

В ЛИАПЕ на 4-ом курсе у нас были объявлены секретными некоторые разделы специальных курсов. Начальник «1-го отдела» зачитал нам какие-то правила ведения секретных записей, мы расписались в списке «что ознакомлены…». Мы пронумеровали и прошили ниткой принесенные 50-ти листовые тетради и сдали их в 1-ый отдел. Там приклеили силикатным клеем квадратные бумажки на концы ниток и поставили печати. На занятия тетради получал староста, выдавал их нам под роспись, а после занятия мы их возвращали. Но секретными тетрадями мы практически не пользовались. Часто преподаватели во время лекции нам говорили: - это не записывайте.

Но секретность на нашем Ракетном факультете в Академии была выше на два порядка.

Для оформления допуска к совершенно секретным работам нам пришлось изучать специальные приказы, а затем давать специальную подписку о неразглашении сведений, составляющих государственную тайну. Этому предшествовало скрупулезное изучение наставления по секретному делопроизводству. Кроме того, нам пришлось заполнять многочисленные анкеты с подробными сведениями обо всех близких (биографии родителей) и дальних родственниках. Все ответы в анкете должны были быть полными. Они не должны содержать кратких ответов типа «Да» или «Нет».

 Отвечать на некоторые вопросы анкеты надо было только так:

- «ни я, ни мои ближайшие родственники в оккупации не были»;

- «ни я, ни мои ближайшие родственники в оппозициях не участвовали»;

 - «ни я, ни мои ближайшие родственники в полицаях не служили и им не помогали»;

- «ни я, ни мои ближайшие родственники за границей не были»;

- «ни я, ни мои ближайшие родственники в плену не были»;

- «ни у меня, ни у моих ближайших родственников колебаний относительно линии партии не было» и т. д.

И так на двух развернутых листах.

Нам выдали папки для временного, в течение занятий, хранения секретных документов. Это фибровый чемодан средних размеров. Выдали круглые латунные печати для опечатывания мастикой. Печати было предписано держать при себе. Ее носили в брючном «часовом» карманчике, на длинной крепкой нитке. Крышка папки при выходе на перерыв из аудитории обязательно опечатывалась мастичной печатью. Нарушителей строго наказывали. (Обычно лишали права выхода из стен академии.).

Именно в это начальное время из уст в уста передавались следующие строки:

Бог в одно мгновенье создал Академии

И решил туда студентов взять

Дал шинель и шапку, сунул в руки папку

И привесил к поясу печать!

Был бы инженером, стал он офицером,

В 7-00 подъем, зарядка, завтрак, и в 8-50 мы должны сидеть в аудитории. Утром занятия обычно начинались с лекций. Затем лабораторные работы и освоение материальной части.

Занятия у нас продолжались с 9-00 до 14-00, потом перерыв на 3 часа на обед и отдых (сон), Затем с 17 часов обязательная самоподготовка до 19-00. После ужин, личное время, включая прогулку, по территории и в 22-00 команда «отбой» и сон.

В учебном процессе все было сильно засекречено. Совершенно секретные тетради и учебники мы носили в специальных чемоданах (звали их «Папка»), как я ранее написал. Выходить из аудитории можно было только с опечатанным чемоданом. Для получения чемодана надо было отдать специальный жетон с фотографией, а позже надо было оставлять пропуск в Академию. Это «изобрели», чтобы мы не ушли из Академии, не сдав чемодана.

Ко всему этому надо было привыкать. Главное – после выхода с территории Академии «забыть все, что там нам было сказано и записано»!

Необычной была повышенная секретность, даже в мелочах. Так как наш Ракетный факультет был организован в обычной Артиллерийской Академии, то были приняты особые меры, чтобы мы были лишены общения с обычными слушателями. Кроме того, в то время в Академии учились еще и офицеры из стран Народной демократии. Общаться с ними, нам было категорически запрещено!

К Главному корпусу Академии, где расположено все начальство Академии и наши «ЗАЛЫ» примыкает Основной учебный корпус. Все старые корпуса Академии были 4-х этажными. Учебный корпус состоял из 4-х корпусов, расположенных квадратом с внутренним двором и полуподвальными помещениями. Все помещения Академии имели высокие 4-х метровые потолки. В полуподвале потолки были пониже – 3 метра. Там располагались лаборатории с ракетной техникой.

Нашему факультету выделили для занятий аудитории, находящиеся на разных этажах здания и в разных его частях. Выгородили эту учебную зону решетками, в проходах поставили солдат, которые тщательно проверяли наши пропуска. Эти «выгородки» напоминали лабиринт. Иногда, чтобы перейти из одной аудитории, в другую на этом же этаже, приходилось подниматься на следующий этаж, а уже потом спускаться по другой лестнице снова на свой этаж. Поэтому первые недели мы часто блуждали, когда надо было отыскать нужную аудиторию. Это, по-видимому, связано с тем, что с образованием нашего сверхсекретного факультета занятия с обычными слушателями (в том числе и с иностранными) не прерывались, а перебазировать тяжелую технику артиллерийских систем из одной лаборатории в другую было не просто.

Культурные мероприятия

На Бровке Ленинских гор

Свободное от занятий время, в субботу, вечером или в воскресенье (в другие дни оно могло появиться только за счёт игнорирования самоподготовки), каждый проводил по-своему. Среди некоторых из нас в моде были «культпоходы» в рестораны, здесь шло сплочение в узкий круг близких по духу и интересам товарищей. Командиры отделений должны были докладывать начальникам курсов обо всех нарушителях самоподготовки.

Мы, ЛИАПовцы: Толя Ларионов, Олег Замараев, Коля Калинкин, Володя Денисов, Володя Старцев и я предпочитали ресторанам кафе-мороженое на улице Горького. Там было очень чисто и уютно. Заказывали обычно бутылку Армянского коньяка и различные виды мороженого. Мороженое в виде шариков приносили в стеклянных вазочках. Иногда вместо мороженого заказывали крепкие коктейли. Часто мы просто гуляли по Москве, знакомились с ее парками, выставками, фотографировались группами и поодиночке.

Стояло хорошее «Бабье лето», и в одно из воскресений, мы решили погулять по Сокольническому парку (см. фото, слева – направо: Александров, Ягунов, Калинкин, Ларионов, Лукин, Старцев). Мы обратили внимание, что окружающие рассматривают нас с повышенным вниманием. Видимо, появление больших групп молодых офицеров в парке, было необычно.

Несколько раз мы выезжали в Подмосковье и на экскурсию по каналу им. Москвы.

Но это нравилось не всем. Например, Саше Золину приглянулся ресторан «Астория», туда часто залетали «ночные птички». Возвращался Саша обычно утром, весь какой-то измятый и опустошенный.

У Саши были солидные родители: отец – полковник, прокурор Читинского Военного округа, мать – заслуженная учительница математики. А Сашу постоянно (до конца своих дней) тянуло «в народную пивную» и к "ночным пташкам". Он был индивидуалист сам по себе. Редко принимал участие в коллективных мероприятиях. При этом Саша обладал весьма незаурядными способностями. В ЛИАПе всегда получал повышенную стипендию, так же учился в Академии. Но его «походы» через нашего командира отделения Львова стали известны начальнику курса, и это испортило его репутацию. Поняв это, Саша возненавидел Львова. Конфронтация между ними была постоянной и со временем возрастала.

Мой одноклассник Саша Сукин, который служил в частях КГБ на Севере, однажды был проездом в Москве. Мы с ним встретились и пошли в «разрешенный» ресторан «Аврора».

Я был первый раз в ресторане. Там при входе стоял медведь. Раздевалка была на первом этаже, а затем по широкой золоченой лестнице посетители попадали в зал. К нам сразу подбежал метрдотель, и мы попросили его посадить нас за маленький столик в углу зала под пальмами. Мы хорошо посидели, вспомнили нашу молодость. Мы давно, после их отъезда с Толей Бельским из Питера, не виделись, и поэтому было, что рассказать друг другу. Современный лейтенант в этот ресторан вряд ли попадет, так как сейчас там пришлось бы оставить не менее двух лейтенантских получек. А в те времена некоторые из наших гурманов ходили иногда в ресторан днем - просто пообедать. Один раз мы в какой-то юбилей, переодевшись в гражданское, посетили ресторан «Националь», что находился на углу улицы Горького и Манежной площади. Этот ресторан был в запретном списке, так как там часто бывали иностранцы. Наше начальство бдительно заботилось о нашем сверхсекретном имидже.

 Еще я был в ресторане «Узбекистан», там мы «обмыли» встречу с дядей Федей Кичигиным, братом мамы. Он тогда работал Главным бухгалтером Управления Уральских газовых сетей и приехал в Москву, в министерство, с годовым отчетом. Конечно по роскоши «Узбекистан» не был рядом ни с «Авророй», ни, тем более, с «Националем»! Обычная забегаловка для «чучмеков».

Наша интенсивная учеба в Академии, сопровождалась основательными войсковой и заводскими технологическими практиками.

Учебный процесс

В Академии главным в учебном процессе считалось изучение марксизма-ленинизма. Но главное не означало лучшее. У меня осталось очень грустное воспоминание о нашей «Марксистской подготовке». Преподавались дисциплины, особенно семинары, из рук вон плохо. Лекции обычно проходили в Актовом зале для всего потока сразу. Лекции часто читали, чередуясь, разные лекторы. Поэтому иногда нарушалась связь текущей и предыдущей лекций. Лекции не были последовательными и носили сумбурный характер. Большинство преподавателей-лекторов не обладали необходимым красноречием и умением увлечь слушателей. Мы несколько раз жаловались на низкое качество лекций своему начальнику курса. Лекторов меняли, но качество не улучшалось.

Уже тогда у меня, молодого еще офицера, закралось сомнение в политической компетенции значительной части так называемых замполитов. Жизнь подтвердила, в основном, эти сомнения.

За плохое качество преподавания основ Марксизма-Ленинизмана на нас отыгрывались на самостоятельной подготовке. Было введено обязательное конспектирование многих произведений наших вождей — В. И. Ленина и И. В. Сталина. Поскольку конспектирование велось за счёт свободного времени от занятий и самоподготовки, у нас не оставалось времени на повторение других специальных дисциплин. Уклониться от обязательного конспектирования было невозможно, так как начальник учебного курса подполковник Голубев проверял постоянно наши конспекты, следил, все ли «труды» и в полном ли объёме законспектированы. Я эти науки органически не принимал и не переваривал, поэтому было порой не сладко!

Даже на производственной практике в Йошкар-Оле наш руководитель практики, подполковник «Иванов», требовал от нас конспектирования трудов классиков Марксизма-Ленинизма. А нам, молодым, хотелось погулять, отдохнуть. Поэтому мы шли на всяческие уловки. Например, напишем заголовок, часть содержания и аккуратно вставим туда другой текст. Были и другие хитрости, включая использование конспекта товарищей.

Наши старшие товарищи, призванные в феврале, говорили, что у них преподавание марксизма-ленинизма велось на достаточно хорошем методическом и содержательном уровне. Но нам такие лекции только снились. Правда, для объективности, можно сказать, что иногда приходили внешние лекторы, которые в основном читали современную историю и международные отношения (из МИДа). Это были профессионалы своего дела, и их интересно было слушать: сведения, которые они сообщали, не печатали в газетах.

Преподавание «классических» для инженерного ВУЗа теоретических дисциплин, таких как теория прочности, теория вероятностей, баллистика ракет, велось на достаточно высоком методическом и теоретическом уровне. Но это были не наши профильные дисциплины. Умудрённые знаниями в родных институтах, мы могли провести сравнение наших профессоров, таких как Сифоров В. И., Сиверс А.П., Крылов В. Н., Рамлау А. П., Меськин И. С., с преподавателями Академии, профессорами: Шапиро, Мошкиным, и др. И если профессорский состав Академии имел квалификацию, не уступающую квалификации наших профессоров, то общий уровень преподавания обычными преподавателями был значительно ниже, чем в нашем институте. Аналогичного мнения были и наши товарищи из МАИ.

Преподавание радиоэлектронных устройств и эксплуатации наземного оборудования и приборов и оборудования самой ракеты велось, я бы сказал, на достаточно примитивном уровне. Это происходило, видимо, потому, что сами преподаватели только начинали изучать новые для них дисциплины. Известно, что знание предмета наращивается постепенно. Вначале основное внимание уделяется главным вопросам курса, и лишь потом, погружаясь вглубь предмета, приходит понимание различных нюансов и изучаются отдельные детали, происходит погружение в глубину знаний. Этой глубины, преподавателям Академии не хватало. Ракетная техника развивалась и совершенствовалась такими темпами, что было трудно оставаться компетентным в новых решениях и технологиях. Кроме того, как потом я убедился, сами разработчики из-за спешки мало уделяли внимания качеству эксплуатационной документации. Но, главное, не было добротных печатных учебных пособий.

Несмотря на значительные усилия командования Академии, преподавателей и учебно-вспомогательного состава лабораторий имеющаяся ракетная учебная база устарела по крайней мере на 3-5 лет от техники, уже принятой на вооружение войск.

Работа над первой отечественной ракетой Р-1 началась в 1948 году. Осенью этого года первая серия этих ракет прошла летные испытания. В 1949–1950 годах прошли летные испытания второй и третьей серии, и в 1950 году первый отечественный ракетный комплекс с ракетой Р-1 был принят на вооружение. Через год в 1951г, закончились летные испытания ракетного комплекса Р-2, и он был принят на вооружение (Борис Черток «Воспоминания»).

О чем это говорит? А говорит о том, что за три года до нашего появления в Академии, были на вооружение приняты и массово производились ракеты Р-1 (8А11) и Р-2 (8Ж38). А мы учились на старье, на аппаратуре, выпущенной в Германии в 1943-1944 гг. Неужели из тысячи ракет 8А11 и сотен 8Ж38, выпущенных промышленностью до 1953 года, нельзя было поставить по одному экземпляру в Академию?! В лаборатории Радиоуправления стояла немецкая «Мессина», образца 1944 г., а не наша БРК‑1, принятая на вооружение и выпускаемая серийно на заводе в Харькове! Даже у нас в ЛИАПе, в гражданском ВУЗе, ведущие преподаватели специальных дисциплин информировали нас обо всех новых разработках авиационных приборов! В секретной библиотеке были технические описания этих приборов.

В США еще во время Войны был принят закон, по которому после выпуска промышленностью первых двух экземпляров военной техники третий экземпляр поступает для изучения и независимого испытания в военный ВУЗ!!! Почти, аналогичный принцип принят в ряде гражданских американских фирм. Так фирма IBM первый серийный экземпляр ЭВМ оставляет себе для испытаний, а второй предаёт для подготовки специалистов в ведущий Университет. Благодаря этому происходит процесс быстрого освоения новой техники!

Пример современный, из моего Университета − РГУТиСа. На факультете Ремонта радиоаппаратуры учили ремонтировать только советские телевизоры, даже после 5лет полного прекращения их выпуска. В лабораториях не было ни одного импортного телевизора или радиоприемника.

На мой взгляд, это преступная халатность министерств и руководства ВУЗов!

У нас в Университете еще был такой случай. С большим трудом заведующему кафедрой, используя личные связи, удалось «выбить» поставку трех первых отечественных видеомагнитофонов. Но руководство ВУЗа отказывалось их оплатить. Оплатили только после того, как один магнитофон пообещали отдать ректору, а второй — секретарю парткома. Не было бы счастья, но несчастье помогло! Секретарь парткома магнитофон вскоре «спалил» и отдал в «даровой ремонт» на кафедру. А на кафедре сказали, что «магнитофон ремонту не подлежит» и оставили его в лаборатории.

Инцидент имел продолжение. Преподаватели-коммунисты факультета, состоящие более чем на половину из бывших офицеров-сотрудников НИИ-4, обнародовали этот факт на перевыборах секретаря парткома Университета, на котором присутствовал секретарь Пушкинского Горкома партии, и наш лишился своего «хлебного» поста!

Вернемся в то время. Мы с большим трудом привыкали к военной службе, но, несмотря на это, неплохо учились. В лабораториях и ангарах стояли (хоть и старые) учебные ракеты и другая техника. На столах в лабораториях располагались действующие образцы, которые можно было включить, снять основные характеристики. Ряд ракетных узлов и приборов был препарирован, так что можно было изучать их внутреннее устройство. Техника часто встречалась немецкого производства. Были видны ее недостатки. Многие детали немецкой техники из-за дефицита алюминия в фашистской Германии были изготовлены из железа, что ухудшало весовые тактико-технические характеристики немецких ракет. Наши образцы ракет изготовляли с широкой номенклатурой деталей, выполненных, в основном, из алюминиевых сплавов. Поэтому наш аналог ракеты ФАУ-2, имеющий индекс 8А11, имел значительно меньший сухой вес и, следовательно, несколько большую дальность стрельбы и вес головной части.

Достаточно важный для нас курс «Теория вероятности» читал не лучшим образом (не доходчиво) полковник Воронов. Курс очень сложный для восприятия и понимания. Значительная часть слушателей только механически записывали сказанное лектором, так как мало что понимали из текущей лекции.

Десяток лет спустя мне посчастливилось посещать курс лекций по теории вероятности, который читала в Военно-воздушной академии им. Жуковского Елена Сергеевна Вентцель (она была моим консультантом по диссертации). Я был поражен тем, с каким мастерством она излагала самые сложные вопросы. Я элементарно все понимал. Так же все понимали и другие рядовые слушатели, сидящие рядом. Ее учебники по теории вероятности издавались огромными тиражами, но сразу после выхода становились дефицитными! Конечно, те лекции полковника Воронова по доходчивости изложения не годились даже в подметки лекциям Е. С. Вентцель. Курс он знал, по-видимому, безупречно, но просто не мог изложить его доходчиво.

Лекции полковника Воронова шли первой парой в понедельник. Естественно, что те слушатели, которые в воскресенье были дома или «гуляли» в ресторане всю ночь, эту «вероятностную тягомотину», излагаемую лектором, старались стоически выдержать и не заснуть. Но многим это не удавалось, и они, выставив впереди секретные чемоданы как прикрытие, мирно засыпали. Иногда в аудитории вдруг раздавался богатырский храп. Воронов такого безобразия, естественно, стерпеть не мог! Он не лишен был чувства юмора. И вот однажды, он решил подшутить над спящими слушателями (около 10-15%). Он поднял обе руки, призывая нас к вниманию, и тихо произнес: «Кто спит …» и затем зычным голосом скомандовал: «ВСТАТЬ!». Естественно, вскочили только те, которые спали! У них был очень смешной и страшно растерянный вид, а весь поток буквально «ржал». Воронов был страшно доволен своей шуткой и, как-то раз, ее повторил, но уже без успеха у слушателей!

Основным курсом по радиоэлектронике, который читал добродушный и очень вежливый полноватый к. т. н. инженер-подполковник Леонов, были «Основы радиотехники и радиоэлектронных устройств». Курс был очень объемным – более 200 часов лекций и читался по 4 часа в неделю. Мы называли его «Уравнительным курсом». За эти 200 часов мы должны были получить знания в таких областях, как «Основы радиотехники», «Основы теории цепей, «Основы электромагнитных полей и распространения радиоволн», «Основы электровакуумных приборов», «Основы передающих устройств», «Основы приемных устройств», «Основы импульсной техники» и многие другие. Но каждый из перечисленных разделов курса у нас в ЛИАПе и в МАИ занимал от 74 до 120 часов лекций. Естественно, слушателям из ЛИАПа и МАИ этот курс ничего дать не мог, и мы откровенно скучали на нем. Другим слушателям он был не очень понятен из-за своей краткости и некоторой сложности. Следовательно, кто знал больше, тот «выветривал» свои знания, а кто «хоть что-то познал», начинал что-то из радиотехники понимать! Таким образом, наши знания уравнивались!

Видимо, наш поток надо было разделить на отдельные подпотоки и каждому из них лекции читать отдельно. К чести подполковника Леонова лекции он читал очень хорошо и доходчиво, сопровождая изложение множеством примеров. Как мы узнали, этот курс был базовым для артиллерийских факультетов. Но не для специалистов-радистов!

Другим базовым курсом считался курс «Артиллерийские радиолокационные устройства». Читал его пожилой полковник, начальник кафедры Сильвестров. Курс был сугубо практический и состоял из описаний работы устройств радиолокатора СОН-3 (Станция Орудийной Наводки), который являлся плохой копией английского радиолокатора SCR-284. Селиверстов видимо слабо знал некоторые физические принципы построения электронных схем и часто пасовал перед нашими практическими вопросами. И в нашем институте, и в МАИ мы подробно (с лабораторными работами) изучали «вживую» этот радиолокатор по переведенной с английского очень качественной документации. По ходу изложения лекции Сильвестровым, иногда возникали вопросы (обычно задавали их Володя Деминов и я, поскольку мы сидели рядом, на первом ряду), на которые Сильвестров затруднялся дать четкий ответ. Два (можно привести больше) конкретных примера: Объясняет работу схемы стабилизатора напряжения. На плакате показаны два стабилитрона, включенные последовательно. Такая схема не работоспособна, так как стабилитроны не загорятся! В реальности, последовательные стабилитроны шунтируются для обеспечения их «поджига» резисторами. Володя спрашивает: «Объясните, пожалуйста, механизм работы стабилитронов». Путаный, неправильный ответ. Второй пример. Объясняется работа видеоусилителя импульсов. Я спрашиваю: «Объясните, пожалуйста, для какой цели в цепи сетки выходной лампы поставлен резистор?» Полный отпад! Но каждый, нормальный радиолюбитель знает, что если в цепь сетки не поставить ограничивающий сеточный ток резистор, то возможна паразитная генерация выходного каскада на УКВ. При этом анод лампы раскаляется буквальоно «добела» и лампа выходит из строя.

Наши вопросы сбивали темп лекции. Поэтому полковник Сильвестров предложил нам (но в достаточно категоричной форме) задавать вопросы ему только после лекции. Нас с Володей он запомнил (с уважением), и на экзамене мы получили пятерки! Кстати, по станции СОН имелся очень хороший, но объемный учебник.

Образец немецкой ракеты ФАУ-2, установленный в огромной полуподвальной аудитории, поразил нас своей грандиозностью. Как-то не верилось, что эта сложная, огромная машина предназначалась всего лишь для разового применения. Диаметр ракеты 1,65 м – это соответствует росту обычного человека!

 Ракета, размещенная в классе, была расчленена на составные узлы, так чтобы были видны ее конструктивные особенности. Отдельно головная часть с вырезанной четвертью, затем приборный отсек. За приборным отсеком располагался бак окислителя. Он состоял из внешней оболочки, покрытой изнутри матами из стекловаты для теплоизоляции и внутреннего алюминиевого бака для жидкого кислорода. Для наглядности, этот бак был вынут из оболочки. Затем лежал бак для горючего (спирта). За ним располагалась хвостовая часть с вырезанной четвертью, в которой располагался турбонасосный агрегат с турбиной и сам ракетный двигатель с рулевыми машинками, газовыми и воздушными рулями.

Эта препарированная ракета занимала два последовательно расположенных класса. Справа от ракеты стояли столы для занятий, за которыми мы обычно занимались самоподготовкой.

Аудитории в подвальном этаже были расположены последовательно, одна за другой. Поэтому нам приходилось проходить через все аудитории, чтобы попасть в свою аудиторию. В проходных аудиториях занимались другие наши отделения. И вот однажды произошел такой случай.

В аудитории летом было очень жарко, поскольку окна были закрашены белой краской, но их нельзя было открывать, поскольку в аудитории была расположена секретная техника - ракета. Было не только очень жарко, но и душно. Некоторые наши товарищи не выдерживали и снимали гимнастерки, оставаясь в майках. Так как аудитории имели только последовательный проход, то те, кто раздевался, ничем не рисковали! Если зайдет кто-то их командования, то он вначале попадет в первую аудиторию, а там старший скомандует «Смирно!», и будет время, чтобы одеться.

Наши соседи из первой аудитории решили над нами подшутить и сымитировать приход к нам начальства. Шутка удалась на славу! Однажды мы слышим в соседней аудитории какой-то шум, потом команду «Товарищи офицеры! Товарищ полковник отделение находится на самоподготовке!» Потом голос «Вольно, продолжать занятия!» Все было разыграно так натурально, что наши раздетые ребята (Козак, Рагулин …) со страха полезли прятаться вовнутрь оболочки бака окислителя. Оболочка внутри была облицована матами из стекловаты. Тут раскрылись двери и к нам ввалились хохочущие соседи. «Ну, как, здорово напугались?» Ребята, которые спрятались в оболочке бака, смущенно вылезли почесываясь. Мы тогда еще не знали коварства стекловаты, которая внедрялась в кожу и вызывала сильнейший зуд в течение нескольких дней. В общем «шутка» обошлась довольно дорого для тех, кто соприкасался со стекловатой. Несмотря на частое принятие душа с мылом, они очень долго ходили почесываясь!

Расчеты учебных заданий на немецкой счетной технике

Нам преподавали специальные разделы математики, позволяющие рассчитывать численными методами траекторию движения ракеты и место ее попадания. Так как полет ракеты описывался системой дифференциальных уравнений, то изучали различные численные методы решения этих уравнений. В основном использовался метод Рунге-Кутта. Нам выдали задания на расчет траектории ракеты.

Так как ЭВМ тогда еще в Академии не было, то все расчеты проводились вручную на механических электрифицированных калькуляторах.

По тому времени эти электромеханические калькуляторы были верхом инженерной мысли. Они выполняли четыре арифметических действия с 20 разрядными десятичными числами, запоминали в регистрах до 2-3 промежуточных результатов. При проведении расчетов, промежуточные результаты списывали с показаний цифровых колес.

Во время счета машины оглушительно трещали. В аудитории размещалось на столах 25-30 счетных машин. Когда они одновременно работали, то шум был адский, превышающий все допустимые нормы! Для снижения шума стены и потолок аудитории были облицованы специальными шумопоглощающими материалами, но это шумопоглошение было не эффективно. Приходилось при работе в классе затыкать уши ватой. Но и это помогало мало. После работы в классе калькуляторов болели голова и уши. Я привел чертеж калькулятора, с целью показать его сложную клавиатуру. Для уверенной работы на этой клавиатуре, надо было изучить ее до автоматизма. Кроме того, надо было изучить назначение многочисленных клавиш управления. Поскольку ошибочное нажатие некоторых клавиш приводило к сбросу результатов расчетов.

Большинство калькуляторов были немецкие, еще трофейные, порядком изношенные, провезенные из Германии, из центров, где рассчитывались полетные задания для ракет ФАУ-2 для обстрела ими Лондона. Внутри они имели очень хитрое и точно изготовленное устройство, состоящее из многочисленных рычагов и зубчатых колес. Каждый калькулятор насчитывал сотни специальных зубчатых колес и сотни различных рычажков.

Практические занятия по конкретной ракетной технике вели преподаватели, которые, по существу, учились вместе с нами. Поэтому они часто терялись, когда им задавали вопросы по особенностям функционирования и эксплуатации этой новой техники. В частности, занятия по изучению системы БРК (Бортовая система радиокоррекции), проводил какой-то майор, который очень путано, объяснял принципы работы антенного коммутатора и теорию формирования в пространстве равносигнальной зоны из многолепесковой диаграммы направленности и т. д. и т. п.

Изучение главной схемы ракетного комплекса 8А11 «Схема № 5»

Особенно трудным для большинства слушателей было изучение комплексной электрической схемы наземной автоматики и ее взаимодействия с автоматикой ракеты. Это была так называемая «СХЕМА № 5».

У многих тогда возник вопрос: а надо ли ее знать поголовно всем? Обязательное знание этой схемы, на мой взгляд, необходимо только испытателям ракет на заводе, на полигоне, ракетой базе. В строевых частях во время проверки, при обнаружении неисправности происходит только замена прибора целиком и то представителями промышленности или ремонтной службой базы.

Коллектив кафедры проделал колоссальную работу, создавая действующий, электрифицированный аналог-макет этой схемы. В большой аудитории он занимал три стены от пола и до потолка. Схема насчитывала сотни реле с тысячами контактов.

Нам надо было знать эту схему наизусть в динамике подготовки к пуску и во время пуска!

Остановлюсь на этой СХЕМЕ № 5 немного подробнее, так как она этого заслуживает. На этой схеме, развёрнутой по периметру класса от пола и до потолка, верхняя часть соответствовала схеме ракеты, а нижняя наземному оборудованию подготовки и пуска ракеты. Сверху и снизу каждой части были прочерчены две толстые полосы – это электрические шины питания напряжением 27 вольт, которые питали все приборы «БОРТА» и «ЗЕМЛИ». В верхней части были изображены две бортовые аккумуляторные батареи, которые через специальные сильноточные реле ДП (дистанционные переключатели) во время пуска переключали питание с «ЗЕМЛИ» на «БОРТ».

Когда обучались наши предшественники – "февральцы" этого макета еще не было и изучение работы схемы превращалось в мучительное занятие. Большинство вспоминало это, как дурной сон!

При проверке ракеты на технической позиции и перед стартом питание ракеты напряжением 27 вольт происходило от наземного источника питания.

В нижней части схемы были также обозначены сетевые 3-х фазные шины 220/380 вольт, от которых питалось все наземное оборудование. Между шинами находились многочисленные реле с разбросанными по всей схеме рабочими контактами, одни из которых предварительно разомкнуты, а другие замкнуты. На схеме были изображены многочисленные электропневмоклапаны, которые обеспечивали открытие и закрытие трубопроводов, воздушных, топливных и других магистралей. В верхней части схемы большими квадратами и прямоугольниками были обозначены приборы системы управления: усилители-преобразователи, гироскопические приборы системы управления, рулевые машинки, умформеры.

Логика работы всех этих элементов ракеты и наземного оборудования была хорошо продуманной и достаточно надежной (создавали-то ее пунктуальные немцы). Однако из-за обилия контактов и устройств она была очень сложна, и поэтому даже грамотному человеку сложно было разобраться в её работе. Для облегчения ее изучения, в Академии эту схему электрифицировали, сделав подсветки всех реле, приборов, контактов. Если на реле подавалось напряжение, то его изображение подсвечивалось, если контакт замыкался, то подсвечивалось замкнутое состояние, если размыкался – подсвечивалось его разомкнутое состояние. Создание такой учебной схемы, очевидно, потребовало значительных усилий преподавателей кафедр, лаборантов и монтажников учебных мастерских Академии. Это был, по существу, один из первых учебных тренажеров, в разработке которых Академия впоследствии весьма преуспела.

Позже, как мне сказал мой товарищ по Кап Яру Томашевич, в Академии подобный макет схемы соединили с тренажером подготовки и пуска ракеты. Усовершенствованная схема имела электрическую связь с эквивалентами реального наземного оборудования. И все действия операторов отображались на схеме.

Кстати, впоследствии, используя подобную схему на предприятии, удалось определить причину взрыва ракеты 8К64 на старте в Байконуре, которая унесла жизни более сотни человек.

Для меня, опыт изучения «Схемы 5» по электрифицированному макету не прошел даром. Именно он подтолкнул меня позже, в Манзовке, на создание тренажеров по ракетной технике.

Наше изучение схемы было довольно основательным. Я со своим другом Толей Ларионовым многие часы проводил в этом классе. Я с детства любил заниматься разным электротехническим творчеством, работал на телефонной станции, а потом в электроцехе, и меня всегда влекло разобраться в сложных переплетениях электропроводов.

Мы с Толей Ларионовым во всех подробностях изучили работу «Схемы 5», знали ее работу, как при проверке ракеты на технической позиции, так и при подготовке к старту, старту и во время её полёта. Другие наши ребята, смотрели на нас как на "чокнутых схемных" самоубийц, тем более что экзамен по знанию этой схемы мы решили сдать досрочно.

Этот экзамен был последним, поэтому в освободившееся время мы решили съездить в Ленинград и поженить Толю с Томой Милославской. Они дружили с первого курса и перед распределением обоих, решили сыграть свадьбу.

Нас учат ветераны, как готовиться к экзаменам

В преддверии первой экзаменационной сессии в Академии начальник факультета генерал Нестеренко решил провести с нами методическое занятие на тему «Как надо готовиться к экзаменам в Академии».

Собрали наш набор в актовом зале. Перед нами выступили три слушателя основного набора, отличники, подполковники с 5 курса. С высокой трибуны актового зала они начали с нами делиться методами зубрежки при подготовке к экзаменам. Они говорили искренне и вполне серьезно, но почему-то некоторые их высказывания вызывали в зале смешки.

Объясняется все очень просто. Во-первых, нам в то время было по 20‑22 года, а им по 35‑40 лет. С точки зрения педагогической психологии восприятие новой информации и ее запоминание в 35 лет, по сравнению с 22 годами, снижается примерно в 3-5 раз. Мне, например, достаточно было один раз прочитать материал, делая заметки в тетради, для получения гарантированной оценки «четыре». Для того чтобы получить пятерку, надо было прочитать, материал второй раз и повторить трудные выводы в тетради.

Во-вторых, нас из институтов отбирали со средним баллом не ниже 4,5. А в те времена требования преподавателей к знаниям студентов были несравненно выше, не так как в настоящее время! Поэтому большинство из нас прекрасно знало, как надо «грызть гранит науки».

А старшие товарищи «слушатели» советовали нам «читать материал с пересказом не менее 3-4 раз». «Перед экзаменом, чтобы настроить себя, нельзя гулять, а достаточно побыть полчаса под форточкой или на балконе».

Это утверждение вызвало почти у всех смех, так как на весь Суворовский зал было не более 4‑5 форточек, а балконов вообще не было. Кроме того, в общежитии, учитывая нашу секретность, заниматься было запрещено. Занимались в аудиториях для самоподготовки, в которых через каждый час надо было проветривать помещение, так как плотность становилась равной 2‑3 «фунии». Для непосвященных - «Фуния» это студенческая единица измерения плотности воздуха. Одна «фуния» - это такая плотность воздуха, когда топор весом в один килограмм висит устойчиво на высоте один метр.

У нас с Толей Ларионовым еще в Институте сложился такой стиль подготовки к экзаменам. Вначале мы, каждый в отдельности, читали раздел материала, а затем по очереди пересказывали прочитанный материал. Второй напоминал забытые первым места. Иногда в институте перед сложным экзаменом мы вставали очень рано, в 4‑5 часов, и шли в институт в свободную аудиторию для окончательного повторения материала. Перед экзаменом никогда не завтракали, а только выпивали в буфете стакан крепкого сладкого чая. В этом случае пустой желудок сжимался и выжимал кровь в мозг, что способствовало лучшему мышлению.

Мы с Ларионовым сдаем свой экзамен по Схеме № 5 досрочно

Мы сдали «Схему» досрочно на «отлично». Накануне сдачи экзамена случилось непредвиденное событие. Я простыл, и температура подскочила до 39 градусов. Досрочный экзамен срывался, а значит, срывалась и наша ранняя поездка на каникулы в Ленинград. Досрочной сдачей мы добавляли к отпуску почти 10 дней. Что делать?

Я предложил Толе: - "Будем лечиться по-русски», т.е. пойдём в пельменную, которая в проезде Серова у Политехнического музея. Там взяли по две порции пельменей и заказали 250 или 300 грамм коньяка. Я себе налил стакан, насыпал туда черного перца и принял эту «лечебную дозу». Толя для компании выпил полстакана. Закусили салатом и двумя порциями пельменей. Пришли в общежитие и завалились спать.

Утром, перед экзаменом, температура у меня еле дотягивала до 36. Пошли на экзамен. При ответе я все время отворачивался от преподавателя, чтобы не дышать в его сторону. Ответили на «отлично». Но полковник-преподаватель вдруг меня спрашивает: «А Вы выпили вчера для храбрости?» Я честно признался, как было дело. Тогда он спрашивает: «А можно я задам Вам еще один вопрос, на который редко кто отвечает?». Задал, и я сходу ответил! Он пожал мне руку и говорит: «Вот сейчас я убедился, что Вы добросовестно во всех тонкостях разобрались. С таким уверенным знанием схемы слушатели мне пока не встречались!». Расписался в наших зачетках, и мы радостные выскочили из аудитории.

Быстро собрались и на такси поехали на Ленинградский вокзал. Но оказалось, что в кассе купейных билетов на Ленинград уже нет, есть только на «КРАСНУЮ СТРЕЛУ». А там билеты в два раза дороже купейных! Но решили ехать. Так я первый (и единственный) раз в жизни попал в двухместное купе СВ.

Съездили в Ленинград хорошо. Толя оформил брак с Томой, я был свидетелем. Была скромная свадьба, но отметить пригласили всю группу.

Покажется странным, но меня не очень тяготили военные порядки, изучение уставов и другие тяготы военной службы. Но глубоко ранили несправедливые действия и, особенно, наушничество и подчас предательство нашего командира учебного отделения Львова, которым вскоре заменили честного и порядочного Володю Деминова. Подлые повадки Львова проявлялись во время учебы еще в институте, а тут его «способности» развернулись во всей красе!

Позже, когда я был в Капустином Яре, он приехал в составе инспекции комиссии полковника Зубченко. Я был в степи и со Львовым, слава богу, не встретился. Но некоторые из наших «спецнаборовцев» на себе испытали его стиль общения с «низшей расой» при его проверках.

По слухам, его в сельском кафе, видимо по заказу, «пощипали» местные парни. Правда, Львов поддерживал себя всегда в хорошей физической форме и, думаю, что он тоже не остался в долгу.

По мере нашей учебы мы убедились, что действительно нужны Родине как кадровая основа Ракетного щита нашей страны.

Начальником нашего курса был хороший, добрый человек, подполковник Голубев. Позже я с ним неоднократно встречался на «Власихе», в Перхушкове (там располагалось командование РВСН). Он был старшим офицером отдела управления высшими учебными заведениями. Однажды он признался, что ему с нами иногда было трудно.

Практика на полигоне Капустин Яр.

Летом 1954 года нас на месяц отправили на войсковую практику на первый в стране ракетный полигон в Астраханских степях - в Капустином Яре. Местные офицеры прозвали этот жаркий, засушливый край «Страной Лимонией».

Попали мы в 54-ю Ракетную бригаду особого назначения Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК), которой командовал в то время генерал Иванов И.И. (позже его сменил полковник Гарбуз Л.С.). Сформирована бригада была недавно, в 1953 году. Личный состав, бригады, конечно, не обладал ни солидным опытом подготовки и пусков ракет, ни глубокими знаниями материальной части.

Бригада на лето выезжала (так было заведено в артиллерии) в летние лагеря, в голую степь. Весь личный состав бригады и мы, слушатели-практиканты, жили в армейских палатках. Днём при наружной температуре 30-35⁰ в палатках было 40-50⁰ и волосы вставали дыбом. По ночам температура резко падала до 10⁰ и от холода не спасали даже дополнительные солдатские одеяла, которые нам выдали по нашей просьбе. Климат в Астраханской области — резко континентальный, даже летом к утру, температура опускалась часто до 5-7 градусов.

Во время практики мы знакомились с устройством и эксплуатацией ракетной техники.

На занятия и в столовую ходили строем в сапогах, в вечно пропитанных потом портянках, которые из-за дефицита воды редко удавалось постирать. Изучаемая материальная часть, в том числе и БРК, находилась прямо в степи. Занятия по БРК проводил с нами капитан технической службы Гавря А.С. из первого дивизиона бригады.

На практике меня поразили два факта. Первый – колья палаток и кирпичи, которыми были обложены дорожки, по приказу генерала Иванова «выравнивались по теодолиту»! Второй факт — случай. Однажды вдруг небо покрылось черными тучами, ударили молнии и разразился страшный настоящий тропический ливень, минут через 10, он кончился, но за это время степные дороги-грейдеры превратились в совсем непроходимые глинистые болотные колеи! Все движение машин по лагерю и от лагеря прекратилось часа на 3‑4, пока вода не впиталась, и дороги не подсохли.

По моему мнению, наша полигонная практика была организована очень плохо. Занятия с нами проводились нерегулярно. Офицеры-преподаватели, привлеченные из части, в основном наши предшественники из февральского «спецнабора», технику знали еще слабо. Нам они сказали, что им не предоставили дополнительное время для подготовки занятий с нами.

Кормили плохо. На первое какой-то суп-каша, на второе – опять каша-шрапнель с мясом или макароны по-флотски. Кусочек мяса обычно был представлен в виде свиного сала с мясной прожилкой. Иногда даже не было воды в умывальнике, чтобы умыться.

В памяти четко сохранился только момент, когда нас вывезли на пусковую площадку и показали весь технологический цикл подготовки ракеты 8А11 к пуску и реальный ее пуск.

Нас поразило обилие всякой техники, которая собралась около стартового стола. Ракета лежала на транспортировочной тележке. Потом ее перегрузили на ложементы установщика, который поднял ее в вертикальное положение и установил на стартовый стол. К работе приступили прицельщики. На установщике были закреплены рабочие площадки, с которых проводились работы на ракете. Проверка приборов, прицеливание, заправка перекисью водорода и подсоединение шлангов заправки горючим и окислителем. После окончания заправки установщик отбуксировали в сторону.

Нас расположили в маленьких окопчиках, вырытых примерно в 300-500 метрах от стартовой позиции. Мы с напряжением смотрели в сторону стартового стола. Вдруг там произошла сильная вспышка, (это сработало зажигательное устройство) и тут же из сопла двигателя вырвалось сильное пламя, которое спустя пять секунд превратилось в водопад огня. Вокруг ракеты образовалось огромное облако пыли, рев двигателей перешел в нестерпимый грохот такой силы, что заложило уши, воздух вибрировал. Вибрации были такой силы, что создалось ощущение, что кто-то палкой перемешивает твои кишки! Ракета сначала очень медленно стала подниматься из облака пыли. Затем она мгновенно набрала скорость. Огромный сноп пламени из ее двигателя как бы поддерживал ее и толкал все выше и выше. Наконец она превратилась в крохотную светящуюся точку, за которой потянулся след инверсии. Потом и он пропал!

Конечно, старт ракеты представляет собой грандиозное зрелище. Все слушатели были под впечатлением всего увиденного.

Именно тогда мы ощутили мощь ракеты и нашу надобность в становлении этого вида вооружения. Позже я много раз присутствовал на стартах более мощных ракет, но этот старт запомнился на всю жизнь!

Еще запомнился мне случай ночных испытаний системы залпового огня типа «Катюши». В южных районах темнеет очень быстро. Перед тем, как лечь спать в палатке, которая долго сохраняла дневную жару, мы для ее проветривания отстегивали нижнюю часть, привязанную к колышкам, и загибали полотнища вверх. Сами ложились поверх одеял раздетые в трусах. Примерно в 2-3-х км от нашего лагеря была «Испытательная прощадка № 6», с которой с которой производили пуски ракет малой дальности. Вдруг небо озарилось десятком мощных огненных полос, и через несколько мгновений до нас докатился такой мощный гром, что даже задрожали стенки палатки. Мы в изумлении выскочили из палатки. Из палаток лагеря повыскакивали все. Но кругом была кромешная южная темень и полная тишина. Мы постояли и вернулись в палатки. Вот как образно описал свои впечатления на другой день один из лейтенантов нашего потока Витя Морозов. «Вышел из палатки – т-и-ш-и-н-а! Вдруг ху-ряк-ху-ряк-ху-ряк-ху-ряк- и снова тишина!»

Курьезный случай произошел с Борей Федотовым (МАИ) из нашей палатки. По прибытии в Капустин Яр наше начальство, руководствуясь принципом «лучше пере бдеть, чем не добдеть», напугало нас до паники местными скорпионами и тарантулами. Сказали, что здесь они встречаются в изобилии, и что даже один укус этих тварей смертелен для человека! Поэтому ни шагу не ходить по степи без сапог. Особенно опасен большой паук-тарантул. Он часто заползает в палатки. Поэтому надо ставить сапоги возле самой кровати и, вставая, спускать ноги прямо в сапоги.

И вот Федотов решил ночью выйти по надобности. Спускает ноги в сапоги и ощущает под пяткой что-то гладкое и холодное. Он дико закричал «тарантул!», разбудив всех нас. Кто-то крикнул «Дави его!» И он со всей силы топнул ногой. Мы услышали хруст. Он резко снял свой яловый сапог и вытряхнул его. Зажгли спичку и в ее свете увидели на полу в песке раздавленные наручные часы. Все с облегчением захохотали.

Справка из БСЭ. Тарантул – общее название нескольких видов членистоногих животных отряда пауков. Длина до 3,5 см. Ядовитое животное. Укус смертелен для насекомых, но не опасен для человека.

Скорпионы – отряд животных класса паукообразных. Длина до18 см. Имеют клешни, на конце брюшка ядовитый крючок. Яд крупных скорпионов опасен для человека и животных.

В Капустином Яре встречались скорпионы длиной до 7 см.

Таким образом, тарантул, имеющий сферический круглый панцирь, для человека безопасен. А наше начальство было невежественно.

Не думал я тогда, что полигону Капустин Яр будет посвящено почти 3 года службы. Кстати, там я узнал от пастухов, что овцы не восприимчивы к яду скорпиона и он для них лакомство. Поэтому пастухи перед ночевкой в степи прогоняют над местом предполагаемой ночевки несколько раз стадо овец.

Наши технологические практики

Технологическую заводскую практику мы проходили в Москве в НИИ-885 (п./я. 2427) и в КБ Рязанского на Авиамоторной улице. Там на опытном производстве мы получили представление о технологическом процессе изготовления наземной и бортовой систем Радиокоррекции (БРК). Серийное изготовление было, фактически, передано на Харьковский радиозавод.

Практика носила скорее просто ознакомительный характер с процессом производства отдельных деталей комплектующих системы, ее сборки и наладки.

Вторую заводскую практику мы проходили в городе Йошкар-Ола на заводе, выпускающем радиолокаторы наведения зенитных орудий СОН‑4. Практика была продолжительной и достаточно основательной. Нас, слушателей академии, разместили в гостинице Совета Министров Марийской ССР. Видимо руководство республики решило сделать приятное гостям из столицы.

Йошкар-Ола нам понравилась. Город небольшой, но очень чистый и ухоженный. Сравнение с нашим Свердловском явно было не в пользу последнего. Центр застроен 4-х этажными домами. Кругом скверы, газоны, цветники.

Интересная особенность: город сразу проектировался, как город-сад. Все предприятия и заводы, загрязняющие атмосферу, вынесены за черту города. Город очень зеленый. Очень большой и хороший парк, по размерам подобный ЦПКиО. Каждый вечер там играл духовой оркестр. Очень красивая, под легким навесом танцплощадка. Мы ходили туда на танцы. Марийцы очень приветливый народ.

В заводской столовой хорошо кормили. В цехах завода чистота, все ухожено. Между цехами цветники, Мы даже немного поработали на рабочих местах в цехе сборки и наладки радиолокаторов. Нам понравилась культура производства (не хуже, чем на моей последней институтской практике). Практика была для нас очень плодотворной. Мы изучили весь технологический процесс производства сложной радиоэлектронной техники.

Первый отпуск слушателя Академии

После окончания всех практик нам предоставили отпуск. Я приехал домой. Весной нам, наконец, пошили выходную летнюю форму одежды. Она состояла из легкого полотняного белого кителя без подкладки и белого чехла, надеваемого на артиллерийскую фуражку. Китель легко продувался, но воротник был глухой, и это не давало ожидаемой прохлады. Но было намного легче, чем в обычном кителе. Родители, конечно, были очень рады моему приезду. Кроме того, им хотелось от меня лично услышать рассказ об армейской жизни и учебе в Академии. Я подробно все рассказал. Об учебе и нашей жизни. Мама расспрашивала о дальнейшей моей судьбе. Она весьма тактично спросила о нашей дружбе с Ниной. Здесь я не мог ей сказать ничего определенного, так как наша переписка прервалась. Ранней весной, когда Саша Сукин заезжал ко мне в Академию, он очень интересовался нашими отношениями. Потом я в письме его спросил, видел ли он Нину, он ответил утвердительно. Якобы, когда он был у нее в общежитии, к ней заходил какой-то парень. В то время наша переписка прервалась. Нина прислала мне фото с прощальной подписью.

Дома я встретился первым делом со своим другом Володей Плетневым и его женой Верой (Глуховой). Интересна была ее реакция на мою учебу в Академии.

Дома на Монетной все мои друзья и знакомые почему-то проводили параллель между нашей Академией и Академией наук. Они считали, что я вдруг стал «Академиком». Я их разуверял как мог, но полностью не убедил. В этом я увидел какой-то дремучий провинциализм.

Кстати, когда я по возвращении в Академию рассказал эту «хохму» нашим ребятам, те дружно посмеялись. А двое или трое признались, что их так же признали «АКАДЕМИКАМИ»!

Собрались все одноклассники, которые были в это время на каникулах на Монетке: Зоя Малыгина, Эля Новоселова, Нина Говорухина. Вначале собрались у нас и отметили мой приезд. Потом вместе ходили на танцы, вспоминая старину. Гуляли по окрестностям Монетки. Потом как то в один из дней мы решили нанести визит нашим учителям Бурдаковым. Василий Федоровичич преподавал математику, а Ольга Семеновна, директор школы, преподавала историю. Они были очень обрадованы нашим вниманием. Мы вместе сфотографировались, они угостили нас чаем. Встречей мы были очень довольны. Мои нелады с Василием Федоровичем (он мне выставил «уд» в аттестат) фактически способствовали тому, что я познал математику еще прочнее и глубже. Поэтому все вступительные экзамены по математике я «назло ему» сдал на "отлично". В обстановке дружественной встречи, он признался, что не всегда был со мной справедлив.

Снова Академия

После возвращения с практики оказалось, что мы распрощались с «Суворовским залом» - нас разместили в комнатах общежития. Мы узнали во-первых, что наш первый февральский набор был уже выпущен. У них было очень хорошее распределение. В строевые части послали выпускников, либо провинившихся дисциплинарно, либо слабоуспевающих. Во-вторых, академию очистили от слушателей из стран Народной демократии, которые ранее занимали основной корпус общежития. Всех артиллеристов перевели в Ленинград. Правда, в комнатах были оставлены двухъярусные кровати, но это было гораздо лучше, чем в огромном Суворовском зале.

Для ускорения нашего выпуска, нам выпускную "дипломную работу" заменили на "курсовую работу" и, кроме того, назначили дополнительно сдачу Государственного экзамена.

Темой моей курсовой работы было проектирование наземного приемника телеизмерительных сигналов. У меня было желание спроектировать приемник на транзисторах. Составил блочную и принципиальную схемы. В схеме использовал отечественные высокочастотные транзисторы серий П-401-403, которые тогда были освоены нашей промышленностью. Но сказалось, что в библиотеке Академии нет литературы по расчету транзисторных схем. Переводная литература была в Технической библиотеке на Кузнецком мосту и в Ленинской. Ксероксов тогда не было, но можно было заказать фотокопии нужных страниц, со сроком ожидания 10-14 дней. Я заказал нужные страницы. Но сроки подготовки выпускной работы нам сократили, поэтому пришлось в авральном порядке перепроектировать приемник на малогабаритные радиолампы серии «желудь». Монтажную схему можно было не делать, но я ее сделал. Практически, я выполнил курсовую работу почти дважды.

К моему удивлению, наш преподаватель оценил ее как новаторскую и удачную. Даже спросил при защите, где я позаимствовал такую рациональную конструкцию монтажа деталей – с использованием малых субплат. Я ответил, что видел подобный монтаж на американском приемнике с самолета «Аэрокобра». На самом деле, этот приемник я снял с разбитого самолета «Аэрокобра» на свалке еще в 8-м классе. Сделал к нему сетевой блок питания и подарил своему другу Володе Плетневу.

За курсовую работу я получил оценку «пять».

Я ранее говорил, что включал в себя так называемый «Уравнительный курс». Поэтому с нашей высокой общей институтской подготовкой мы без особого труда одолели Государственный экзамен. Многие из нашего учебного отделения, как и я, отвечали на экзамене образцово, но к нашему недоумению нам поставили за экзамен всего «Хорошо» без объяснения причины снижения оценок. Некоторые возмутились и спросили преподавателя, но тот ушёл о ответа. Когда мы спросили начальника курса, почему нам понизили оценки, то подполковник Голубев начал что-то говорить об отсутствии у нас строевой выправки на экзамене и вообще не мог толком объяснить. Двое ребят из МАИ, у которых это была единственная четверка, безуспешно просили о пересдаче. К слову сказать, некоторым «февральцам» разрешили пересдачу одного предмета, чтобы они получили «Красный диплом».

Истину открыла для меня спустя 50 лет статья на сайте «Спецнабор 1953», в которой сказано:

«…что дипломы с отличием в июне 1954 года получили 32% выпускников-февральцев, а среди августовцев в декабре 1954 года – 16%. Это произошло не потому, что августовцы были хуже подготовлены. Просто для Академии стало неожиданностью, что результаты слушателей. Спецнабора резко отличались от остальных (около 8%).

Начальник академии генерал Одинцов Г.Ф. после июньского (первого) выпуска специально провёл с профессорско-преподавательским составом корректирующую «накачку».

Перед концом занятий, прошел слух, что те слушатели, у которых есть постоянное жилье в Москве, останутся служить в Москве. Начались массовые свадьбы с женитьбой на знакомых москвичках. Моя «москвичка» жила в Свердловске и поэтому я «загремел» в войсковую часть на полигон Капустин-Яр в Астраханской области в страну «ЛИМОНИЮ».

Я проходил войсковую практику летом 1954 года в 54-ой ракетной бригаде особого назначения Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК), которой командовал в то время генерал Иванов И. И. Его любимыми словами были: «Мы «Академиев» не кончали, а церковно-приходскую школу, а вот – генералы!» Человек он был недалекий, малограмотный (как говорили, писал с ошибками), любил волочиться за женами офицеров. Странно, что такого человека назначили командовать частью, которая затем станет грозным щитом нашей Родины! Семья генерала жила в Москве. Он постоянно устраивал оргии на берегу Ахтубы, переспал, как говорили, со всеми машинистками штаба.

Подстать ему был начальник политотдела бригады. Про него ходил такой анекдот: вызывает он своего заместителя подполковника «Петрошкина» и говорит ему: «Как вы думаете, в бригаде должен быть хоть один дурак?» «Не знаю, может один и найдется..». «Так вот, меня отправляют на повышение, а Вы остаетесь за меня.» Был он косноязычен, груб и не мог слова сказать, не заглянув в бумажку. Нам, лейтенантам, уже тогда казалось странным, как такие люди могли дослужиться до полковников. Спустя десяток лет, я понял – виновата система!

Обо всем этом я узнаю позже, а сейчас нам вручили дипломы, нагрудные знаки и предписания о направлении к новому месту службы.

Выданный нам диплом, всегда вызывал какой-то нездоровый интерес у всех, кто с ним знакомился. Из его содержания следовало, что я «великий вундеркинд», который в 1953 году поступил, а в1954 году уже окончил полный курс Академии. То есть, всего за один год удалось пройти весь полный курс в Академии! Невероятно!

Повышенная в ту пору секретность Ракетных войск наложила свой отпечаток и на название присвоенной нам квалификации «Артиллерийский инженер-механик». Какой же я «артиллерийский механик», если пушки видел только в кино и музее!

В "Приложении к диплому", где перечислены все сданные курсы (включая и институтские) нет ни одного, кроме «Деталей машин» имеющих отношение к механике.

Итак, меня ждал долгожданный положенный отпуск и прибытие к новому месту службы.

Наше распределение было явно несправедливым. Ряду «молчунов», имеющих более низкие показатели в учебе, были предложены хорошие места и должности. Сказались «доносы» нашего командира отделения Львова. Саша Золин, несмотря на свою отличную учебу, «загремел» в глухомань. Значительное большинство из нашего учебного отделения были назначено начальниками отделений БРК в строевые части.

Почему-то распределение во втором отделении радистов оказалось значительно лучше, несмотря на более низкие учебные баллы.

После распределения вернулись в общежитие, в свою комнату. Все подступили к Львову с требованием объяснить такое распределение. А он цинично ответил: «я вам обещал, что каждый получит свое, вот вы его и получили!». И еще сказал ряд грубостей в адрес Саши Золина. Тот не стерпел, схватил свою «двухпудовку» и метнул ее в угол комнаты, где стоял Львов. Тому к счастью удалось увернуться. Двухпудовка попала в тумбочку и превратила ее в груду щепы. Нам с трудом удалось удержать Сашу от драки. Львов «ласточкой» нырнул между ярусами кроватей и выскочил в коридор. Больше мы его до отъезда в общежитии не видели.

Так безобразно окончилась наша учеба в Академии. Многие были подавлены грубым нарушением обязательств, данных при нашем призыве в Академию.

На распределении мне была предложена должность Начальника отделения БРК в части, стоящей в Белокоровичах, но я отказался в пользу Капустин Яра.

Повезло нашему Марлену Шатило. В своём отделении он оказался в числе «передовиков». Он не ладил со Львовым еще в Институте, и неизвестно, как бы сложилась его судьба в нашем отделении.

После окончания Академии нам предоставили отпуск всего две недели, мотивируя это тем, что летом мы были в месячном отпуске. Что, как позже, оказалось, было, нарушением закона.

Хотели, якобы, еще «зажать» подъемные, но всё же выплатили. Кроме того, выяснилось, что нам по окончании должны были, согласно существовавшему тогда положению, присвоить следующее звание, поскольку мы назначались, как минимум, на майорские должности. И тут нас Государство «нагрело»! Кроме того, при агитации на перевод в Академию нам клятвенно пообещали, что мы будем проходить службу в НИИ, военной приемке, в конструкторских бюро, и только некоторая часть слушателей сможет по желанию ехать на полигоны. В действительности из нашего потока только 20% получили назначения по обещанию, а остальные «загремели» в строевые ракетные части, к службе в которых нас не готовили.

Это имело непредсказуемые последствия – некоторые «ударились» во все тяжкие, чтобы уволиться из Армии, Вооруженные силы потеряли отличных специалистов. Кроме того, чтобы командовать отделением в Ракетных войсках не нужны инженеры, достаточно иметь среднее образование. Однако, через некоторое время все военные училища, включая пехотные, сделали высшими, а на гражданке, тоже решили не отставать от военных, и избавились от техникумов. Это было величайшей очередной глупостью (не последней, к сожалению) нашего руководства, поскольку не только понизило статус ИНЖЕНЕРА, но и привело к конвейерному производству в Высшей школе неучей и бездарей!

Этот «бардак» в «Высшем образовании» продолжается более полувека до нашего времени! Куда не кинься, каждый второй или третий – бездари!

Я уже не говорю, что значительная часть выпускников современных ВУЗ-ов, фактически «купили» свои дипломы.

Очень жалко, ведь большинство из них могли стать квалифицированными рабочими или знающими хорошо практику, техниками!

Мой отпуск на Монетной

Мой завершающий учебу в Академии отпуск был зимой и пришелся на ноябрь-декабрь 1954 года. Домой я выехал впервые скорым поездом через Казань. В предгорьях Урала железная дорога шла по живописным местам. Особенно мне запомнился проезд по виадуку, построенному над одним из уральских горных ущелий. Подобное красивое место мне встречалось позже только при переезде Яблонева хребта в Сибири.

Поезд из Москвы шел до Свердловска ровно сутки. Приехал в Свердловск на вокзал во второй половине дня. Еле успел на Монетнинский поезд. На Монетку приехал ночью. Все вещи кроме небольшого фибрового чемоданчика я послал багажом и ехал налегке.

Иду по заснеженной и расчищенной трактором дороге к дому. До дома оставалось несколько сотен метров, когда я увидел бегущую навстречу мне собаку. Вначале я даже не сообразил, что это может быть Джульбарс, наша последняя большая собака (овчарка). Летом, когда я был в отпуске, он преспокойно демонстрировал мне свои прыжки через 1,5 м штакетник забора! Сейчас он подбежал и, прыгнув в мои объятья, чуть не повалил меня в снег. Стал лизать в лицо. Было очень морозно и Джульбарс, видимо, опознал издалека меня по скрипу сапог. Так мы с ним дошли до дома. Собачья радость была неподдельная!

На Урале стояла настоящая морозная зима

Для студентов это самая горячая пора перед зимней сессией. Все учились. В поселке никого из одноклассников и друзей. Было скучновато.

Через неделю приехал закадычный друг детства Витя Добрынин на свадьбу своей сестры. Три дня шло пиршество, а потом я поехал к нему в гости в Нижний Тагил. Так и прошло время короткого отпуска.

К 10 декабря я должен был прибыть к первому в жизни месту службы - военный полигон Капустин Яр, в в/ч 77992.

Королев-Юбилейный 2004 - 2014 г