В начале 1953 года после окончания основного курса физико-механического факультета Ленинградского политехнического института я приступил к выполнению дипломной работы.

Моим руководителем был доцент, в последующем доктор физико-математических наук, профессор, и как выяснилось гораздо позже, участник работ по созданию первой советской атомной бомбы, Михаил Александрович Еремеев.

Защита дипломной работы должна была состояться в феврале 1954 года, затем вручение диплома с квалификацией "инженер-исследователь в области радиофизики", а там работа в ведущих физических институтах страны, вполне возможно, что и всемирно известном детище академика А.Ф. Иоффе - Ленинградском физико-техническом институте. Но судьба, решила по-своему...

«Любомудров..., Саша», - неожиданно громко раздается голос вбежавшего в лабораторный зал обычно тихого Юры Тубанова, моего соседа по рабочему месту. - «Нас с тобой вызывают на военную кафедру, пошли!» Я попытался выяснить причины вызова, но Юра ничего не мог объяснить. Мы уже сдали государственные экзамены по военной кафедре, дважды за время обучения, пройдя лагерные сборы. Получили звание «младший техник-лейтенант запаса», род войск - артиллерия, специальность - приборы управления зенитным огнем. По дороге на военную кафедру я вспомнил, что отец, работавший в это время в ленинградском филиале Артиллерийской академии имени Дзержинского (в последующем этот филиал был преобразован в артиллерийскую академию), говорил, что академия им. Дзержинского проводила спецнабор из студентов старших курсов различных институтов на факультет, готовящий военных инженеров по новому виду оружия. Может быть это очередной спецнабор? Оказалось именно так.

В кабинете начальника, военной кафедры сидело за столом три человека - в центре генерал-лейтенант, по одну сторону от него начальник военной кафедры, по другую - незнакомый мне человек в гражданском. Я представился. Генерал предложил мне сесть. Беседа была недолгой. После нескольких вопросов, касающихся моей биографии, генерал сказал: «Товарищ Любомудров, стране нужны военные специалисты по новой технике. Вам предлагается переход из запаса в кадры Вооруженных сил с присвоением звания техник лейтенант и зачислением слушателем Артиллерийской академии им. Дзержинского. В академии вы будете учиться три семестра, выпуск в июне 1954 года. При успешной сдаче государственных экзаменов вам будет выдан диплом об окончании академии, свидетельствующий о получении высшего технического образования, и вручен нагрудный знак выпускника артиллерийской академии. Согласны ли Вы на это предложение?» Человек в гражданском внимательно посмотрел на меня, а генерал после некоторой паузы спросил, есть ли у меня вопросы.

Я поинтересовался, в каких областях науки и техники буду специализироваться. Мне ответили, что специализироваться я буду я области радиотехнических систем управления оружием, работать - в области разработки и испытаний новой военной техники. Подумайте, и (был назван срок) сообщите о своем решении начальнику военной кафедры.

Через несколько дней после того, как я заявил о своем согласии и прошел медкомиссию, мне вместе с довольно большой группой студентов-политехников различных факультетов института было вручено предписание явиться в академию им. Дзержинского. Наш отъезд был назначен на утро 3 марта. Рано утром 3 марта я прибыл на Московский вокзал Ленинграда. Состав стоял на каком-то пути вдалеке от тех платформ, куда подаются следующие по расписанию пассажирские поезда. На платформе собралось много народа; оказалось, что набирают в артиллерийскую академию не только из политехнического института.

Было много провожающих причем в большинстве молодежь, в основном студентки.

Было шумно и весело. Отъезжающие с осоловелыми глазами после прощальной вечеринки стояли в окружении своих сокурсников, которые оттеснили родственников на второй план. Меня провожали друзья и родители. Накануне мы собрались у нас дома, чтобы отметить мои отъезд, который явился переломным моментом в моей жизни.

Вдруг шум внезапно стих. В наступившей тишине по всему вокзалу разносились слова диктора, передающего по радио Правительственное сообщение о болезни Сталина. Кто мог из нас тогда знать, что этот день станет переломным не только для нас?

Раздалась команда строиться. Офицеры из военкомата распределили нас по вагонам. Вагоны были третьего класса, плацкартные. Последние минуты прощания сквозь оконные стекла, машущие руки, бегущие за поездом по платформе юноши и девушки ... и все. Большинство из нас как-то не ощущало расставания, наш взгляд был направлен уже на Москву. Столица, артиллерийская академия, военная форма - все это мы видели в радужном свете и радовались.

Приехали мы в Москву ночью. На платформе нас уже ждали несколько офицеров во главе с подполковником Грызловым. Он нас построил и сразу развел по курсам, которые, как впоследствии выяснилось, были сформированы в соответствии со специальностями и кафедрами, ведущими эти специальности. Посадили в автобусы и привезли в академию. По дороге мы пытались что-либо рассмотреть через окна, но было темно и ничего не было видно. Москва еще спала. В академии нам показали, где оставить вещи и верхнюю одежду, где можно помыться после дороги и привести себя в порядок, и повели в буфет на завтрак. Несмотря на раннее время буфет уже был открыт и мы довольно быстро, хотя приехало нас немало, позавтракали. Правда, ввиду раннего времени, а некоторым, может быть, и с похмелья, есть не хотелось. После завтрака нас одели в полевую офицерскую форму, выдали бушлат и шапку-ушанку. В таком виде мы должны были находиться до того, как нам сошьют офицерскую форму, на заказ которой нас возили в ателье в автобусах. Погоны должны были выдать после принятия военной присяги. А пока с территории академии нас выпускали только в баню - в составе учебного отделения отправляли автобусом. С удовлетворением вспоминаю, как все четко было организовано и предусмотрено - нигде не было больших задержек, быт был продуман до мелких деталей. вплоть до того, что каждому была выдана вешалка - плечики для того, чтобы мы могли свою гражданскую одежду повесить и сдать в камеру хранения

Студенты прибывали в течение нескольких дней. Их размещали в Суворовском зале (где сейчас музей академии) и нескольких больших учебных помещениях, приспособленных под казармы. Ленинградские политехники-физики были размещены вместе с бывшими студентами Ленинградского института авиационного приборостроения, Горьковского радиотехнического. Московских энергетического и авиационного институтов в малом спортивном зале, который помещался на четвертом этаже, в недостроенном квадрате. Теперь этого зала уже нет. Его разделили перегородками и разместили преподавателей и сотрудников некоторых кафедр командного факультета. Всего около ста человек - курс, в составе четырех учебных отделений, специализирующихся по радиотехническим системам управления ракет. Начальником курса был инженер-подполковник Лошманов, который заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов.

Николай Самсонович Лошманов был требовательным, справедливым начальником, скромным человеком. Среднего роста, плотного телосложения, он, хотя и не отличался характерной для строевых командиров выправкой и нарочитой щеголеватостью, был всегда, подтянут и аккуратен. С раннего утра, до позднего вечера, иногда до отбоя, он был в академии, контролировал самоподготовку (первое время она была для нас обязательна), изучал слушателей, со многими беседовал как в комнате начальников курсов ,так и, чаще всего, в неофициальной обстановке, в общежитии или в учебных помещениях. Трудности перехода от вольной студенческой жизни к регламентированному поведению слушателя академии во многом смягчались благодаря Н. С. Лошманову. Доброта и отсутствие в ряде случаев необходимой жесткости зачастую приводило к тому, что этим пользовались недобросовестные слушатели и разгильдяи. Вспоминая те годы и имея некоторый опыт руководства, теперь я это вижу, а тогда мы, естественно, этого не понимали, и были рады тому, что у нас хороший начальник. Вместе с тем следует отметить, что пьянство, которым некоторые бывшие студенты злоупотребляли, а особенно, если это имело последствия, выходящие за пределы академии (например, задержание гарнизонным патрулем за нарушение поведения в городе в нетрезвом виде), очень строго наказывалось, При определении меры наказания учитывались, пил ли молодой бедолага один или в компании, где и при каких обстоятельствах, как оказался в нетрезвом виде на улице. Тех товарищей, которые оставили его одного в таком состоянии, наказывали не менее жестко, чем непосредственного виновника.

После каждого такого происшествия нас всех, все курсы спецнабора («спецнабор» - так нас называли), собирали в актовом зале и начальник спецнабора полковник Предко в красках рассказывал, как происходило дело и какие нам из этого нужно делать для себя выводы. Мне было всегда жалко времени, потраченного на эти бесполезные для меня совещания, и всегда удивляло то, что нарушители, т.е. те, кому в первую очередь нужно было слушать, как себя вести в городе, в большинстве случаев по каким-то причинам на совещаниях отсутствовали.

В первые дни после нашего приезда занятий практически не было. Мы самостоятельно изучали уставы и секретное делопроизводство и сдали зачеты.

В это время Москва прощалась со Сталиным. По радио непрерывно звучала музыка Бетховена, Шопена, Чайковского. Бесчисленные, плохо управляемые толпы людей, москвичей и специально приехавших из других городов, пытались пробиться к Колонному залу Дома Союзов, где лежал гроб с телом И. В. Сталина. Людские потоки, движущиеся с различных направлении, сталкивались в центре, нередко с трагическими последствиями. Милиция и внутренние войска, не имеющие опыта наведения порядка в таких ситуациях, не справлялись со своими задачами. Были привлечены войска московского гарнизона и военно-учебные заведения. Нам подыскали какие-то старые шинели слушателей с погонами младших офицеров, и мы поутру строем пошли на Пушкинскую площадь стоять в оцеплении. Вместе с милицией и солдатами, держась за руки в две цепи, мы сдерживали напор людей, несущих венки и цветы и умолявших пропустить их к Дому Союзов, до которого, как они говорили «рукой подать». На первые ряды наседали последующие. Сдерживать их было трудно. Нас прижимали к грузовикам, которые перекрыли улицу Горького. Периодически сменяя друг друга, не отлучаясь далеко, мы простояли на Пушкинской площади целый день, пообедав наскоро в ближайшем кафе рядом с домом редакции газеты «Известия». Впечатлений хватило надолго, до сих пор встают в памяти события того дня. На мой взгляд, то, что происходило тогда, правдиво описано в романах Галины Николаевой «Битва в пути» и Юрия Бондарева «Тишина».

Усталые и возбужденные вернулись мы в академию.

Жили на казарменном положении. Пять радов железных кроватей (нам в этот раз повезло - кровати были одноярусные). Подъем в семь утра. Утренний туалет. Заправка, коек и выравнивание краев вывернутых на одеяла простыней по шнуру, чему нам научиться было очень трудно, поскольку тогда, мы сомневались в пользе этой операции.

После утреннего туалета мы шли на построение и на завтрак в столовую. Затем - строевые занятия, которые проводились ежедневно по утрам с восьми до девяти часов тридцати минут в течение почти двух месяцев, до принятия присяги. Строевые занятия проводили с нами офицеры, слушатели младших курсов академии. С нашим учебным отделением занятия проводил майор Петров М. М. (впоследствии генерал-лейтенант), которому я позже, уже будучи преподавателем, читал лекции.

Занятия в классах начинались с десяти утра, как правило, шесть учебных часов. Потом обед, час личного времени, за тем - самоподготовка до двадцати часов и ужин. После ужина мы могли проводить время в академии по своему усмотрению. Писали письма, читали, играли в шахматы (в карты играть запрещалось, хотя мы подпольно иногда и расписывали пульку, как в былые студенческие времена). В коридоре вблизи нашего жилого помещения работал городской телефон, по которому могли позвонить нам и могли позвонить мы, даже в другой город (естественно, за плату).

На спортплощадке был залит каток, и мы частенько по вечерам выходили покататься на коньках. Занятия спортом поощрялись и те слушатели, которые уже имели спортивные разряды, были включены в сборные команды факультета и даже академии. Эти спортсмены на время тренировок освобождались от самоподготовки, что не мешало им неплохо учиться и хорошо закончить академию.

Поощрялась самодеятельность. На спецнаборе образовался эстрадный ансамбль из нескольких энтузиастов. Некоторое время и я приходил в клуб поиграть на рояле. Но вскоре ноты, которые я привез с собой куда-то пропали, свободного времени оставалось мало, и я прекратил свои музыкальные занятия.

Перед новогодними праздниками в актовом зале академии слушатели спецнабора с помощью начальника клуба майора С. М. Бродлиба организовали концерт. Бывшие студенты оказались неплохими чтецами, фокусниками и танцорами. Среди них оказался даже мим.

В концерте участвовали студенты и студентки музыкально-педагогического института им. Гнесиных. С ними мы установили дружеские отношения и ходили друг к другу на студенческие вечера.

Большие неудобства, пока мы к этому не привыкли, доставляли нам ограничения, обусловленные режимом секретности. Все учебные дисциплины имели ограничительный гриф, вплоть до самых высоких степеней секретности. Исключением являлись общественно-политические дисциплины, которые повторяли то, что мы изучали в институтах. Однако в преддверии госэкзамена нас, по-видимому, решили «натаскать».

Каждый имел рабочую папку, опечатываемую личной печатью и сдаваемую после занятий на специальный склад.

Подавляющая часть учебного времени была отведена специальным предметам. Дисциплины оперативно-тактического цикла вообще отсутствовали, из военных дисциплин (кроме, естественно, общевоинских уставов) у нас были небольшие курсы по мобилизационной подготовке и по военной администрации, которые заканчивались зачетом без оценки. Отсутствие в нашем учебном плане оперативно-тактических дисциплин, вероятно, объяснялось тем, что дальнобойные баллистические ракеты в то время только начинали осваиваться в войсках, при этом главное внимание уделялось техническим вопросам.

Сейчас, когда прошло более сорока лет, имея опыт подготовки военных инженеров и неоднократно участвуя в составлении учебных планов, я могу утверждать, что учебный план подготовки из нас в течение трех семестров специалистов по радиотехническим системам управления ракет в части инженерного образования был хорошо продуман. Я не могу назвать ни одной дисциплины, которая была бы мне не нужна в моей работе после окончания академии. С этим согласны и многие наши выпускники спецнабора независимо от особенностей службы и характера выполнявшихся служебных обязанностей.

Учебный план и программы учебных дисциплин учитывали нашу институтскую подготовку, давали возможность довести эту подготовку, которая у студентов разных вузов даже одной специальности имела свою специфику, по крайней мере, до одного уровня. Так, например, студенты Московских авиационного и энергетического институтов знали технику СВЧ лучше, чем многие из нас, учившихся на физико-механическом факультете Ленинградского политехнического института. В то же время, у нас были более глубокие знания по математике и теоретической физике.

Поэтому вопросы теории полета, теория автоматического управления, внешней баллистики для нас не представляли собой сложности и главное внимание мы уделяли радиолокации.

В учебном плане было удачно распределено время между теоретическим и практическим обучением. Было предусмотрено проведение производственной практики на заводе, практики в научно-исследовательском институте и полигонной практики. Много было практических занятий на технике.

Специальные дисциплины условно можно было разделить на три направления - радиотехнические системы, системы управления ракет и ракетная техника. Дисциплины по всем этим направлениям читались параллельно, внутри каждого направления была выдержана последовательность - от теории к практике. Как я уже говорил, практической подготовке уделялось большое внимание.

Курсы радиотехнического направления включали радиолокационную технику, изучение станции орудийной наводки (СОН-3) и системы боковой радио коррекции (БРК). Лекции по радиолокационной технике читал начальник кафедры, полковник С. Д. Сильверстов, лабораторные работы проводил в нашем учебном отделении лейтенант М. И. Паншин. Практические занятия по изучению СОН-3 проводили различные преподаватели в специально оборудованных классах на технике.

Принципы работы и устройство системы боковой радио коррекции читал нам один из участников разработки этой системы, специально приглашенный для этого подполковник авиации Башаринов. Методически эти лекции не отличались особым мастерством, но были глубоко содержательны, было видно, что излагаемые вопросы лектор знает в совершенстве. Практических занятий непосредственно по изучению системы БРК было немного т. к., насколько нам было известно, число комплектов такой системы в стране было единицы, и академия такой системы не имела.

Отдельные разделы курсов радиотехнического направления (технология производства радиоаппаратуры, надежность радиотехнических систем), а также практические занятия по изучению принципов работы отдельных блоков БРК проводили преподаватели кафедры систем управления ракет, той кафедры, которая профилировала нашу специальную подготовку. В числе преподавателей, проводивших эти занятия, запомнились подполковники А.С. Шаблинский и А.Д. Епифанов.

Лекции по теории автоматического управления и принципам построения автономных систем управления ракет читал нам подполковник М.Д. Артамонов, а лекции по устройству системы управления ракеты — подполковник Е. М. Горбатов. Изучавшаяся нами ракета 8А11 была первой боевой советской дальнобойной баллистической ракетой с автономной системой управления и имевшей своим прототипом известную немецкую ракету Фау-2. Потом мы ознакомились и со следующим типом дальнобойной баллистической управляемой ракеты -8Ж38.

Лекции М. Д. Артамонова я слушал с большим интересом. Во-первых, это была для меня незнакомая область знаний, в институте мы теорию автоматического управления не изучали. Во-вторых, привлекала красота математических методов, используемых в этой теории, особенно в области анализа устойчивости систем. И, в-третьих, мне нравился стиль изложения этого, достаточно сложного материала. Логичность лекции, строгость доказательств, эмоциональная насыщенность, не мешающая, а, напротив, помогающая воспринимать содержание излагаемых вопросов, и сама манера поведения лектора у доски не позволяла отвлечься. Помню, меня поразило то, что Михаил Дмитриевич писал на доске левой рукой, причем красиво и четко, хотя на бумаге писал, как и большинство, правой. Когда, преподаватель пишет на доске левой рукой, то он не заслоняет написанное от слушателей, и Михаил Дмитриевич, вероятно, специально развил для этого левую руку. Честно признаюсь, что много раз пытался натренировать свою левую для письма, на доске, но не хватило настойчивости.

Лекции Е. М. Горбатова имели совсем другой характер. Плакаты и схемы, схемы и плакаты. Причем схемы были однолинейные, содержали большое количество электромагнитных реле самоблокирующихся, блокирующихся другими реле, и реле, блокирующие какие-то еще реле... И всё это соединено не двумя линиями, а всего одной. Для меня было сложно, а вначале и непривычно. Нас на физмехе приучили к академичности, к освоению фундаментальных знаний, и к изучению таких электрических схем мы не были подготовлены. По моему наблюдению такого рода трудности возникали не только у выпускников физико-механического факультета ЛПИ. Это понимал Е. М. Горбатов. Человек с юмором, с приветливым лицом, доброжелательный и простой в обращении со слушателями, он старался разнообразить и оживить сухой язык описания, связывал работу узлов и блоков с теорией, давал нам разрядку, рассказывая

курьезные случаи из практики технического обслуживания системы управления.

Практические занятия по изучению системы управления ракеты проводили молодые преподаватели, которые менялись довольно часто - по одному блоку один, по другому другой. Изучение состояло в запоминании (а потом, на самоподготовке в зазубривании), какой сигнал от какого реле идет к какому реле или к какому исполнительному устройству, какое из них срабатывает, и что при этом происходит. Предела совершенства знания схемы достигал тот, кто ,став спиной к ней, мог безошибочно ответить на вопрос, какие цепи сработают, а какие нет при выходе из строя или при срабатывании реле № N. К сожалению, я при всем старании (да и не только я) в число таких счастливчиков попасть так и не смог. Следует сказать, что преподаватели особенно не настаивали на таком уровне знаний, вполне удовлетворяясь ответом с использованием схемы.

Занятия по ракетной технике, как я условно назвал это направление нашей подготовки, включало изучение внешней баллистики и теории полета управляемых баллистических ракет, теории стрельбы, основ устройства и конструкции ракет.

Лекции по внешней баллистике и теории полета нам читали полковник Я. М. Шапиро и подполковник Д. А. Погорелов. Я. М. Шапиро, крупный ученый в области внешней баллистики, широко известный в стране своими научными трудами, читал лекции довольно сухо, не стремясь поддерживать контакт со слушателями. Задавать вопросы мы как-то стеснялись. Но его лекции были методически безупречны, исключительно насыщенны. Конспектировать вследствие этого было трудно, нельзя было отвлечься ни на минуту. С таких лекций мы выходили, как говорят о лошадях, «в мыле». Д. А. Погорелов, сохраняя строгость изложения довольно сложной теории, оперируя системами дифференциальных уравнений в частных производных и «многоэтажными» формулами, вносил во все это свою любовь к предмету. Такое отношение к теории полета передавалось и нам. Он сумел завоевать симпатии аудитории. Дмитрий Алексеевич казался очень требовательным преподавателем, но мы его не могли назвать сухим. Конспекты лекций обоих этих известных ученых помогали нам и при изучении других учебных дисциплин, могли бы помочь в дальнейшей работе, но нам пришлось их сдать на уничтожение при окончании академии.

Лекции по теории стрельбы читал подполковник Н. П. Бусленко. Практические занятия вел тоже он. Иногда майор Сосюра О.В. Помню первую лекцию. Вошел молодой высокий брюнет с орлиным взглядом черных глаз, с отличной строевой выправкой. Мы обратили внимание на орденские планки на груди, начинавшиеся с ордена Боевого Красного Знамени. Многие преподаватели, проводившие у нас занятия, были фронтовиками, боевыми офицерами, но такого количества наград мы до этого у наших преподавателей еще не встречали. Несмотря на, то, что он имел совсем небольшой стаж педагогической работы, лекции он читал хорошо, свободно владея материалом, впоследствии он стал начальником одного из крупных научно-исследовательских институтов министерства обороны, известным ученым в области теории сложных систем, членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Курс теории стрельбы был по объему относительно невелик, лекций было немного и освоить курс большинству из нас, физмеховцев, изучавшим до зачисления в академию теорию вероятностей, было нетрудно. Много времени занимали задачи по расчету полетных заданий, которые мы выполняли, пользуясь электромеханическими вычислительными машинами «Рейнметалл» (электронных тогда еще не было). Расчет повторялся три раза полностью. Если результаты совпадали, то на этом расчет заканчивался, если не совпадали - проводилась проверка расчета и все начиналось «с нуля».

Особый интерес мы проявляли к изучению принципов устройства и конструкции различных типов ракет. Это были легендарные «Катюши» (БМ-13) к БМ-20, немецкий «самолет-снаряд» (крылатая ракета) Фау-1, ракеты «Вассерфаль», «Рейнтохтер» и другие. Главное место здесь занимала баллистическая дальнобойная ракета 8А11. И если с остальными ракетами мы по существу только знакомились, то эту мы изучали во всех подробностях. Конечно, не так, как специалисты по двигателям и конструкции, но достаточно глубоко, с теоретическими обоснованиями.

Ракетные установки были размещены в цокольном этаже академии, в специально оборудованных для этого учебных залах» Образец ракеты 8А11 в натуральную величину лежал на тележке, в каждом из отсеков имелись вырезы в корпусе. По стенам были размещены отдельные узлы и блоки, тоже с вырезами и разрезами. Кроме того, специальные классы были выделены для практического изучения двигательной установки с турбонасосным агрегатом, системы управления, технологического оборудования. Наглядность обучения, неограниченная возможность, как на занятиях, так и в часы самоподготовки все «пощупать» своими руками позволяло нам довольно быстро осваивать конструкцию. Вспоминая сейчас оборудование учебных классов, большое количество наглядных пособий, плакатов, разрезных макетов поражаешься тому колоссальному объему работы, которая была выполнена за сравнительно короткий срок учебными лабораториями, преподавательским составом, техническим отделом и другими службами академии.

Занятия по «изучению ракет нельзя было назвать лекцией, но это не являлось и практическим занятием. Это было что-то среднее между одним и другим. В начале занятия давалось немного теории, затем мы подходили к ракете, и преподаватель показывал нам, как устроен и работает тот или иной узел. Затем мы сами изучали его устройство. Эти занятия вели с нами в большинстве случаев подполковники Д. Н. Щеверов, Т. А. Сырицын, майоры Е. Б. Волков, М. И. Копытов. В проведении занятий по технике участвовали и другие, но запомнились именно эти преподаватели.

Вход в ту часть цокольного этажа, где размещалась материальная часть, и проходили занятия по изучению техники, разрешался только по специальным пропускам или спискам. Контролерами в порядке внутренней службы назначались слушатели нашего факультета, в основном, из спецнабора. Помню и мне довелось стоять на контроле. Нам была установлена форма одежды - в мундире с шашкой. Тогда шашка была, принадлежностью парадной формы одежды офицера и полагались еще шпоры, но от ношения шпор контролеры были освобождены. Участвующие в парадах на Красной площади (а их тогда было два в году на. майские и ноябрьские праздники) рассказывали, что шпоры доставляли немало хлопот. На них наступали шедшие в задних шеренгах, сбивали шаг и отрывали шпоры. После каждого парада, при уборке площади собирали немало этих архаичных принадлежностей офицерского обмундирования. К счастью, я участвовал в парадах, когда уже ни шпор, ни шашек не было.

Стоять и проверять пропуска до тех пор, пока тебя сменят, без привычки было утомительно, тем более в мундире, который плотно облегал фигуру. Спасало то, что к жесткому стоячему воротнику и высоким сапогам мы уже привыкли. Для слушателей на занятиях была определена форма одежды - китель и бриджи в сапоги. Брюки навыпуск мы шили на свои средства, и щеголяли в них по городу. Нужно сказать, что большинство из нас любило носить военную форму. В город в гражданской одежде выходили редко. А уж в молодежных компаниях, на танцевальных вечерах всегда появлялись в форме.

После принятия присяги в мае нам разрешили в свободное от занятий и от самоподготовки время выходить в город, поставив об этом в известность командира учебного отделения или дежурного по курсу. В основном это были воскресенья. На майские, ноябрьские праздники и на новый год желающим, хорошо успевающим слушателям давали отпуск для поездки домой. Я этим пользовался и ездил и Ленинград.

По воскресеньям мы обычно группами из нескольких человек ходили по Москве, знакомились с городом, посещали музеи и театры. До памятных мест Подмосковья дело пока, не доходило. Наше учебное отделение было дружным, в группы собирались легко. Этому не мало способствовали состоящий в нашем отделении старшина курса С. К. Жебряков и командир отделения В. И. Быков. Оба из Горького, оба после окончания были оставлены в академии и стали доцентами, кандидатами технических наук.

В самом конце 1953 года открыли Кремль для проведения новогодних елок и новогодних вечеров. Билеты распределялись бесплатно по детским садам, школам, техникумам и высшим учебным заведениям. Мне повезло: вручили билет на один из этих вечеров. Была возможность осмотреть все кремлевские достопримечательности - соборы. Царь-пушку и Царь-колокол, внутренние дворцовые помещения, в том числе Грановитую палату. Святые сени. Георгиевский и Владимирский залы. Впоследствии я неоднократно бывал здесь на приемах, устраиваемых по случаю выпуска военных академий, на некоторых мероприятиях союзного масштаба, при вручении премии Совета Министров СССР и всегда, испытывал особое чувство, переносящее меня в далекие времена истории Русского государства.

Вечер состоял из концерта и танцев. Танцевали в Георгиевском зале и Грановитой палате. В Святых сенях играл джаз-оркестр. На пляшущую молодежь взирали лики великих князей земли русской. Тогда это мне не казалось, мягко говоря, неуважением к национальным памятникам.

Экзамены у нас были только по техническим дисциплинам. Все они были с грифом «Совершенно секретно» и поэтому мы вынуждены были часть времени, отведенного на подготовку к экзаменам, заниматься в  специальных классах, штудируя лекции и технические описания образцов вооружения. Вместе с тем общенаучные и общетехнические вопросы, на которых базировались специальные предметы, мы изучали по открытой литературе, занимаясь в читальном зале, не связываясь тем самым с секретными учебными пособиями и рабочей папкой.

После сдачи экзаменов за первый семестр нас направили на полигонную практику в Капустин Яр. Кроме руководителей практики, с нами поехал начальник факультета генерал-лейтенант артиллерии А. И. Нестеренко. На практике мы изучали организацию испытаний и проведение траекториях измерений с помощью кинотеодолитов и телеметрической аппаратуры. Нас также познакомили с системой боковой радио коррекции. В заключение нам показали пуск ракеты 8Ж38. Пуск состоялся ранним утром и после неимоверной дневной жары, которую мы переносили одетые в гимнастерках и сапогах летней хлопчатобумажной формы, нам показалось утро холодным. Был конец августа. От старта мы находились на, расстоянии нескольких сотен метров, но вокруг нас была степь, и было все хорошо видно. Взметнулось пламя, позже до нас дошел звук рева двигателей, ракета медленно поднялась вертикально вверх, выходя из пылевого столба, и на несколько мгновений зависла в воздухе. Казалось она вот-вот упадет, но через мгновение она стала разворачиваться по курсу и стремительно ушла в высоту. Впечатление было большое. Близко к такому я испытал восемь лет спустя, когда, участвуя в испытаниях ядерного оружия на полигоне под Семипалатинском, впервые увидел воздушный ядерный взрыв.

После отпуска, который я провел в Ленинграде, началась вновь учеба. Разместили на этот раз наш курс в сравнительно небольшом классе, куда мы сами перетащили и установили двухъярусные железные кровати. Стало гораздо теснее, чем было в первом семестре, хотя москвичам разрешили жить дома. Наш режим тоже был мягким - мы могли свободно после занятий вне часов самоподготовки, а с разрешения и в часы самоподготовки, уходить из академии с условием, чтобы к отбою быть на месте. Уплотнили нас вследствие того, что в августе был произведен новый большой спецнабор из студентов.

По сравнению с новичками-августовцами мы были уже «тертыми калачами» и важно делились с ними своим опытом. Освоившись со своим положением, мы уже почувствовали, что в состоянии одолеть академический курс, и некоторые из нас по предложению преподавателей занялись научно-исследовательской работой. Исследовать точность стрельбы баллистической ракетой с системой БРК предложил мне Н. П. Бусленко. Особенность заключалась в том, что применение БРК уменьшало рассеивание ракеты по боковому направлению, при этом рассеивание по дальности оставалось тем же. Я произвел кое-какие теоретические расчеты и рассчитал ошибки стрельбы. Работа, как я сейчас понимаю, была не Бог весть что, но Николаю Пантелеймоновичу она видимо понравилась. Я это сужу по тому, что позже, перед окончанием академии, он предложил мне сдавать вступительные экзамены в адъюнктуру на кафедру теории стрельбы. Однако, поблагодарив и вежливо отказавшись, я отдал предпочтение предложению поступить в адъюнктуру на кафедру атомного оружия, как более близкую мне по профилю подготовки в институте, о чем не жалею. Теория стрельбы управляемыми баллистическими ракетами в то время еще была во многом не разработана, и было много интересных задач, о которых с увлечением рассказывал нам Н.П. Бусленко, но привязанность к физике во мне взяла верх.

В конце второго семестра я и мои друг, тоже бывший политехник, физмеховец, Юрий Шмарцев решили пойти к Е. М. Горбатову посоветоваться, стоит ли нам заняться исследованием возможностей применения полупроводников в системе управления ракет. Тогда транзисторная техника лишь начинала развиваться, а применение полупроводников в системе управления ракет ограничивалось практически только использованием полупроводниковых диодов, в частности, в модуляторе, который являлся предметом кандидатской диссертации Е. М. Горбатова. Евгений Михайлович нас поддержал и даже попросил адъюнкта кафедры майора Б. И. Назарова быть нашим научным руководителем, на что он ответил согласием. И мы начали работать. Свободного времени было немного, но нам удавалось после занятий заниматься в Государственной публичной научно-технической библиотеке, которая тогда располагалась рядом с академией в Китайгородском проезде, там, где теперь какой-то банк. Занятию научно-исследовательской работой способствовало также то, что некоторым из нас, в том числе и мне со Шмарцевым, разрешили жить вне академии и освободили от обязательной самоподготовки. Я снимал комнату в Замоскворечье, недалеко от академии, на Новокузнецкой улице.

Наша научная работа, закончилась в мае, незадолго до государственного экзамена, написанием небольшого отчета и выступлением на научно-технической конференции слушателей. Мы даже попали в поощрительный приказ начальника академии и были награждены грамотами, подписанными Г. Ф. Одинцовым. Для Шмарцева это оказалось началом пути в полупроводники. Ныне покойный, он в период сокращения вооруженных сил Хрущевым уволился из армии, был принят в аспирантуру Ленинградского физико-технического института, и стал известным ученым в области физики полупроводников, доктором физико-математических наук, профессором, лауреатом Государственной премии.

Итак, обучение в академии заканчивалось. За это время, кроме обучения в здании академии и поездки на полигон, мы прошли заводскую практику в Ульяновске на заводе, выпускающем радиолокационные станции СОН-3, и конструкторскую практику в Москве в НИИ на Авиамоторной улице. Предстояло сдать экзамены и зачеты за последний семестр и сдать один государственный экзамен по специальности. Экзамен по общественным наукам был отменен, чему мы были, естественно, рады. Жалели лишь потраченное время на лекции, семинары и конспектирование. Правда, мне это немного пригодилось при подготовке к вступительному экзамену в адъюнктуру.

Государственный экзамен принимала комиссия в торжественной обстановке. Мы были одеты в парадную форму. В конце мая в ней было довольно жарко и плотное прилегание одежды к телу создавало определенные неудобства, мешающие обдумывать ответы. Катившийся со лба пот и мокрая спина далеко не всегда свидетельствовали о слабых знаниях.

После успешной сдачи экзамена нам опять в торжественной обстановке и опять в мундирах маршал артиллерии М. Н. Чистяков в присутствии командования академии вручал дипломы и академические знаки. У нас, радистов, в дипломах было написано, что мы окончили «полный курс академии по специальности радиотехнические приборы», решением государственной экзаменационной комиссии от 2 июня 1954 г. присвоена квалификация «артиллерийский инженер-механик». Меня несколько удивило сочетание специальности радиста, и квалификации механика и я даже поинтересовался, почему такое несоответствие. Оказалось, что выпускникам факультета реактивного вооружения, всем, без различия специальности, присваивается такая квалификация. Кто-то в былое время так решил, когда еще факультет радистов не выпускал.

После госэкзамена перед вручением дипломов нам объявили назначения. Многие из нас были направлены в Казахстан, на развертывающийся ракетный полигон, расположенный вблизи железнодорожной станции Тюра-Там. Теперь это всем известный Байконур, с которого был запущен первый в мире искусственный спутник Земли. Из девятисот пяти военнослужащих, непосредственно участвовавших в подготовке и запуске этого спутника, более двадцати - бывшие слушатели спецнабора выпуска 1954 года. Среди них радисты В. Н. Абрамов, В. П. Журавлев, В. Б. Краскин, Р. Т. Крутов.

Были назначения также на полигон Капустин Яр, в военные представительства, в учебные заведения и научно-исследовательские институты. Меня прикомандировали к академии для сдачи вступительных экзаменов в адъюнктуру. Из нашего спецнабора таких оказалось около десяти человек, в том числе выпускники нашего курса С. К Жебряков, Н. И. Лукьянов, Н. Б. Резвецов, Г. И. Филиппов. Кроме того, некоторая часть нашего выпуска была оставлена в академии на должностях инженеров учебных лабораторий. Ю. Шмарцев был назначен в Болшево, в НИИ-4, младшим научным сотрудником. Окончившим было присвоено воинское звание «старший инженер-лейтенант» за исключением тех, кто был оставлен в адъюнктуру. Звание «техник-лейтенант» им было заменено на «инженер-лейтенант», поскольку адъюнктура считалась продолжением учебы. Так первый раз я почувствовал, что наука требует жертв.

Со званием лейтенанта и без всякого жизненного опыта я был принят на кафедре и на факультете, в среде старших офицеров, как равный, почувствовав к себе доброжелательное, уважительное отношение. С тех пор прошло уже много лет. Оглядываясь на пройденный путь, я могу сказать, что мне повезло. Мне дали возможность заниматься любимым делом. Меня окружали в подавляющем большинстве хорошие люди. Я многим обязан и благодарен своим начальникам, подчиненным, коллегам по работе, ученикам. В моей научно-педагогической работе меня поддерживал начальник кафедры генерал-майор Павел Павлович Ганичев. Я учился научному поиску у своего научного руководителя заведующего кафедрой радиотехники академии профессора Николая Николаевича Миролюбова. Преподаватели, научные сотрудники, адъюнкты, работники учебных и научно - исследовательской лабораторий кафедры, которой мне довелось руководить – мои товарищи по работе были преданными делу специалистами, на которых я мог положиться и у которых многому научился.

Я благодарен всем своим учителям, которые пробудили во мне интерес к науке и любовь к творчеству.

Счастливое сочетание фундаментального образования, полученного в институте, с прикладными теоретическими и практическими знаниями, полученными в академии, непрерывное обучение в течение шести лет позволили мне, как и многим другим выпускникам нашего спецнабора, добиться успехов в служебной деятельности.

 I