Впервые в Капустин Яр я приехала в 1948 году. Отец уже служил на полигоне. Военного городка еще не было, стояли только два барака, один служил штабом, там же выдавали продуктовые пайки, другой был клубом и актовым залом.

На холме, что потом стал военным городком, росли одинокие одичавшие груши. Когда-то тут были сады жителей села Капустин Яр, но в тридцатые годы, когда началось раскулачивание, жители эти сады побросали, и они погибли. Кстати, за рельсами, по которым ходил мотовоз, в далёкие времена тоже были сады, и тянулось село. Оно было большим, мне пожилая уже сотрудница в ВЦ рассказывала, что в детстве она пасла коров и со скуки считала с пригорка «аглицкие» мельницы, их было 17 штук.

Служившие на полигоне офицеры снимали жилье в селе. Мой отец жил на Одесской улице у очень хорошей пожилой пары.

Наша семья продолжала жить в Красной Сосне, вблизи станции Лосиноостровской под Москвой, иначе — в Лосинке. До Кап.Яра отец служил в Москве, в ГАУ, и мы имели здесь квартиру.

В 1948 году, когда я сдала экзамены за 7-й класс, мы поехали к отцу на лето в Капустин Яр. Остановки «85 км» тогда еще не было, мы приехали на станцию Капустин Яр, которая была очень далеко от села, пешком не дойдёшь. Отец встретил нас, маму, меня, брата Лёню и сестру Галю на грузовой машине. Погрузились в кузов и поехали по бесконечной безрадостной выгоревшей степи. За машиной — шлейф пыли, которая при снижении скорости окутывает кузов.

Въехали в село. И тут с машиной что-то случилось, она встала. Отец пошел добывать другую машину. Мы сидим в кузове. Перед нами сельская улица, покрытая толстым слоем мельчайшей пыли, посредине - низкая, по краям около домов выше. Высокие глухие заборы, за ними видно только крыши домов. Жара нестерпимая, всё выгоревшее, всё одинакового бежевого цвета — земля, заборы, дома. Такая вот картина сепией. Вокруг никого, тишина. Собаки не лают, от жары, наверное, валяются во дворах, куры не ходят, всё мертво. После нашей Лосинки с её зеленью и лесами, с её нарядными дачниками, велосипедами и волейбольными площадками, с её прозрачными заборами из редких реек, за которыми видны цветы и дети, перед нами пейзаж какой-то неземной.

Открывается калитка, выходит мужчина. Торс его голый, на нём брюки-галифе, шлёпки, внизу из-под брюк болтаются завязки от кальсон (что выдали, то и ношу), эти верёвочки тащатся за ним по пыли. Он несет банку с молоком. Скрывается в соседней калитке и опять никого. Отца всё нет, у мамы на глазах слезы. Куда мы приехали?

Отец ходил долго. Путь-то длинный, как я потом поняла. Наконец, он приезжает на другой грузовой машине, мы перегружаемся в её кузов и едем на Одесскую улицу.

Надо пожить в таких климатических условиях, чтобы понять особенности этого села. Оно не всегда было таким. Когда-то на его улицах росла трава. Мой школьный товарищ Витя Ивашиненко рассказывал, что в детстве он на своей улице Богдана Хмельницкого нашёл в траве гнездо дикой утки. В колхозе была всего одна машина – полуторка, она не могла раздолбить почву на дорогах, как это сделала масса военных машин, нагрянувших в село. Летом, после спада воды, а то и раньше, все почти жители села выезжали на хутора, в селе оставалось очень мало людей, старики в основном. Отсюда его безжизненность. Всё хозяйство - там, на хуторе, огороды, скот, поля. Связь между хуторами иногда на лодках. Скот тоже нам непривычный. Свиньи, шустрые как собаки, черно-белого окраса, с тавром, носятся по займищу в поисках пищи. Осенью их хозяева разберут по домам. Помидоры стелются по земле в огромных количествах, никто их не подвязывает, не пасынкует, а какие урожаи!

Каждая семья-род имеет свой хутор, у них и названия по фамилиям: Дуюнов, Корочин, Боканев…В колхозе есть сильная рыболовецкая бригада, хорошие уловы.

С появлением военных частей многое изменилось. Молодежь пошла работать к военным, на хутора уже не ездила, но это произошло потом. А в эту нашу поездку всё еще было традиционно.

Из того давнего лета я помню немного, отдельные эпизоды запечатлелись как фотографии.

Мы поселились в хорошей семье. Помню, что хозяйку звали тётя Дуня, мама с ней подружилась. Когда уже потом мы жили в военном городке, мама её навещала.

Поразил дом. Он на весь день закрывался плотными глухими ставнями и дверьми от пыли, от жары, от комаров. Открывался вечером, когда спадала жара. В доме уютно, абсолютно чисто, сумрак, что очень приятно после жаркого дня.

Запомнила грандиозный ливень, который случился в то лето. Такие ливни редки, бывают не каждое лето. Чаще бывает так: зашли тучи, гремит гром, вот-вот польет дождь, он и польет, но при такой жаре и при таком сухом воздухе капли дождя испаряются, не долетев до земли. Людям достается только ветер, пыль. А тут ливень, перед глазами стена воды, противоположных домов на улице не видно. Во всю ширь Одесской улицы несётся вода сплошным мутным потоком с волнами и перекатами. Кажется, что особенного - ливень, но для Кап.Яра…Запомнилось.

Помню реку Подстёпку, полноводную, живописную, опоясывающую нижние улицы села. Во время разлива вода подходила к селу вплотную. В былые времена к берегу реки приставали баржи с товаром, процветала торговля, было много купцов, об этом напоминают постройки в центре села, типично купеческие. После спада воды река оставалась полноводной, ведь вала, перегородившего её и отделившего от Ахтубы, тогда не было. По реке плавали на лодках, каждая семья имела лодку для дела и для удовольствия. Где-то на уровне центра села река делала поворот, в излучине образовался песчаный пляж, на который вытаскивали лодки и переворачивали их вверх дном. В этом месте реки вечерами собиралась молодежь, садились на перевернутые лодки и долго и красиво пели русские и украинские песни. Ведь капъярское население наполовину русское, пришедшее из Шацка, наполовину певучее украинское, в прошлом чумаки, возившие соль с Баскунчака. Мы с тётей Дуней каждый вечер сидели на крыльце и слушали доносившееся с реки пение до поздней ночи.

Вспоминаю такую забаву местных парней. Через Подстёпку проходил узкий наплавной мостик, по которому ходили за вкусной водой на другую сторону реки. Вода в колодцах в селе была солоноватая. Вот идет девушка с ведрами воды на коромысле по мостику, доходит до середины. Парни заходят на мостик и начинают его раскачивать, он ведь наплавной, с дном реки не связан и качается сильно. В конце концов, девица валится в реку, а ребята плывут её спасать. Всем хорошо, она не сердится, понимает: они ухаживают.

В доме, рядом с нашим, жила семья Носовых. Почему-то запомнилась сценка. Мы с мамой пришли к ним. Жена Носова Ирина говорит мужу: «Саша, некоторые переезжают в городок, ты бы сходил, попросил жилье, всё-таки у нас двое детей». Перед Сашей огромная сковорода с жареной картошкой, он её поедает и отвечает: «Угу. Разбегайся». Ирина не злится, смеется. Они совсем молодые. Почему запомнилось? Так, штрих.

Кончилось лето, мы вернулись в Лосинку, я пошла в 8-й класс.

Окончательно наша семья переселилась в Кап.Яр в 1950 году, когда были поставлены финские домики, и отец в одном из них получил сначала две комнаты, а потом и весь дом. Приехали мы поздней осенью, я уже училась в 10-ом классе в первой женской гимназии города Бабушкина. Трудно понять решение родителей перевозить меня перед окончанием школы в деревню. Думаю, маме уже стало невмоготу жить отдельно, всю войну - одна, теперь Кап.Яр, она опять одна с тремя детьми.

Я была очень городской девочкой со всеми дамскими завихрениями, которые развиваются при раздельном обучении. В городке школы не было. Брат Лёня пошел в Рогатую школу, а я в далёкую на горе десятилетку на краю села, мимо которой возил  мотовоз военных на площадки. Когда-то давно здание школы стояло в центре села.

В нашем единственном десятом половина ребят была из села, половина из городка. Хороший боевой класс, никакого разделения на городских и сельских, да и откуда – одна школа, один класс. Вся эта накипь появилась потом. Как я могу по-разному относиться к Галочке Васильевой, будущей жене Беспалова, и к Валечке Коломейцевой, милой тихой девочке, будущей жене Лексина ? Мы из одного класса. (Прим. ред.:  Беспалов и Лексин - спецнаборовцы).

Эта дружная компания – наш класс - меня быстро перевоспитал. Отучили кокетничать, научили общаться ровно с мальчиками и девочками, научили кататься на коньках по замёрзшей Подстёпке, летом научили плавать, нырять с лодки и грести. Мы еще успели покататься на лодках по Подстёпке. Причём всё это почти в приказном порядке, с такой позиции: если ты все это не умеешь делать, ты как бы неполноценный человек.

Занятия в школе шли своим чередом. Преподавание было неплохим, все, кто хотели, поступили в ВУЗы. Хотя, должна сказать, что в Лосинке учили как-то интересней, шире школьной программы, но там и возможностей больше: Москва рядом.

Ходить в далёкую школу было трудно: то непролазная грязь, то метель. Зимы в то время были снежные, с буранами. Решено было возить нас в школу в машине. Для этого на грузовике установили фанерный ящик со скамейками внутри. К нам был приставлен солдат — шофер Саша, возил всегда он. Мы загружались в этот ящик, Саша запирал дверь снаружи и – в путь. Болтались мы в этом ящике отчаянно по грунтовым дорогам с колдобинами, асфальта не было нигде. У Рогатой школы Саша высаживал малышей, нас вёз дальше. У нашей школы иногда было такое море грязи, что сами мы выйти не могли, тогда нас Саша вытаскивал (хорошо, сильный парень был), на помощь ему приходил директор школы Леонид Иванович Жабин, в охотничьих бахилах и тоже вынимал нас из ящика, ставил на твердую землю.

Запомнился ужасный случай. Мальчишка встал на скамейку в ящике и уперся головой в потолок. Лист фанеры отделился, его голова вылезла наружу, фанера опустилась ему на шею. Назад он голову уже втянуть не мог, наших стуков Саша не слышал, да он и привык к ним. Всю дорогу мы по очереди держали парня на весу, чтобы его голова не оторвалась. Вот так мы «ходили» в школу.

Ходили мы и в барак-клуб. Там часто устраивались танцы. Пол в клубе получился почему-то с наклоном. Сверху сидел военный солдатский оркестр, все пары постепенно скатывались по наклону вниз, и там было тесно. Задача была  вырулить наверх и кружиться на свободе. Устраивались и концерты самодеятельности. Помню Яшу Метелицу. Он очень эмоционально читал стихотворение «Почему я не женат». Он тогда действительно не был женат и был красив, с копной курчавых волос. Все хлопали.

Военный городок строился. Появились двухэтажные дома. Вдоль улиц высадили загадочное растение, которое все называли «веники». Эти кусты росли почти без воды, и их яркая зелень радовала.

 Однажды утром я вела дочку в детсад, и Сталина не оказалось на месте. Ночью его убрали. Ира спрашивает: «Где Сталин?»  Отвечаю, что требуется поремонтировать, вот и сняли. Ира подумала и сказала: «Почистят и опять поставят». Вспомнив, что устами ребенка глаголет истина, я и включила эту очень плохую фотографию в текст.

Школа и «веники» вдоль дороги.

В тот год была суровая и снежная зима. Но всё когда-то кончается. Пришла ранняя весна, экзамены, выпускной вечер. Еще во время экзаменов установилась страшная жара. Кто этой жары не испытал, понять меня не сможет. Идешь через весь городок, потом через всё село, поднимаешься на гору, приходишь в школу и уже не знаешь, зачем пришла. Спасает то, что учителя в таком же состоянии, и все вместе хотят, чтобы всё скорей кончилось. Экзаменов много. После первых двух я попросила парня из 9-го класса отвозить меня в школу на велосипеде, на раме, своего тогда у меня не было.

Кончились экзамены, мы стали разъезжаться по городам, поступать в ВУЗы. Я поехала, конечно, в Москву. В Москву же поехала Галя Васильева, в библиотечный институт. Женя Бобков поступил в артиллерийскую академию, был год, когда в неё брали после десятилетки, Женя Белоусов поступил в юридический институт.

У Москвы-реки.	В Нескучном саду.
Мы – московские студенты: Галя Васильева, Женя Белоусов, Нина Попова

Многие поехали в Ленинград, многие – в Новочеркасск. Поступили все, хотя конкурсы уже были. Началась студенческая жизнь с её проблемами и успехами. Но ведь в институтах бывают каникулы!

Наши каникулы – это сказка, это – песня. Все приезжали домой, в Кап.Яр, никуда больше. Сначала ленинградцы ехали в Москву, среди них наши баянисты, Антонов и Ивашиненко, они с баяном не расставались. Потом мы все вместе человек семь–десять ехали в Кап.Яр.

До того времени, когда была построена плотина, приехать в Кап.Яр было очень трудно. Я сейчас уже не помню последовательность всех переправ, пересадок, ожиданий на грязных вокзалах поездов, которые ходили не каждый день. Но одну поездку нельзя забыть. Мы с мужем возвращались из отпуска. Приехали в Сталинград в надежде перейти Волгу по льду. В тот год Волга вскрылась очень рано, мы опоздали. Ледоход, паром не ходит. Над Волгой висит подвесной мост для рабочих, население им не пользуется. Виталий подошел к охраннику, объяснил, что он завтра должен явиться в часть, попросил пропустить. Охранник разрешил. И вот мы идём по такому мосту: натянуты два каната, к ним подвешены доски, они болтаются даже от ветра, между досками просветы, через них видно: где-то далеко внизу с треском громоздятся льдины и бурлит черная вода. Я решаю для себя, что главное крепко держаться за канат, если нога сорвется с этой чертовой доски, то, повиснув на канате, я смогу на неё вновь забраться. Надежда напрасная. Я на восьмом месяце беременности, и манёвра быть не могло. Впереди с чемоданом идет Виталий, часто оборачивается, во взгляде мольба: иди! не упади! Идем медленно и долго, Волга в этом месте широкая. Наконец, мы на левом берегу. Мужество меня оставляет, я стараюсь улыбаться, но руки и ноги трясутся мелкой дрожью. Виталий прижимает меня к себе и приговаривает: «Вот молодец, вот молодец», а молодец плачет.

Мы успели к отходу поезда от станции Паромная, сели в вагон и поехали в свою страну Лимонию - Капустин Яр. Всё это было много позже.

А сейчас мы – студенты и едем на каникулы домой.

Если это была зима, на станцию Капустин Яр за нами присылали лошадь, в телеге было брошено несколько овечьих шуб. Это делал отец Вити Ивашиненко, он был бригадиром в колхозе. Мы падали в эти шубы, лошадь медленно везла нас сквозь пургу по степи. В селе останавливалась у какого-то дома, кто-то выпрыгивал, ехали дальше. Городок огорожен не был, лошадь ходила от дома к дому, пока телега ни становилась пустой.

А на следующий день начинался праздник. Мы собирались то в одном доме, то в другом, то в доме офицеров, когда его построили. В те времена это был действительно дом для жителей городка. В него можно было в любое время зайти, пойти в какую-то комнату, посидеть в креслах. Никто никого не гонял, это было бы странно, охранников не было.

 Студенческие встречи и вечера, музыка, танцы, все веселы и немножко влюблены.

В Доме офицеров.	Встреча у Васильевых.
Нина Попова, Женя Бобков, Володя Панов, Лида Веремеенко	Лена Брунштейн, Нина Попова, Лида Веремеенко Женя Бобков, Володя Панов	Женя Бобков и его одноклассницы: Нина Попова, Галя Васильева, Лена Брунштейн и  Лида Веремеенко

В этом 20010-ом году я была в Кап.Яре и зашла в Дом офицеров.  Тишина, свет выключен. Сидит угрюмый охранник.

-Вы куда?

-Да так зашла посмотреть.

-Тут нечего смотреть.

- Я тут 50 лет назад танцевала, мне интересно.

Охранник очнулся, посмотрел на меня долгим взглядом, как на ожившего динозавра, потом встал, включил свет. Фотографировать пустой зал не разрешил, я ушла.

В конце зимних каникул та же лошадь с шубами в телеге обходила наши дома, мы опять падали в телегу, нас долго везли на станцию Капустин Яр, мы уезжали в институты.

Начинался новый семестр, городская жизнь, лекции, театры, курсовые, экзамены, школа бального танца, каток в парке Горького, походы по Подмосковью.

А на летние каникулы - другая программа. Днем – Ахтуба, каждый день – Ахтуба. Жарко. Тёплая вода с сильным течением, чистые песчаные пляжи, давние надёжные друзья одноклассники.

Ахтуба. Лодочная станция	Ахтуба. Рыбалка "пауком" на понтонном мосту. Поповы, Боковы

- Ныряем под понтонный мост!

- Я не доплыву.

Кто-нибудь из ребят:

- Пошли со мной!

Ныряем, меня крепко держат, течение несет, я даже открываю глаза. Тёмная мутная вода, вдруг она светлеет – кончился мост. С той стороны моста всплываем, бежим по берегу назад.

 - Давай еще!

- Пошли!       

Ранним вечером приходим домой. Наряжаемся, завиваемся. Никаких фенов у нас тогда не было. Я накручивала волосы на бигуди и засовывала голову в духовку, стоя перед ней на коленках. Вылезала из неё, когда волосы высыхали. Причёска есть, платье подходит любое, пора в парк.

Нина Попова, Лида Веремеенко	Виктор Ивашиненко, Гена Сивашов, Витя Антонов	Галя Васильева

      В парке за домом офицеров стоял летний кинотеатр, деревянный, без отопления. Как парковая архитектура он был даже красив. В нём смотрели кино, потом уходили в степь за городок на обрыв. Плато, на котором стоял городок, резко обрывалось к займищу. А этот ночной лёгкий ветер, очень тёплый воздух, который обволакивает тело, высокое южное ночное звёздное небо – всё это описать словами нельзя, это надо почувствовать. Кто жил в Кап.Яре, вспомните!

Однажды летом к отцу на каникулы приехал Марик Рошаль. Он жил и учился в Ленинграде, был нам незнаком, но быстро влился в нашу компанию. Рассказывал, что он ходит в бассейн и хорошо плавает. Но Ахтуба – не бассейн, при первом же заплыве его понесло, как щепку, и ребята побежали его страховать. Позднее он, конечно, плавал хорошо. Купались мы подолгу, родители Марика занервничали, отец прислал за ним газик. Посланник говорит:

- Кто тут Рошаль? Поехали домой.

- Не поеду.

- Отец приказал тебя привезти.

- Не поеду.

Газик стоит, мы купаемся. Проезжающие мимо спрашивают, не случилось ли чего, нужно ли что. Взаимопомощь в Кап.Яре была на высоте. Наконец, ребята говорят Марку, пусть он едет домой и дома этот вопрос отрегулирует, чтобы его автомобили тут пейзаж не портили. Машина больше не приезжала, но его мама говорила моей, что пока сын на Ахтубе, она даже делать ничего не может, переживает. А моя мама её успокаивала: «Что Вы, с ними же местные ребята, они плавают как дельфины, их утопить нельзя, а Ахтубу они знают, как свой дом. Я не волнуюсь».

Когда мы, наплававшись, сильно уставали, и тяжело было идти домой, мы говорили Марку: «Зачем ты так круто отрегулировал вопрос? Пусть бы приехали».

Вброд через Ахтубу с острова на Старый пляж

 Надо рассказать и об арбузах. Отец Вити Ивашиненко привозил в свой двор воз арбузов и дынь. Мы сбегались туда с утра пораньше, объедались, потом сидели на земле, прислонившись к стене дома, отдыхали. Как только появлялись силы на новый приступ, снова объедались. Витина мама очень беспокоилась, как бы чего не вышло, и от души смеялась. Чудесная была семья, сейчас их уже никого нет в живых, и Вити тоже.

Я окончила физмат городского пединститута им. Потёмкина, который готовил учителей для Москвы. У меня уже не было московской прописки, меня распределили в школу моей родной Лосинки, в город Бабушкин. Но я уже забыла Лосинку, я хотела в Кап.Яр, там жили мои родители. Мама по весенней грязи несколько раз ходила в РОНО, оформляя мне вызов в Капъярскую школу. Вызов пришёл. Теперь уже я ходила к московским чиновникам, которые не могли понять, что творит эта девушка, меняя Москву на деревню. Один даже очень рассердился и сказал: «Москва на вас надеялась». Было смешно это слышать. Когда через год–два все мои московские сокурсники разбежались из школ по НИИ, я поняла, о чём он говорил.

Я пришла работать в ту школу, которую окончила. В те годы учитель еще не был обслугой, особенно в селе, он имел уважение и авторитет.

Вспоминаю несколько эпизодов. Прихожу в дом к мальчишке. Мать ему говорит: «Васька, надень чистую рубашку, к тебе учителька (смесь с украинским) пришла.

Как-то в классе сказала: «Мы бы могли на вечере показать в действии наши самодельные приборы, но в зале нет розеток». На другой день приходит чей-то отец с огромным мотком проводов и тянет в зал розетку через весь коридор. Не просила даже.

Были и потешные случаи. Я в школу ездила на велосипеде не по селу, а вдоль железной дороги. Тропинка там хорошая, пусто, кручу себе педали, утро, весна. Меня обгоняет мотовоз и уходит, а я сворачиваю к школе, ставлю велосипед у крыльца и иду на уроки. И вот однажды у меня украли насос. Я сказала директору. Он мне ответил: « Ништяк, Василивна, всё исправим». Вывел учеников во двор, построил в каре и сказал речь: «Какой это наглец украл у учительницы качок?! Чтобы завтра утром качок лежал у меня на крыльце (его дом стоит рядом со школой), иначе я с вами по-другому поговорю». Завтра на рассвете насос лежал у него на крыльце.

И еще потешнее. Выхожу из школы, хочу идти домой. Грязь. Глубокая непролазная грязь выше моих резиновых сапог. Стою, думаю, как быть. Едет мимо меня татарин, в телегу запряжен верблюд, на телеге мешки, что-то везет на базар. Остановился, говорит: «Если хочешь, садись на мешки, до базара довезу». Я сажусь. Верблюд, татарин, грязные мешки, сверху я в резиновых сапогах, но при этом в шляпке и с портфельчиком. Едем  через всё село, верблюд идет медленно, с достоинством, везде встречаются мои ученики и хохочут.

Мне было хорошо в той сельской школе. Ко мне хорошо относились и учителя, и ученики, и их родители. Простота отношений просто подкупала. Спасибо им всем.

Когда у меня родилась дочка, и её надо было кормить, я перешла в школу, расположенную рядом с моим домом в городке. Это было потом, позже.

Помню, как появился в городке знаменитый спецнабор. Кажется, прибывших лейтенантов не сразу отправили на работу, и некоторое время они без дела бродили по городку и окрестностям. Вот идет компания мимо нашего финского дома: «Девушка, скажите, как пройти на Ахтубу?» Я объясняю, как пройти покороче. Проходных еще нет и путей много. Через какое-то время опять идет кучка молодежи, спрашивают, как пройти на Ахтубу, я объясняю. Наконец, мой брат-школьник говорит мне: «Нина, вот этот уже третий раз спрашивает».

Ребята регулярно набирали на базаре арбузы и дыни, ели их на балконе, шкурки бросали вниз, (от безделья уже хулиганили). Свиньи из села, свободно гуляющие по местным обычаям, приходили под балконы на угощение.

Это продолжалось недолго. Мотовоз всех увёз на площадки, и начались у них рабочие будни.

Студенты–лейтенанты удивляли старых служак своей изобретательностью в быту. Отец всегда чистил медные пуговицы асидолом при помощи «гитары». Теперь эту гитару и в музее не найдешь. А новые лейтенанты потрут пуговицы резинкой для чернил, и готово. Старослужащие отпаривали стрелки на брюках утюгами, а веселые бывшие студенты заложат ткань между зубьев расчески, проведут вниз и есть стрелка, ненадолго, а им надолго и не надо, только на построение. Мама всегда кипятила воротнички, когда на форме был воротник стоячий. А у новых офицеров воротничок чище всех, они оторвут от новой ткани полоску, пришьют в виде воротника, а потом выбросят.

Я подружилась с семьей Тимоховичей, Лошкарёвыми, Горошниковым, Якушевым, другими ребятами, которые вместе жили в общежитии. Некоторые из них имели привычку на праздники уезжать в Волгоград. Занимали в гостинице номер, выходящий окнами на площадь Павших борцов. С утра наблюдали праздничные действа, потом шли в ресторан, хорошо посидев, ночевали в гостинице, утром ехали домой. Заводилой в этом деле был, кажется, Батурин, его называли «тоска по большим городам».

Но на 1-е мая 1956 года у них что-то не сложилось. Тимоховичи и Горошников должны были идти к нам, они и взяли с собой Виталия Иванова, который в Волгоград не уехал.

Я Виталию понравилась, он мне тоже. Но вскоре он уехал на «средние поля», как мне сказал Тимохович (я не очень-то знаю, что это такое) и надолго. Не успел он вернуться, я уехала на курсы в Астрахань на месяц. Встретились мы в августе и уже больше не расстались. Однажды, гуляя по Солдатскому парку, мы подошли к огромной луже от кустов до кустов. Ножки у меня ухоженные, босоножки красивые, пачкать их не хочется. Говорю: «Идём назад». Он поднял меня на руки, перенес через лужу, поцеловал и поставил на чистый асфальт. Стою, несколько озадаченная.

- О чём задумалась?

- Да вот думаю, хорошо это или плохо.

- Думай до завтра.

В эту ночь он уехал на старт, работал и, наверное, от усталости перепутал время суток. Он в 5 часов утра позвонил нам домой. Мама испугалась, думала, что-то случилось, завет меня. Я взяла трубку, Виталий спрашивает:

- Так хорошо или плохо?

- Хорошо, всё хорошо, приезжай скорей.

- Понял.

Мама права: случилось. Моя судьба была решена. 1-ого октября состоялась наша свадьба.

Не обошлось без курьёзов. В назначенный день, когда в ЗАГСе села регистрируют браки (регистрируют не каждый день) сижу, жду. Виталий звонит, говорит, что приехать не может. Что делать невесте? Приходит на другой день, объясняет, был аварийный пуск. Но свадьба уже назначена, гости приглашены. Решили идти в неурочный день. Виталий нарядился в военную форму, пришли к ЗАГСу, я осталась на улице, он пошел уговаривать нас зарегистрировать. Тётка долго сопротивлялась, наконец, заявила: «Натворил что-нибудь, теперь бегаешь. Из сочувствия к девочке зарегистрирую». Виталий терпит (с его-то достоинством). Завет меня. И ах! Тетка оказывается родительницей моей ученицы, причем плохой ученицы. Ситуация резко меняется, нам улыбаются, нам желают счастья, нас регистрируют. Выходим. От напряжения и переживаний Виталик взмок. Предложил идти домой по берегу Подстёпки. Спускаемся к реке, он снимает китель, перебрасывает его через плечо, приходит в себя. Долго бродим по тропинкам вдоль реки. Чудесный осенний день, 1-е октября 1956 года. Теперь это наш праздник.

 Но была еще проблема. Мои родители дружили с Меньшиковыми. Они жили в финском доме напротив нас. Жена Меньшикова Наташа, очень кстати хороший врач, курила, а муж это не любил. Она бегала к нам покурить. Маленькому сыну она сказала, чтобы он о курении папе не говорил, а то папа маму побьет. Сын проникся сочувствием.

- Мама курит?

- Нет!

- А куда она прячет папиросы?

- В печку.

Однажды Виталий дежурил, и его не сменили. Он отдежурил вторые сутки, бритвы у него с собой не было, и он в таком виде явился на построение. Меньшиков раскричался, объяснить ему было невозможно, в конце своего выговора он заявил: «Дура за вас замуж пойдет». В результате всего этого жених сказал: «Если вы позовете Меньшикова, я не приду». Выбора нет, без жениха свадьбы не бывают. Я пытаюсь уговорить, ведь родители с ними дружат. Наконец, Виталий мне говорит: «Ну что ты пристала, он же тебя дурой назвал». Смирились.

Началась наша счастливая семейная жизнь. Виталий подарил мне большое женское счастье, никогда ничем не омраченное, сумел развить и расширить мои интересы, поделился со мной своими энциклопедическими знаниями. Он сформировал из меня такую жену, какая ему была нужна, и крепко полюбил на всю жизнь.

Повесть о нашей семье, это отдельная повесть. Может быть, я её напишу, а может быть, и нет, не успею, ведь мне сейчас уже  78-ой год.

Н.В.И.

21.01.2011