Начало службы в Капустином Яре и моя внезапная командировка

В конце декабря 1954 года после отпуска я отправился к первому своему месту службы на полигон Капустин Яр. Отпуск проводил дома у своих родителей на станции Монетная.

Хотел купить билет на поезд сразу до ст. Капустин Яр, но кассирша мне сказала, что такой станции у нее нет в железнодорожных маршрутах. В кассе выдали билет до Свердловска с последующим оформлением.

Я просмотрел в атласе Астраханскую область, но и там тоже поселка Капустин-Яр не было.

Даже много позже в энциклопедическом словаре, изданном в 1987 году, я нашёл о полигоне Капустин-Яр очень скромные сведения. «Космодром СССР. Основан в 1946 г. С него запускались геофизические ракеты: Вертикаль, ИСЗ серии Космос, французский  ИСЗ Снег-3». И ни слова о том, что это был основной полигон для испытаний боевых ракет «Земля-земля», крылатых ракет и ракет ПРО «Земля-воздух». (Сейчас, спустя 66 лет о нем написано много книг и имеется обширная информация в Интернете!).

На Свердловском вокзале я пошел к военному коменданту, показал ему мое предписание явиться в в/ч 15644. В перевозочных документах стоит конечная станция Астрахань. Комендант сообщил мне маршрут дальнейшего следования: «Сесть в поезд Свердловск-Саратов. В Саратове сделать пересадку на поезд Москва-Астрахань. Билет в поезд Москва-Астрахань закомпостировать у военного коменданта в последний вагон».

Как потом оказалось, три последних купированных вагона были прямыми до ст. Капустин Яр. На вагонах была надпись «Москва-Астрахань». Даже странно, что ст. Капустин Яр и одноименное село (районный центр) на всех новых картах отсутствовали, в том числе и на железнодорожных. Воинское требование у меня было выписано до Астрахани. Видимо так решили засекретить полигон. Я доехал до ст. Баскунчак (см. карту). Там три вагона отцепили, к ним еще прицепили один вагон из Астрахани. Нас подцепил тепловоз. Свет в купейных вагонах погас. Проводник повесил в коридоре фонарь со свечкой. Как во время войны! Так в темноте мы ехали до конечной станции Капустин Яр. Перед самой остановкой в купе тускло загорелась одна лампочка, чтобы мы смогли собраться. Со мной был только небольшой чемоданчик с самыми необходимыми вещами. Вещи я на Монетной сдал в багаж.

Вышел на перрон. Вокзал очень маленький. Он был построен, как и вся эта железнодорожная ветка от Баскунчака до Паромной во время обороны Сталинграда для подвоза боеприпасов и войск. Стройка по приказу Верховного Главнокомандующего была выполнена в рекордные сроки, на некоторых участках шпалы были положены прямо на землю без отсыпки щебеночного полотна.

Станция была построена в 3-х км от села, а сама железная дорога проходила от села в километре. Так было сделано из-за того, что немецкая авиация постоянно бомбила дорогу и станции на ней, а в ближних поселках и селах располагались полевые фронтовые госпитали.

Когда встал вопрос о строительстве Ракетного полигона, то решили строить его в астраханских степях. Поскольку это место свободно от крупных населенных пунктов, а мелкие деревни и хутора можно было переселить в другое место. В короткий срок вблизи села Капустин-Яр был выстроен городок из одноэтажных щитовых казарм. А в 3-х километрах от него в глубокой балке (для скрытности) был сделан стенд для прожига двигателей ракет.

Из Истории

Вот что  позже было написано в одной из статей, посвященных истории полигона:

В 1946 — 1948 годах у железнодорожной станции Капустин Яр, восточнее Саратова, ударными темпами сооружался полигон для испытания трофейных немецких ракет Фау-2.

Руководство этими испытаниями было поручено С. П. Королеву. Еще в 1945 году он в составе большой комиссии со своими специалистами и будущими Главными конструкторами: Барминым (наземный старт), Исаевым (двигатели), Пилюгиным (системы управления), Рязанским (радиосистемы наведения) и др. выезжал в Германию для изучения вопросов разработки и производства ракетной техники Рейха. В СССР из Германии были вывезены сотни немецких специалистов. Для них были созданы все условия для работы. Построены специальные закрытые городки, где они жили со своими семьями. Один из таких городков был построен под Москвой в Загорске, нынешнем Сергиевом Пасаде. Было организовано хорошее снабжение продуктами питания, что имело немаловажное значение для их семей, переживших скудное, полуголодное питание в последний год войны!

Поэтому на полигоне в подготовке пусков трофейных ракет принимали участие и немецкие специалисты. Первая ракета, запущенная 18 октября 1947 года, пролетела 207 километров, отклонившись влево на 30 километров. Вторая ракета стартовала через два дня. Увидев, как сильно она стала отклоняться от заданного направления, один из наблюдателей пошутил: «Пошла в сторону Саратова!».

За всеми работами на полигоне бдительно следило НКВД. Главным был генерал НКВД И. Серов. Именно ему  немедленно доложили полете «ракеты на Саратов». Он не понял шутки. «Не стану ничего рассказывать, — сказал он испытателям, — вы сами догадываетесь, что произойдёт с вами со всеми, если ракета долетит до Саратова!».

К счастью, с помощью находившихся на полигоне немецких специалистов быстро нашли и устранили неполадки в системе управления ракет, и из 11 запущенных снарядов 5 поразили цели, что по тем временам было неплохо. Министр вооружений Д. Ф. Устинов премировал всех немецких специалистов 3—4-месячными окладами каждого и на радостях приказал выдать им канистру спирта НА ВСЕХ!

Работа в полную силу над первой отечественной ракетой Р-1 началась в 1948 году. И уже осенью этого года первая серия этих ракет прошла летные испытания. В 1949–1950 годах прошли летные испытания вторая и третья серии, и в 1950 году первый отечественный ракетный комплекс с ракетой Р-1 был принят на вооружение. Стартовая масса ракеты Р-1 составляла 13,4 т, дальность полета 270 км, снаряжение — обычное взрывчатое вещество (ВВ) массой 785 кг. Двигатель ракеты Р-1 в точности копировал двигатель А-4. От первой отечественной ракеты требовалась точность попадания в прямоугольник со сторонами 20 км по дальности и 8 км в боковом направлении.

Через год после принятия на вооружение ракеты Р-1 закончились летные испытания ракетного комплекса Р-2, и он был принят на вооружение со следующими данными: стартовая масса 20 000 кг, максимальная дальность полета 600 км, масса боевого заряда 1008 кг. Ракета Р-2 снабжалась радиокоррекцией для повышения точности в боковом направлении. Поэтому, несмотря на увеличение дальности, точность была не хуже, чем у Р‑1. Тяга двигателя ракеты Р-2 была увеличена за счет форсирования двигателя Р-1. Кроме дальности, существенным отличием ракеты Р-2 от Р-1 явилась реализация идеи отделения головной части, введение несущего бака в конструкцию корпуса и перенесение приборного отсека в нижнюю часть корпуса.

Наш поезд, прибывший в Капустин Яр, был встречен военным патрулём, который очень тщательно проверил у всех путевые документы, и нам предложили перейти в автобус, который шел в военный городок. Я попросил немного задержаться, чтобы зайти в багажное отделение за своими чемоданами. Но в багажном отделении меня разочаровали, сказали, что мои вещи им не передали из Астраханского поезда.

Попросили приехать за вещами на следующий день. Я сел в автобус и мы поехали. Дорога в городок проходила через село. Дома были обычной сельской архитектуры на два-три окна, выходящих на улицу. К дому обычно примыкала глинобитная кухня. Некоторые дома были целиком глинобитные. Перед въездом в военный городок стояла полосатая будка, и был шлагбаум. Солдат вышел из будки, офицер патруля махнул ему рукой, тот открыл шлагбаум и пропустил автобус в городок. Остановились на площади в самом центре городка, часть прибывших сошла, остальных повезли к дежурному по полигону. Там быстро разобрались с прибывшими. Командировочных гражданских и военных направили в гостиницу. Офицеров, приехавших служить, как и меня, отвезли к дежурной по офицерскому общежитию, и она нас временно разместила. Было уже около 3-х часов ночи. Я завалился спать.

Утром встал, сходил позавтракать в столовую и пошел в свою часть. Пришел в штаб бригады, там майор, помощник начальника штаба, сказал, что я направляюсь в 3-й дивизион к подполковнику Генералову.

Пришел в штаб дивизиона, нашел начальника штаба. Им оказался полноватый немолодой капитан, юркий, добродушный, с нависающими на глаза бровями, как у Шевченковского Вия (Жбанков). Я ему представился, он что-то спросил, и мы пошли в кабинет командира дивизиона.

Я представился, он что-то плохо пошутил, насчет умной молодежи. Потом пригласил сесть, и мы продолжили разговор очень доброжелательно. Он интересовался, кто мои родители, как я учился в академии и в институте и т. д. Потом он вызвал моего непосредственного начальника – командира батареи майора Михайлова.

Раздался стук в дверь, «Разрешите?». В кабинет вошел пожилой (на мой взгляд) майор с усталым, морщинистым красноватым лицом любителя выпить. На нем был китель, давно не видевший утюга, и сам он был, какой-то помятый. «Входи. Вот тебе новое пополнение, смотри, не обижай. Можете идти! Побеседуйте, введи его в курс дела!». Вышли. «Ну, пойдем в батарею, там, в Ленинской комнате, наш замполит, капитан Митрошкин собрал всех офицеров на политинформацию».

При входе Михайлова, капитан, сидящий за столом вскочил и каким-то диким фальцетом скомандовал: «Товарищи офицеры!». Все встали. «Садитесь!» Михайлов представил меня офицерам: «Инженер-лейтенант Ягунов Евгений Анатольевич, прибыл на должность начальника отделения БРК». О занятии все забыли, начались расспросы. Так начался первый день моей службы.

С нашего выпуска в батарее (1-я стартовая позиция) было двое: Боря Корж (начальник отделения подготовки и пуска) и Анатолий Мохов (начальник двигательного отделения). Познакомился с другими офицерами моего отделения: старший техник, техник-лейтенант Белоусов Борис, (24 года); техник, лейтенант Низамов Ханиф Киямович (29 лет, без технического образования); техник, техник-лейтенант Кривошея Борис (23 года). Исполнял обязанности начальника отделения БРК (Боковая РадиоКоррекция) техник-лейтенант Белоусов. Худощавый, выше среднего роста, громогласный, смешливый, деловой одессит. Первое впечатление - положительное.

Он мне рассказал, что у нас в отделении двойной комплект техники БРК. Один комплект стоит в теплом ангаре. Все машины и бензоэлектроагрегаты (прицепные электростанции с бензиновым двигателем) стоят на колодках (бревенчатых столбиках) для разгрузки рессор. Другой комплект находится в степи на боевой позиции, которая обеспечивает практически все пуски с полигона. Там проходит основная служба, а сюда они приезжают только раз в месяц для осмотра и профилактики техники в ангарах и за получением денежного содержания. В степи солдаты живут в зимних утепленных палатках. Для офицеров оборудованы спальные места в КУНГах спецмашин. (КУНГ - Кузов Унифицированный НеГабаритный).

Я попросил Белоусова рассказать о наших командирах.

Михайлов - хороший, добрый человек, но он неудачник. До войны учитель. Всю войну был в разведке. Наград имеет - немерено! Войну окончил капитаном, а сейчас, спустя 10 лет — только майор. Сперва в Германии его солдаты ограбили магазин. В Капустин Яр прибыл шесть лет назад на должность командира батальона охраны полигона, (должность подполковника), получил майора. Но вскоре при стрельбах его солдаты потеряли несколько секретных тогда патронов для автомата Калашникова (тоже тогда секретного). Ему было объявлено служебное несоответствие, и он с понижением попал в наш дивизион. И здесь его преследуют неудачи. В прошлом году два солдата из нашей батареи дезертировали из караула с оружием. Он получил строгий выговор. Жена его постоянно болеет (у нее после последних родов появилась редкая форма эпилепсии), двое детей фактически на нем. Дома Михайлов постоянно выпивает.

Генералов — удачливый командир, на войну попал из паровозных машинистов, окончил какие-то военные курсы повышения. И стал офицером- младшим лейтенантом. Всю войну был на передовой в артиллерии. Войну окончил майором, командиром батареи «Катюш». Формировал наш дивизион. Несмотря на отсутствие военного образования «командир от бога». Имеет командирскую хватку, умный, не гнушается учиться у подчиненных, сам много занимается самообразованием!

Михайлов дал мне три дня для личного благоустройства: получить в штабе пропуск, устроиться в общежитие, получить подъемные, получить на станции багаж.

В офицерском общежитии меня разместили в 3-х местной комнате. Здание общежития - типовой ДОС (Дом Офицерского Состава) (подобное на фото на заднем плане). Два этажа, два подъезда, по 6 квартир в каждом подъезде. В квартирах по 2-3 комнаты, кухня, туалет, ванная. Рядом с общежитием универмаг и столовая № 6 («Шестерка» - в обиходе). Столовая только построена. В столовой кормят неплохо, и ненамного дороже, чем в нашей студенческой столовой.

На следующий день на попутной машине от КПП я поехал на станцию за багажом, который должен был прибыть на станцию вместе со мной, но почему-то он не прибыл. Багаж я сдал на станции Монетной, а потом была посадка в Свердловске, пересадка в Саратове на поезд Москва-Астрахань.

На станции я выяснил, что багаж до сих пор не прибыл. Кассирша посоветовала написать заявление на розыск багажа и, на всякий случай, второе заявление на бессрочное хранение багажа на тот случай, если я багаж сразу не смогу взять. Все заявления я написал в двух экземплярах. Вторые экземпляры заявлений я завизировал у начальника станции и взял их с собой. Как я в душе потом благодарил эту добрую, внимательную женщину за хороший совет!

Вернулся в городок, купил необходимые принадлежности и вещи, личные туалетные принадлежности. В части получил подъемное пособие. Потом зашел в сберкассу и положил на счет большую часть подъемных денег. Вечером сходил в кино в ГДО. Оставался еще один свободный день – пятница.

В субботу пошел на службу и сразу попал на общее офицерское собрание офицеров бригады.

Собрание проводил командир бригады генерал Иванов. Он мне сразу не понравился. Есть такие люди, у которых на лице явно выраженное чувство превосходства и спесивость! Это был какой-то отрицательный персонаж из кино! Даже по виду - грубый солдафон!

Как сказали мне наши офицеры, прибывшие ранее, он терпеть не мог образованных офицеров. В бригаду нас молодых инженер-лейтенантов из Спецнабора, прибыло около 100 человек (25% общего числа офицеров). Молодых образованных офицеров в своем выступлении он постоянно без всякой причины унижал. Запомнилась одно изречение из его выступления на совещании (привожу дословно, так как его записал).

«Мы академиев не кончали, но между протчим – генералы, а вы инженера (ударение на последней букве) будете у меня грязную технику драить и портянки солдатские нюхать, пока не поумнеете!».

Впечатление о таком командире осталось на всю жизнь! Позже я расскажу о его «художествах» со слов Бориса Белоусова, который в части был старожилом.

Малейшие радужные надежды (обещанные в институте вербовщиками) рухнули!

Мы часто предполагаем, а «всевышний» нами распоряжается.

Рано утром в понедельник меня в общежитии разыскал солдат-посыльный и передал письменное приказание: «Лейтенанту Ягунову Е.А. подготовиться к длительной командировке, к 9-30 прибыть к начальнику штаба бригады полковнику Коваленко И.Г.»(фамилия изменена).

Отгладился, почистил пуговицы и пошел к 8-30 в часть. Вначале зашел к начальнику штаба нашего дивизиона капитану Жбанкову. Показал ему записку, но он сказал, что он не в курсе. Пошел в штаб бригады, поднялся на второй этаж, нашел кабинет начальника штаба бригады и стал ждать назначенного времени. Из кабинета выскочил высокий полковник и когда я к нему обратился, он даже не обратил на меня внимания. Минут через 5-10 он идет обратно, я снова обращаюсь к нему. «Ну что ты чепляешся ко мне, как банный лист к жопе!» Я говорю, что мне приказано прибыть в 9‑30. «Вот придет время, тогда и заходи!». На моих часах было 9-27! Точно в 9-30 постучал в дверь и зашел. За столом сидит этот сухощавый полковник со злым недовольным лицом. Не дожидаясь окончания моего доклада, говорит: «Ну; чего надо?!». Снова докладываю: «Инженер-лейтенант Ягунов, по Вашему приказанию прибыл!», « А, Ягунов, сразу так бы и сказал!». Я уже молчу.

«Поедешь в командировку надолго. Сейчас зайдешь в строевую часть, там тебе дадут предписание, потом с ним к начфину, он выпишет тебе аванс на первый месяц командировки, затем к 11‑30 подойти в бюро пропусков управления полигона, предъявишь документы и там тебе скажут куда идти. Все! Свободен!» Я сказал: «Есть» и вышел из кабинета.

Видимо грубость здесь, в этой воинской части, нормальное явление. В Академии, не говоря уже в институте, такого выраженного хамства я ранее не встречал!

Пошел в строевой отдел, а там не знали, куда выписывать предписание! Позвонили начальнику штаба. Он их обматерил и сказал, чтобы написали «Командируется в распоряжение командира в/ч 15644». Это штаб полигона. Пошел в финчасть, получил деньги. Вышел из штаба. Смотрю, на скамейке меня ждет майор Михайлов. Видимо ему о моем вызове в штаб сказал Жбанков. «Вы куда едете?». «Не знаю, иду в управление полигона за инструктажем!» «А кто у меня людей учить будет?» Он выругался нецензурно, махнул рукой и пошел к себе расстроенный. И я искренне пожалел этого уставшего от жизни человека!

Пошел в управление полигона. Я даже предположить не мог, что увижу своего командира только через три с лишним месяца.

В бюро пропусков мне выписали пропуск и направили в конференц-зал штаба. Там при входе, проверили пропуск, и я зашел. В комнате было уже не менее двух-трех десятков офицеров. Это были старшие офицеры: майоры и подполковники. Ровно в 12‑00 в зал зашел полковник, заместитель начальника полигона.

Он сказал: «Генерал Вознюк Василий Иванович, назначенный начальником этой экспедиции, просил провести с вами инструктаж. Вам поручается выполнить ответственное задание ЦК КПСС и Правительства. Задание сверхсекретное, поэтому для сослуживцев и родных вы поедете в «районы  Леоновки» - это условное наименование местности командировки. Здесь вы получите командировочное предписание, где будет указано это место назначения. Повторяю еще раз, ваше задание исключительной важности и секретности. Поэтому никому, ни своим командирам, ни жене, ни друзьям нельзя говорить ни о месте командировки, ни о ваших заданиях. Кто получил в частях предписания - сдать в нашу строевую часть, вам выдадут другие! Сейчас сфотографироваться, потом пойдете на склад, подберете себе специальное обмундирование. Пришьете метки с Вашим званием, фамилией. Обмундирование получите на месте назначения. Табельное оружие и специальные предписания, специальные удостоверения и дополнительные командировочные также получите на месте назначения. Выезд сегодня, автобус до станции от штаба в 10 часов вечера. Вопросы есть? Вопросов нет! Свободны!».

Вечером на автобусе приехали на станцию. Там в тупике стояло два пассажирских купейных вагона и два или три багажных. Зашли в вагон, там нормальный электрический свет, на полках постельное белье. В предписании был указан карандашом номер места. Мне, как младшему по званию, естественно, вторая полка. Проводники, аккуратно одетые молодые мужчины, мало похожие на обычных проводников. Мы решили, что они из КГБ. Еще с нами в вагоне ехало два солдата с погонами пограничников и с карабинами, видимо для охраны и обслуживания.

Пришел мотовоз, подцепил вагоны и доставил нас на ст. Баскунчак. Там вагоны ночью прицепили к какому-то поезду, и мы проследовали до Саратова. Проснулись уже в тупике в Саратове. Солдаты разнесли тарелки, хлеб, масло, сахар и чай. Прошли по купе с солдатским термосом и наделили всех желающих пшенной кашей с тушенкой. В купе работало радио. В Саратове мы простояли долго. «Проводники» прохаживались по коридору. Выходить из вагона было запрещено. В обед солдаты принесли термоса с рассольником и гречневой кашей. Наверное, в багажном вагоне была оборудована кухня. К нам еще подцепили два купейных вагона от московского поезда. Там были офицеры из МО, Ракетного Управления и из НИИ-4 МО (Ракетный НИИ). На наших вагонах таблички с надписями «Астрахань-Москва» и «Москва-Саратов» заменили на таблички «Москва-Фрунзе».

Наконец прояснилось, что мы едем куда-то на юг, через Казахстан.

Постепенно перезнакомились. Было всего два лейтенанта, один старший лейтенант, три или четыре капитана, остальные майоры, подполковники и полковники (двое или трое). Всего более 30-40 человек Руководство экспедиции приняло решение о новом размещении по купе членов экспедиции. Разместили по принципу тематики предстоящей работы.

Из НИИ-4 была представительная группа из майоров и подполковников. Я запомнил только одного майора с фамилией Гребенщиков, которого разместили в нашем купе. Дело в том, что в ЛИАПе я голосовал за кандидата в депутаты Верховного Совет СССР лауреата Сталинской премии  профессора Гребенщикова. Он был создателем в СССР так называемой «голубой», т. е. просветленной оптики. Ее применили сначала в оптической системе перископов подводных лодок, что значительно повысило качество перископов в ночное время. Затем ее использовали в биноклях и, позже, в фотоаппаратах. Я спросил майора, оказалось, что это его отец.

В первую же ночь после Саратова произошло «ЧП». Поезд вдруг очень резко затормозил, да так, что некоторые попадали с полок. У нас упал майор Гребенщиков. Особенно он не пострадал, но на правой ягодице «заработал» обширный синяк, похожий по форме на пистолет «Макаров» который был у него в заднем кармане галифе.

Десяток лет спустя, когда я был подполковником и служил в НИИ-4, случай свел меня с полковником Гребенщиковым. Мы вспомнили нашу совместную работу в экспедиции, но свое падение с полки он забыл! И вообще ему не хотелось почему-то говорить на эту тему).

Подъехали к станции Аральское море (г. Аральск). Эта станция поразила нас тем, что прямо на перроне стояли прилавки, на которых продавалась самая различная  рыба. Тут были сазаны, окуни и еще какая-то большая рыба. Рыба была представлена в самых разных видах приготовления: горячего копчения, холодного копчения, жареная, вяленая, сухая, мороженая. Еще там продавались самые различные изделия из верблюжьей шерсти. Свитера, джемперы, трусы, носки, перчатки и т. д. У вокзала на площади стояло множество верблюдов, запряженных в сани. Я впервые увидел столько верблюдов. Как сувениры купил перчатки и носки  из верблюжьей шерсти. Они оказались настолько носкими, что я проносил их не менее трех-четырех лет.

Итак, мы катили в поезде Москва-Фрунзе. После Аральского моря проехали большую станцию Казалинск. Наконец, доехали до станции Джусалы. Там, для большинства из нас неожиданно, вагоны отцепили от поезда и загнали в специально построенный для этого тупик (см. карту).

         О Джусалах в то время. (БСЭ): Это большая железнодорожная станция. Имеется тепловозное депо, большие ремонтные мастерские, мясокомбинат. Поселок состоит из двух частей: русской и казахской.

В русской части дома деревянные. Перед каждым домом небольшой палисадник с кустиками и небольшими деревьями. За домом небольшой огородик.

В казахской части дома глинобитные или глинобитные землянки. Дома обнесены сзади глинобитной стенкой, высотой метра полтора, по верху которой вмазаны в глину осколки бутылок. У дома и в дворике, никаких растений. Окна образуются из небольших стекол  размером примерно 20х20 см, вмазанных прямо в стену. Топятся дома по-черному! В верней части стены сделаны отверстия, через которые выходит дым.

В тупике стояло уже несколько вагонов.

В четырех, ранее прибывших плацкартных вагонах жили солдаты охраны и шофера автороты. Был вагон-ресторан, несколько багажных вагонов, вагон рефрижератор, а также несколько товарных вагонов-теплушек, в которых располагались походные кухни и склады. Нас одели в черные полушубки с погонами. Еще нам выдали лётные меховые куртки и брюки. Вид был «классный»! Особенно если учесть, что мы были со штатным личным оружием, а у меня был «Стечкин» в деревянной кобуре.

Вся территория площадки около тупика была обнесена двухрядным забором из колючей проволоки. В углах площадки была поставлена вышка с часовым.

На площадке стояло с десяток грузовых машин, четыре машины с КУНГами – радиостанции, радиорелейная связь и десяток легковых вездеходов ГАЗ-69.

Начальником экспедиции (номинально) считался генерал Вознюк, однако, он здесь не показывался. Фактическим начальником экспедиции был полковник (по-моему) с какой-то украинской фамилией.

Весь офицерский состав экспедиции был поделен на группы по специализации: топографическая группа, медицинская группа, группа строителей, группа геологов, группа метеорологов, группа радио обеспечения и др. Каждой группе определили в вагоне соседние купе по числу размещаемых членов группы и плюс одно купе только для работы. Один вагон был штабной с большим залом для совещаний. В каждом вагоне были проводники -мужчины средних лет, в железнодорожной форме, но очень молчаливые и мало похожие на железнодорожников!

Я был определен в объединенную группу метео- и радиообеспечения, так как мой начальник не приехал.. Нашу группу возглавлял майор Метелица из Кап Яра. Фамилию эту я запомнил, так как про него ходила такая «байка»: «Там, куда он приезжает, хорошая погода сменяется метелью».

В мои обязанности входил сбор материалов метеоданных, а также измерение распространения радиоволн по всей территории будущего полигона.

Надо было провести учет всех существующих метеостанцией в районе, их оснащения, сбор метеоданных за пять-десять последних лет и их обобщение.

В задании говорилось, что радиоизмерения включают в себя: измерение электропроводности почвы по всей территории, определение прохождения радиоволн различного диапазона, измерение высоты ионизированных слоев (отражающих короткие волны) и дрейфа облаков этого слоя по высоте и в пространстве. Самое главное, что подробную методику работы должны были составить в НИИ-4 МО, и её должен был привезти старший нашей группы, но он по какой-то причине  не прибыл.

В одном из вагонов были, обнаружены какие-то ящики с измерительными отечественными и зарубежными приборами, но никто не признался в их заказе.

Имелась также группа радиоразведки и радиопомех, не входящая в нашу группу, но ее основной задачей был контроль эфира, постоянная пеленгация всех радиосредств выходящих в эфир в этом районе и постановка помех в случае необходимости. Группа с нами не контактировала. Начальником её был майор из КГБ. Они располагались в отдельном вагоне.

С первого дня после приезда нас кормили в столовой, размещенной в вагоне-ресторане, комплексными завтраками, обедами и ужинами. Спустя несколько дней, в столовой появилось меню, правда, с ограниченным выбором.

Кроме меня специалистов по радио в экспедиции не было. Мне поручили ознакомиться с найденными приборами и научиться делать соответствующие измерения.

Пришлось изучать работу с приборами, часто методом «тыка». Для  измерения электропроводности почвы использовались специальные многодиапазонные приемники, которыми измерялась напряженность электрического поля от определенных специальных радиостанций на поверхности земли и в колодцах на глубине 2, 4 и 6 метров. Нереально было бурить специальные колодцы для измерений в зимнее время. Поэтому  приняли решение использовать для измерений существующие колодцы. Колодцы изображаются только на картах крупного масштаба (0,5 и 1,0 км/см). Дали задание просмотреть все карты огромного района в основном северо-восточнее Джусалы и по ним определить координаты имеющихся колодцев. Карты этих масштабов, даже не заполненные информацией, имели гриф «секретно». Поэтому, если при выезде берешь карты с собой, то должен иметь при себе табельное оружие и  должен быть сопровождающий тоже с оружием. Так как все группы много работали с картами, то одно из купе в штабном вагоне было превращено в хранилище карт.

 В наших купе были только маленькие столики, поэтому мы заказали и нам привезли чертежные доски. Несколько дней мне потребовалось, чтобы просмотреть десятки листов карт, по ним составить перечень колодцев в районе и определить их координаты.

Не было четких методик измерений. Нашли, или привезли, какие-то листки (скорее черновики) с записями, в которых было трудно разобраться.

Для проведения работ, нам необходимо было посещать все пункты района, поэтому, для обеспечения секретности, мы на время командировки сдали удостоверения личности офицера, а взамен их «всем разъездным» вручили  специальные «крутые» удостоверения, заменяющие все виды документов.

Это была красная книжечка размером с паспорт. На обложке большой, тисненый золотом герб СССР. Внутренняя часть выполнена на гербовой бумаге. 

----------------------------------------------------------------------------------------------------------- ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------- 

На левой стороне надпись:

УДОСТОВЕРЕНИЕ Серия ____№____

Ниже фотография размером 6х9. На нижних углах фотографии тисненые гербовые печати. Одна «Министерство Обороны СССР», другая «Совет Министров Казахской ССР».. 

На противоположной стороне текст:

«Предъявителю данного удостоверения Ягунову Евгению Анатольевичу дается право собирать на территории Казахской ССР сведения гражданского, административного, экономического, военного и другого характера. Всем органам Советской, Государственной и Военных властей, органам МВД оказывать всестороннее содействие. Он не должен объяснять необходимость получения сведений.

Неоказание помощи расценивается, как государственное преступление».

Министр обороны Малиновский /подпись/

Председатель Совета Министров Казахской ССР Тайбеков /подпись/

----------------------------------------------------------------------------------------------------------- ---------------------------------------------------------------------------------------------------------------- 

Примечание: Удостоверение было подписано подлинными подписями (не факсимиле!).

Моя работа по радиоизмерениям постоянно откладывалась, так как всегда находились какие-то неотложные дела по сбору метеоданных. Я часто выезжал в ближайшие населенные пункты за 20- 100 км на метеостанции и переписывал в специальные блокноты данные.

Для этих ближних разъездов нам был придан автобатальон из Туркестанского Военного Округа с шоферами «джигитами», как мы их прозвали. Они не признавали малого нажатия на педаль газа. «Езжай тише, перевернемся!» «Моя русский плохо понимает!»

И вот однажды, в январе, мы возвращались из ближней поездки (40-50 км.) и уже ехали по Джусалам, как на одном из крутых поворотов шофер не сбросил газ и резко повернул. Машину на оледенелой дороге занесло, она ударилась колесом о замерзшую кочку, и мы благополучно перевернулись и, сделав кульбит почти на полный оборот, ударились колесами в стену глинобитной мазанки. Часть стены упала. Мы, отделавшись легким испугом, вылезли через мою дверь. Вылезая, я хорошо потоптался на «джигите». Потом вылез он.

Из проезжавшей мимо машины вышли наши офицеры и солдаты. Общими усилиями мы поставили ГАЗ-69 на колеса. Из пробоины в стене мазанки выскочило четверо или пятеро абсолютно голых (был январь), чумазых, закопченных ребятишек и уставились на нас. Потом вылезла такая же грязная древняя старуха-казашка, которая загнала ребятню обратно.

Тут я использовал весь мой матерный запас и обрушил его на шофера. Тот не особенно вначале расстроился. Но когда ему старуха сказала несколько слов по-казахски, он побледнел, прямо затрясся от страха и что-то пробормотал в ответ. Когда мы вернулись, я сказал их старшине (тоже туркмену), о происшествии и тоже его обматюгал. Тот вытянулся в струнку и только повторял: «Есть! Так точно! Есть!». И тогда я осознал информативность нашего русского мата на всяких нерусских людей!

Вечером, я увидел, что старшина привез на самосвале глину, размешали ее с кипятком из полевой кухни, и с группой солдат выехали. Я догадался, что они отправились делать ремонт. Оказалось, что вообще казахи кровно ненавидят туркменов и таджиков, а те отвечают им взаимностью. Наши шофера без сопровождающих не выходили за пределы огороженного участка. С тех пор с этими шоферами я стал изъясняться только с использованием «лексики», хотя было противно! И больше ни один не сказал, что он «русский плохо понимает».

Как я ранее сказал, у казахов почти нет деревянных домов, только глинобитные, и не дома, а скорее мазанки-землянки. Основания стен и крыша сплетаются из ивовых прутьев и камыша. Каркас с обеих сторон обмазывается глиной. Внутри подобие печки из глины или просто кострище, трубы нет, и дым выходит при топке через отверстия в стене, которые затыкаются тряпкой из старого халата. Потолок и стены покрыты толстым слоем сажи. Окошечко в доме одно, редко имеется два окошечка, и обломки стекла прямо вмазаны в глину. Потолок низкий.

Наши исследования показали, что большинство казахов в этом районе (80-90%) неграмотно. У 30-45% наследственный сифилис (такая информация у казахских медиков была строго засекречена). Это удалось узнать, только предъявив свой «документ» русским врачам. Каждый год, то в одном, то в другом районах вспыхивают чумные эпидемии. Есть «чумные» районы, где больные чумой выявляются круглый год. Разносчиками чумы являлись суслики. Часть степных казахов живет за счет добычи шкурок сусликов. Они ловят сусликов, снимают с них шкурку, потрошат, а тушки варят в казане. Мясо сусликов едят, а сало используется для лечения очень распространенного туберкулеза.

Весной была намечена массовая обработка ядами громадных площадей полигона с самолетов. Затем - сбор тушек и их сжигание. Видимо, обработка принесла эффект, так как впоследствии на полигоне «Байконур» известных мне случаев массовых эпидемий чумы не было.

Одновременно в экспедиции прорабатывался вопрос об организации массового наступления на наследственный сифилис. Потребовалось более 10 лет поистине героических усилий медицинских служб всего Союза, чтобы справиться с этой заразой.

Мы с Сашей ловим шпиона

Нас с Сашей Кореловым (техник-лейтенант из нашего дивизиона) послали в г. Саратов за радиотехническими измерительными приборами, которые нужны были для работы. Приборы изготовлялись в Саратове, и они были срочно заказаны.

Сели в поезд в купейный вагон и поехали. Кушали в вагоне-ресторане. Когда выходили из ресторана, в тамбуре к нам обратился солдат пограничник, который сообщил нам, что один из пассажиров в железнодорожной форме ведет себя необычно. Он подсаживается к нему, угощает спиртным и начинает расспрашивать о тех участках границы, на которой он служит. Особенно его интересовало, насколько тщательно охраняется граница. А когда проезжали Джусалы, он обратил внимание на то, что на местном аэродроме вдруг появилось много транспортных военных самолетов. Его любопытство и вопросы показались солдату слишком подозрительными. Солдат обратился к одному майору со своими подозрениями, но тот назвал это пьяным воображением. А он только представлялся пьяным, а водку выливал в подставку с цветами. Мы с Сашей были очень озадачены. Солдат не походил на ненормального и внушал нам доверие. Мы проверили его документы - он едет в отпуск на родину. Железнодорожник ехал в нашем вагоне. Мы решили посоветоваться с начальником поезда, который был в соседнем вагоне. Я Саше посоветовал наблюдать за купе с «железнодорожником», а сам пошел к начальнику поезда. Из разговоров мне было известно, что начальники поездов часто помогают КГБ.

Я зашел в купе начальника поезда и попросил посторонних выйти. Потом показал ему свое удостоверение, которое он внимательно прочитал. Затем подробно ему пересказал слова солдата. Мы подумали, и начальник спросил меня: «А оружие у вас есть?». Я ответил утвердительно. Тогда решили задерживать «железнодорожника» перед станцией Аральск, а начальник поезда сообщит туда, чтобы нас там встречали работники милиции. Договорились, что наш проводник позовет его к начальнику поезда якобы для проверки железнодорожных проездных документов. А мы должны его дожидаться один в купе начальника поезда, а другой снаружи.

Так и сделали. В Аральске Саша из вагона выходит первым, за ним «железнодорожник», а за ним я. Я свой Стечкин переложил за пазуху, а Саша расстегнул кобуру и держал руку на пистолете. Как только мы вышли из вагона «железнодорожник» отпрыгнул в окружающую толпу казахов и бросился бежать. Саша, выдергивая пистолет, случайно нажал на спусковой крючок, произошел выстрел, пуля ударилась об асфальт перрона и с диким воем рикошетировала.

Толпа казахов, окружавшая поезд, от испуга попадала плашмя на перрон. Поэтому бегущий оказался у всех на виду. От вокзала навстречу ему бежали два милиционера с пистолетами и двое в гражданском, они сбили бегущего с ног и мгновенно защелкнули наручники на запястьях. Казахи вскочили. Один старик подбежал к месту, где пуля вырвала часть асфальта, с какой-то туземной радостью воткнул в углубление палец и истошно закричал: «Дирка, дирка, смотрите дирка!» К нему подбежали другие и стали что-то быстро говорить друг другу. А я тоже с радостью подумал: «Как хорошо, что пуля, рикошетировав, никого не задела!»

Мы все зашли в дежурную комнату милиции, а задержанного увели куда-то. Я предъявил свои документы милиционерам и рассказал суть дела. Нашли в поезде и привели солдата-пограничника. Записали его показания и наши. Потом нас с Сашей пригласили в другую комнату, где были люди в штатском. Один из них представился капитаном КГБ, показал свое удостоверение и попросил показать наши. Мы показали. Спросил, а другие документы у Вас есть? Я показал ему последнюю строку данного документа, где было написано: «Данный документ заменяет все виды других документов в полном объеме». Он поблагодарил нас за проявленную бдительность. Сказал, что сообщит о нашем поступке своему начальнику, чтобы тот сообщил в наше министерство о нашем поощрении. Поезд задержали с отправлением минут на 20-30. Вскоре было установлено, что тот железнодорожник, чьи документы были у задержанного нами, умер за полгода до этого. Работники в штатском снова нас поблагодарили, записали наши данные из командировочных (а они были ложные!) и сказали, что сообщат о нас командиру части. Мы сели в поезд и отправились дальше. Приключений в поездке больше не было.

До нас благодарность так и не дошла. Спустя более 20-ти лет я у своего старого «Капустин Ярского» товарища из нашего дивизиона, который волею судьбы оказался представителем КГБ в нашем управлении НИИ-4, кое-что узнал. Он признался, что, исходя из срока давности, мне сейчас это можно сказать. В моем деле КГБ фигурирует факт 25-ти летней давности о том, что я участвовал в задержании шпиона, но без всяких подробностей. Но сказано, что об этом сообщено командованию. Вот так! Как в известном фильме: «КГБ никому никаких справок не давало, но при случае – срок давало!» Но до командования это не дошло, либо оно пренебрегло этой информацией.

Моя поездка в Алма-Ату

В конце января вызывает меня к себе полковник, начальник штаба экспедиции и знакомит с полковником со знаками отличия строителя, и взаимно представляет нас. Меня он назвал ведущим специалистом экспедиции по сбору информации по различным вопросам. Полковник-инженер Трофимов Сергей Иванович (по памяти) начальник отдела из Управления перспективного строительства Министерства Обороны. Нам предстояло вместе выехать в Алма-Ату. Он едет в Совет Министров КазССР, а я сопровождаю его с секретными документами. После его сопровождения, должен выполнять свое задание в Центральном управлении гидрометеослужбы Казахстана. Заняться сбором метеоданных по всему району будущего полигона за предшествующие 10 лет. У меня было разрешительное письмо, подписанное Начальником Гидромета СССР.

Я выписал проездные билеты в мягкий вагон поезда Москва - Алма-Ата, По телефону начальнику станции заказал для нас отдельное купе. За 20 минут до прихода поезда вышли и по путям пошли на станцию. Темно, с трудом различаем под ногами шпалы, поэтому я подсвечиваю под ногами электрическим фонариком. Наконец, ближе к вокзалу появились редкие фонари, и стало посветлее.

Вдруг рядом с нами послышался душераздирающий крик о помощи. Я посветил в ту сторону, и мы увидели человека, лежащего на земле, а около него двух казахов, у одного из которых был нож. Я, недолго думая, выхватил пистолет из кобуры, выстрелил в воздух и закричал «Стоять, руки вверх, а то перестреляю!» Два парня вскочили и замерли с поднятыми руками, а третий остался лежать на земле. Мой полковник проявил любопытство и наклонился над лежащим человеком. Тот видимо подумал, что это снова нападающий хочет с ним что-то сделать, мгновенно вскочил и, не видя вокруг ничего из-за залитого кровью лица, со всей силы ударил по тени. К сожалению, тень оказалась лицом полковника. Тут вскочивший казах рассмотрел меня с поднятым огромным пистолетом, страшно испугался, упал на колени и завопил «Не убивайте меня, меня вот те хотели убить!» На звук выстрела от станции уже бежали два милиционера. Они подбежали и, увидев нас, встали как вкопанные. Один был казах, а второй русский. Вообще я заметил, что в Казахстане почти всегда, на разных должностях и постах, русские дублировали казахов. Видимо это делалось специально, чтобы пресекать казахский национализм! Национализм, которого даже в те времена было больше, чем достаточно. Я объяснил милиционерам ситуацию, из-за которой я должен был выстрелить в воздух. Милиционер-казах увидел, что у полковника весь глаз заплыл, и показывая на стоящего на коленях узбека (я разглядел), спросил: «Это он ударил?» «Да - подтвердил я, - но он это сделал случайно!» Тогда мент-казах говорит: «Сядет в тюрьму и подумает, кого можно бить!» Тут мой полковник, наконец, обрел дар речи и говорит: «Это он ударил меня случайно, а те хотели его зарезать! Подробных письменных показаний мы сейчас дать не можем, так как спешим на поезд в Алма-Ату, но после возврата из командировки мы все подробно напишем и узнаем о принятых мерах!»

В заполненном воинском требовании, было написано:: Полковник Трофимов С. И. и сопровождающие его инженер-лейтенант Ягунов Е.А., лейтенант Иванов И.И., лейтенант Петров И.И. Я пошел в кассу и взял билет в купе мягкого вагона Здесь следует пояснить, что по правилам перевозки секретных документов полагается отдельное купе.

В вокзал полковник до прихода поезда не заходил, чтобы «не светить своим фингалом». Я дал ему медный пятак, чтобы он приложил его к глазу и не отпускал. После билетной кассы я зашел в медпункт и попросил дать мне консультацию, что надо предпринять, чтобы подбитый глаз и синяк быстрее рассосался. Дежурная сестра-казашка начала что-то выступать, зачем, да почему. Тогда я сунул ей под нос свое «крутое» удостоверение и сказал, что она нарушает закон. И она, заикаясь от страха, все объяснила и снабдила меня всеми необходимыми лекарствами (в трех пузырьках) ватой, бинтом и всеми инструкциями на этот счет. Подошел поезд, мы прошли в свое купе и поехали. Я сразу приступил к лечению моего полковника. Поезд до Алма-Аты шел трое суток, и за это время надо было полковника привести в достойный вид для встречи в Совете Министров КССР. Лечению помогла пожилая женщина из соседнего купе. Доехали мы благополучно, лечение удалось. Синяк под глазом почти исчез, осталась только небольшая припухлость у глаза. В вагон ресторан мы, естественно, не ходили, еду нам приносили в купе. Полковник из чувства благодарности, за обеды расплачивался сам и даже не хотел выслушивать мои возражения на этот счет.

В Алма-Ате прямо у вагона нас встретил шофер из СОВМИНА и довез нас до гостиницы Совета Министров, где нам предоставили два смежных номера. Полковнику дали номер-люкс, а мне одноместный обычный. Но мы решили, что я размещусь на диване в гостиной люкса. Так по всем соображениям нам было удобнее, и соблюдались требования безопасности. В наше распоряжение была выделена «Волга». На следующее утро нам позвонили в номер и попросили сделать заказ на завтрак и обед. Завтрак нам принесли прямо в номер и сказали, что платить не надо. Машина ждала нас у подъезда гостиницы. Нас довезли до Совета Министров, я попросил шофера подождать меня. После сдачи привезенных документов в секретную часть Совета Министров я мог заняться своим заданием в Гидрометеоцентре.

Я вышел из Совета Министров и сказал шоферу, чтобы он отвез меня в управление Гидрометеоцентра. Там шофера я отпустил. И пошел к начальнику Гидромета. К моему удивлению им оказался выпускник нашего ЛИАПа. Он окончил приборный факультет, получил назначение в аэропорт начальником на метеолокатор. А потом его по решению партии направили на усиление - возглавить Гидрометеоцентр. Пришлось согласиться. Я показал ему свое предписание, мы обговорили, как быстрее выполнить мою задачу. Работы было очень много. Начальник вызвал заведующую архивом и начальника отдела текущей информации. Предупредил их о большой важности и секретности выполняемых работ и попросил для выполнения назначить самых толковых и активных сотрудниц. Дали мне под начало 4-х девушек. Я поставил им задачу, попросил записать основные пункты для памяти. Об ЭВМ в Гидрометеослужбе тогда и слыхом не слыхали, и пришлось фолианты данных обрабатывать вручную. Выписывать по заданной методике данные в толстые тетради. Девушки оказались очень толковыми и работа по подготовке данных быстро пошла. Потом данные перепечатывались в машинописном бюро.

В январе в Алма-Ате стоит солнечная, ясная погода, снег и легкий морозец 7-10 градусов. Но вдруг в Алма-Ате резко потеплело до +12-15 градусов при собственном прогнозе метеоцентра -10. Снег на улице начал быстро таять. Улицы Алма-Аты превратились в бурные ручьи. Все сотрудницы оказались одеты в валенки, а чтобы сходить в столовую или магазин, надо было форсировать бурный поток, мчащийся по середине улицы. Я был единственный, на ногах которого были сапоги, поэтому пришлось сделать несколько ходок до столовой и магазина, чтобы накормить всех голодных. А голодные они стали по собственной недоработке прогноза, который ничего не говорил о предстоящем резком потеплении. Потом вместе с начальником при подробном анализе сводок с окружающих Алма-Ату метеостанций станций выяснили, что одна из них предсказала резкое потепление, но другие отрицали это, и поверили им. Вот, что такое метеослужба.

Работа по подготовке данных шла хорошо, и я решил, немного отдохнуть и посмотреть город. Я вышел в город погулять. Вдруг я вспомнил, что где-то здесь под Алма-Атой живет Нинина подруга Зоя Малыгина. Обратился в справочное бюро, но там долго искали (более 2-х часов) и ответили, что такая в окрестностях Алма-Ата не проживает. Пошел в управление милиции в центральный адресный стол, предъявил свое «крутое» удостоверение и сразу сработало. Я сказал, что нас интересует противочумная борьба, которая ведется в Казахстане. И мне сказали адрес противочумной станции и фамилии ее сотрудников. И на все я потратил не более 15 минут. Противочумная станция располагалась за городом в 15-20 км. Надо было достать машину. Пошел в гараж Совета Министров, но шофера нашей машины уже не было и дежурный по гаражу, посмотрев на мое удостоверение, дал мне дежурную машину на 3 часа. Чем я и воспользовался. Зоя бала сильно удивлена моим появлением. Мы о многом поговорили, в том числе и о том, что с Ниной я временно прекратил контакты, но я надеюсь, что мы помиримся и поженимся. В комнату посмотреть на одноклассника Зои пришли почти все сотрудники. Включая начальника. Я познакомился со всеми. Организовали стол. Выпили. Закусили.

Во время разговоров за столом я Зое объяснил, что меня интересует обстановка по заболеванию чумой в Северном Казахстане. Казахи нас вводят в заблуждение, уверяя, что чума встречается очень редко. Зоя сказала. что у нее осталась папка с черновыми записями годового отчета. Спросила разрешения у начальника, который был за столом, и тот разрешил. Мы попрощались, и я поехал в гостиницу. Не думал тогда, что вижу Зою в последний раз. Вскоре она погибла в авиакатастрофе. Полетела в отпуск домой, у самолета ИЛ-18 отказал двигатель и он пошел на вынужденную посадку в поле. В Казахстане поля разных хозяев отделяются друг от друга глиняными стенами – дувалами окруженными кустарниками. По-видимому, летчик этого не знал, самолет ударился о стенку и перевернулся. Погибла одна Зоя. Родителям ее сказали, что она не пристегнулась ремнем при вынужденной посадке. Так рано погибла наша Зоя!

Вскоре все документы в Гидрометеослужбе были подготовлены. Я купил девушкам большую коробку шоколадных конфет за их доблестный труд. Все материалы были отпечатаны на машинке и переплетены. Мой полковник улетал раньше прямо в Москву, и я проводил его. В аэропорту я узнал, что можно долететь до Джусалы на рейсовом самолете Ил-14, который стал делать у нас посадку по требованию, если есть туда пассажиры. Я тут же выписал себе проездной на самолет и взял билет. После отлета полковника я переселился в одноместный номер.Через два дня я закончил все свои дела в Гидромете и на другой день прилетел самолетом в Джусалы.

Все материалы из Гидрометеослужбы были приняты на ура! Особенно доволен оказался наш доктор, начальник медгруппы (полковник медслужбы), который получил противочумный отчет из первых рук. Хотя отчет и не был официально утвержден, а был черновиком, но представлял большой интерес. Официальные лица Казахстана всячески принижали масштабы чумных проявлений в республике и давали иногда «отфильтрованные» данные. В частности, количество заболевших чумой в районе полигона они занизили почти в 10 раз. Доктор доложил о привезенном мной отчете начальнику. (И.О.) экспедиции и тот объявил мне благодарность в приказе от имени начальника. Это была моя первая военная благодарность! Отчет перепечатали на машинке и подшили к другим мед материалам. При разговоре с начальником я его спросил, когда будут начаты работы по радиоизмерениям? Он ответил, что когда я был в Алма-Ате, приезжал какой-то специалист из Москвы. Но не обнаружил нужных приборов и уехал.

За время моего отсутствия в экспедиции произошло ЧП. Одну из наших машин ночью в метель на неохраняемом переезде сбил скорый поезд. Машинист паровоза резко затормозил. Машина валялась под насыпью. Когда к ней подошли с факелом она вспыхнула и все находящиеся в ней сгорели. Погиб подполковник из управления, майор из Кап Яра и шофер. Виноват был «шофер-джигит», который тоже сгорел.

Поездка в Тирень Узяк

Для окончательного решения вопросов размещения объектов нового полигона необходимо было решить вопрос об изменении ранее использованных маршрутов сезонного прогона скота через территорию полигона.

Веками в Казахстане сложилась практика массовых перегонов скота, весной с юга на север, а затем осенью прогон в обратном направлении. Причина перегона скота в том, что в центральном Казахстане уже к середине апреля трава полностью выгорает. Поэтому для выпаса скота приходится перегонять его на север, где травы еще сочные и зеленые. С приходом на севере Казахстана осенних холодов, скот перегоняется в южные районы Казахстана, где тепло и трава после осенних дождей снова зазеленела.

Центром прогонных маршрутов в районе полигона был Тирень-Узякский район. Поэтому руководством экспедиции было принято решение о посылке в Тирень-Узяк группы, для уточнения существующих маршрутов прогона скота, проходящих по району. Надо также было выяснить возможные изменения прогонных маршрутов, и оценить дополнительные затраты на обустройство новых маршрутов, устройство водопоя для крупного скота и овец, устройство колодцев и каков должен быть их дебет.

Я, как один из младших офицеров, опять оказался крайним. Меня назначили старшим группы из двух человек. Вторым был Саша Корелов. Ранее нам выдали теплое обмундирование – меховые лётные штаны и такие же куртки. В сочетании с черными полушубками и моим громадным пистолетом Стечкина в деревянной кобуре вид у нас был весьма живописным. Мне выдали также лётный планшет с подробными картами района. Так как на картах были нанесены предполагаемые места некоторых объектов будущего полигона, то карты имели гриф «Совершенно секретно», что накладывало на нас дополнительную ответственность.

Кроме наших «крутых удостоверений» нас дополнительно снабдили специальным предписанием, подписанным лично Председателем Совета Министров Казахской ССР Тайбековым и скрепленным печатью Совета Министров. В основном это было сделано для максимального содействия районных чиновников всех рангов и принадлежности. Мы выписали себе проездные документы на 4-х человек, чтобы занять отдельное купе.

К сожалению, на разъезде Тирень-Узяк останавливался только местный поезд, который ходил раз в сутки и к тому же через день. В поезде был всего один купейный вагон и поэтому билет пришлось заказать заранее. Поезд приходил поздним вечером, мы заняли своё купе, но проводница захотела подсадить к нам еще одну пассажирку, поэтому за свои места пришлось повоевать. Мы попросили проводницу разбудить нас, закрылись в купе, и немного вздремнули. Проводница постучала к нам, когда поезд уже останавливался. Поезд стоял всего минуту, и нам пришлось дернуть стоп-кран, чтобы успеть выйти. Кроме нас на станции никто не вышел. Было темно. Перрон освещался одним керосиновым фонарем на столбе. Спросить было не у кого! Станция представляла из себя маленький щитовой домик. Холодно, метет поземка. Все входы в домик закрыты и на наши стуки никто не отзывался. Окна были темны. Но мы были очень настойчивы и так начали барабанить в окна, что стекла могли вылететь. Наконец форточка открылась, и там показалось испуганное косоглазое лицо. Мы долго объясняли ей кто мы такие, и что нас надо впустить на станцию в противном случае мы пообещали ей увольнение на следующий день. Это подействовало. Наконец она нас впустила в зал ожидания. При виде моего громадного пистолета она так перепугалась, что стала заикаться. Мы при свете фонаря со свечкой, показали ей свои удостоверения и обвинили ее в саботаже и противодействию властям. Тут она начала громко плакать и просила ее простить. Кроме нее на «станции» никого не было. Телефонной связи с райцентром  не было. До поселка три километра, и при морозе и метели добираться до поселка было весьма проблематично! Решили дожидаться утра, когда на лошади на санях приедет «начальник» станции. Испуганная дежурная снабдила нас матрацами и одним одеялом. В комнате было достаточно тепло. Мы хорошо заблокировали входную дверь и улеглись на станционных диванах. Попросили дежурную не спать и разбудить нас сразу по приезду начальника станции.

Утром в 7 часов дежурная нас разбудила, напоила чаем с печеньем и попросила не говорить начальнику, что она нас не пускала в зал ожидания. Вскоре приехал начальник, казах - молодой толковый мужик и он сразу понял, кто мы такие. Мы попросили заказать нам отдельное купе для обратного отъезда. Он ответил по военному «будет выполнено товарищи начальники!» Усадил нас в сани, ноги закрыл попоной, и мы поехали вместе с дежурной в город.

Вскоре в голой степи показался город-поселок-райцентр. Поселок производил удручающее впечатление! В поселке было только четыре одноэтажных щитовых дома, похожие на бараки. Остальные дома (около трех десятков) были целиком глинобитные с одним или двумя маленькими стеклянными окошечками без рам. Стекла, как было принято, прямо вмазаны в стену.

Подошли к зданию, где, как сказала дежурная, был Исполком. На двери висел замок. Тогда, оглядевшись, мы в одном из зданий обнаружили чайную. Там был только повар - старый казах. Он предупредил нас, что у него только мясо «казы» (так казахи называют конское мясо). Я согласился, а Саша ничего не понял. Повар приготовил нам сборную солянку и плов из казы. Мясо было мягкое и плов, приготовленный с добавкой бараньего сала, очень вкусный. Саша кушал и нахваливал. Он думал, что плов из козьего мяса. Чай был свежезаваренный, сладкий. Когда мы вышли из чайной, я не удержался и говорю Саше, ну как тебе «ИГО-ГО»? Какое «Иго-го?», переспросил Саша, и я ему популярно объяснил, что сейчас в Казахстане происходит массовый забой на мясо целых табунов лошадей, так как такое их количество не нужно для современной Армии. Когда до Саши дошло, что он кушал с удовольствием конину, его вырвало. Я никак не предполагал, что он такой брезгливый. Даже в нашей столовой, в Джусалах, плов и азу часто готовились из конского мяса на любителя. Мясо немного красноватое, но очень мягкое и вкусное. Лошади ведь были вольные из табунов. А Саша даже на меня обиделся!

В соседнем здании располагался Райком и Исполком и мы пошли туда. Слух о нашем приезде быстро распространился по поселку, и когда мы пришли в исполком, то председатель исполкома был уже на своем месте. Я предъявил ему предписание Тайбекова и мое «крутое удостоверение». Он внимательно по два раза все прочитал, и сказал, что сейчас же отдаст указание, чтобы нам принесли все схемы маршрутов прогонов. Я на словах пояснил нашу задачу. Он предоставил нам для работы свой кабинет, а сам перешел в кабинет секретаря райкома, который был в командировке.

Но шло время, а документы нам не приносили. В кабинет заглядывали, какие то личности и дверь захлопывали. Я понял, что решили потянуть время. Мы достали с Сашей свои пистолеты и положили их перед собой. Через некоторое время я вышел в приемную и повышенным голосом говорю секретарше (странно, но русская), что если председатель сейчас не появится и мне не дадут телефонную связь с Кзыл-Ордой, то я буду это рассматривать как государственный саботаж и вредительство, и я лично доложу об этом Тайбекову. Секретарша сказала, что все нужные документы хранятся в сейфе председателя. Тогда я сказал, что сейчас же из пистолета бронебойными пулями собью замок с сейфа, так как наше время ограничено.

Буквально через 3-5 минут в кабинет постучал и зашел русский молодой человек и представился начальником КГБ района. Я потребовал показать его документы, и он сразу их отдал, а потом попросил мои. Мы были примерно одного возраста. Когда мы приехали, он находился в районе. Его разыскали и по телефону сообщили, что в райком прибыли какие-то  подозрительные лица. А перед этим в Кзыл-Орде был задержан американский шпион, с заданием выявить все вопросы, связанные со слухами о строительством полигона. Он нам сказал, что удостоверился в подлинности наших документов, так как совпали особые скрытые отметки на них. Он очень извинялся и сказал, что берет всю подготовку нужных документов под свой контроль. Потом доставит нас к любому проходящему поезду, остановит его и посадит нас.

Работа буквально закипела, нам все документы подобрал КГБ-шник, а секретарша быстро все отпечатала и без ошибок. Обед нам принесли прямо в кабинет, он был весьма неплохой и без «казы».

К вечеру мы окончили подготовку, документов. Вызвали председателя исполкома только для подписи. Он стал заговаривать со мной, но я его заискивания проигнорировал. Потом КГБ-шник отвез нас на машине к поезду Алма-Ата-Москва, который  сделал остановку по требованию на 1 минуту, мы сели, и проводник проводил нас в отдельное купе.

Мы без приключений вернулись в Джусалы. Командованию наши материалы понравились своей полнотой и обоснованностью.

Мои полеты по территории полигона

Для обеспечения работы экспедиции нам был придан авиаотряд, который дислоцировался на сельскохозяйственном  аэродроме в Джусалах. Перед нашим приездом аэродром модернизировали, и он получил возможность принимать двухмоторные самолеты типа ЛИ-2, ИЛ-12 и ИЛ-14. В авиаотряде, приданном нам, было два самолета ЛИ-2 (предшественник ИЛ-12) на 24 места и пять самолетов АН-2 и АН-4 (4-8 мест). Один из ЛИ-2 был оборудован специальной аппаратурой для точной аэрофотосъемки. На нем одна из наших групп постоянно совершало полеты. На одном из АН-ов было установлено дополнительное электрооборудование, салон был утеплен, имел отопительное устройство на солярке и приспособлен для размещения и крепления приборов. С командиром этого самолета (ст.лейтенантом) меня познакомили. Сказали, что я буду летать с ним. Но эта работа постоянно откладывалась.

Наконец в феврале был дан приказ о начале работ. Видимо, обещанный специалист не приедет, а надо закрывать план выполнения работ. Выдали откорректированную в сторону сокращения измерений методику. Количество приборов было ограничено двумя. Первый был предназначен для определения высот ионизированных слоев в стратосфере в дециметровом и метровом диапазоне волн. Прибор имел индикатор на электронно-лучевой трубке с нониусной шкалой определения расстояний между импульсами. К нему прилагались две директорные антенны для разных диапазонов волн. При проведении измерений они направлялись в зенит. По отраженному сигналу определялась высота ионизированного слоя и его интенсивность. Второй прибор нашего производства, для определения электропроводности почвы путем измерения поглощения  радиоволн при опускании в скважину (колодец). Многодиапазонный приемник (от сверхдлиных до коротких волн) со стрелочным индикатором уровня сигнала. Антенны - штыревая, магнитная и рамочная. Измерение на поверхности земли и при опускании в скважину (колодец).

Мне пришлось при производстве измерений налетать на АН-2 наверное несколько тысяч километров. В своих полетах пришлось охватить почти весь северо-восточный Казахстан. Это должна была быть моя основная работа в экспедиции. Северная граница наших полетов вышла даже за границы Казахстана в Челябинскую область.

Во время длительных полетов я близко подружился с экипажем АН-2. Летчик старший лейтенант (Володя) и штурман  лейтенант (Витя), такие же, как и я, молодые лейтенанты. В полетах, необходимо было иметь при себе оружие, и это постоянно отравляло жизнь. Нам выдали штатное оружие, т. е. то, которое было записано в удостоверении личности офицера (право на ношения оружия). Мое штатное, начальника отделения БРК, оружие - пистолет Стечкина. Он грамм на 300 тяжелее пистолета Макарова. Пистолет имеет деревянную кобуру, которая может подсоединяться к пистолету как приклад. Пистолет имеет магазин на 20 патронов. К пистолету прилагается подсумок с пятью снаряженными магазинами, который тоже не легкий! Пистолет может стрелять одиночными выстрелами и короткими очередями. Но постоянно носить такой громоздкий и тяжелый пистолет было очень неудобно.

Второй пистолет, Макарова, был у штурмана. У нас было две радиостанции основная и аварийная батарейная. Имелся аварийный запас консервов на неделю. Во время полета местонахождение определяли по радиокомпасу. Был на самолете радиовысотомер и прибор «свой-чужой», если мы попадали в поле зрения локаторов ПВО. На случай длительной вынужденной посадки была также аварийная теплая палатка.  Разогрев пищи делали на бензиновой плитке. За световой день мы делали от 3-х до 8-и посадок.

Помню, один раз сделали посадку на метеостанции. Когда подлетали — увидели ветряк и маленький домик рядом. Там жили двое — муж с женой, оба из Ленинграда. Зарабатывали деньги на кооператив. Они нам очень обрадовались, так как с октября не видели «живых» людей. Радио -единственная связь с  «Большой землей»! В полет мы на промежуточной посадке на аэродроме в Кызыл Орде захватили пачку свежих газет и журналы, зная по опыту, как они дороги этим вынужденным отшельникам на метеостанциях.

Сели на ровную площадку у самой метеостанции. На метеостанции жили муж с женой. Люди еще молодые, лет по 25-30. Нашему неожиданному прилету они очень обрадовались. Все-таки новые живые люди. Но сокрушались, что с нами не передали им почту из дома в Ленинграде. Оба с высшим образованием. Она окончила гидромет, а он институт связи имени Бонч-Бруевича. Я вспомнил, что там училась моя двоюродная сестра Рита Сосновская. Оказывается, он ее знал. У них в Ленинграде остались у бабушки двое детей – мальчик и девочка.  Они подписали договор на 5 лет и за это время накопят на кооперативную квартиру. Раз в два года их отпускают в 2-х недельный отпуск. Хорошо, что вблизи, километров за 5, живут пастухи-казахи. Они помогают поить и кормить скот при его прогонах. Весной косят траву и запасают в кошарах сено. Иногда они приходят послушать радио и посмотреть газеты и  журналы. Сами они безграмотны и читать не умеют. Метеорологи  угостили жареным мясом из сайгачатины. Мы оставили им старый аккумулятор, а летчики налили еще канистру бензина. Главный и самый надежный источник энергии это ветряк, который качает воду из колодца и заряжает аккумуляторы. Подобных встреч при полетах у нас было очень много, но эта запомнилась, видимо потому, что метеорологи были родом из Ленинграда.

В основном, мы делали посадки у кошар, где были колодцы. Кстати, около колодцев были вкопаны высокие шесты, на вершинах которых развивались какие-то пучки веревок. При перегонах скота это позволяло быстро найти колодцы.

После посадки мы выполняли положенные измерения и летели к следующему пункту. Самое интересное было в том, что никто в экспедиции не знал, зачем эти измерения делаются. С майором Гребенщиковым из НИИ-4. мы жили в одном купе. Я его то же спросил — он предположил, что это делается по заданию радио управленцев из НИИ-4. или института связи из Мытищ. А тот, который эти задания составлял, не смог приехать.

Когда мои летчики, узнали, что мои родители живут почти рядом, под Свердловском, то Володя  предложили на два денька залететь к ним. Я, по молодости, согласился на эту авантюру. Это вполне можно было сделать, так как нас никто не контролировал, районы полетов были определены примерно. У нас были воинские требования-чеки для оплаты заправки самолета на любом аэродроме. Кроме того, действовало мое «магическое» удостоверение!

Но после нашего самого северного измерения, откуда намеревались стартовать, в наше путешествие вмешались внешние силы в виде сильного снегопада и метели, и нас не выпустили с промежуточного военного аэродрома под Челябинском. Мы просидели там четыре дня, дожидаясь лётной погоды. Вынуждены были связаться по рации с авиаотрядом и доложить о задержке по погодным условиям. Я порядком устал. Этот гул самолетного мотора проникал во все тело и даже снился ночью. Напоминало известную сейчас песню «То взлет, то посадка, то снег, то дожди…»

В общем-то, хорошего мало!

 Прилет в Джусалы генерала Вознюка

Наконец, когда работы в экспедиции близились к завершению, прилетел к нам в Джусалы наш главный и основной начальник – генерал  Вознюк Василий Иванович. Он ознакомился с ходом работ экспедиции. Всех участников экспедиции собрали в «зале» штабного вагона. Вознюк устроил «разбор полетов». Разговор был деловой, иногда жесткий. За все время мы впервые собрались в одном месте. Наша работа была оценена как очень хорошая.

Не знаю с чьей подачи, но меня назначили к Вознюку порученцем. У него был адъютант – старший лейтенант, очень толковый малый. Он постоянно занимался какими-то оргвопросами. Я был как секретарь с ним. На совещаниях старался все записать, чтобы вечером, пока не забыл, расшифровать. Находился рядом с ним, иногда он говорил – запиши это. Передавал поручения, собирал материалы, отдавал машинистке печатать. На второй день  Вознюк спросил меня, кто я и откуда и похвалил. Даже в столовую брал меня с собой. Увидит, какой-то непорядок – говорит «Запиши».

Иногда расспрашивал о работе в экспедиции, и я, по мере своей осведомленности, ему докладывал. К его чести он ни разу не дал повода к доносительству. Разговоры были чисто деловые. Он пробыл у нас больше недели. Перед отлетом сказал нашему начальнику, что меня он забирает с собой. Так неожиданно кончилась моя командировка.

Мой метеоначальник приказал собрать все материалы моих измерений и передать в группу обработки. Я быстро собрал их в чемодан,  Сдал на склад свой черный полушубок, штаны, валенки забрал свои вещи, На машине с провожающими доехал до аэродрома. Там сели в самолет (по моему Ил-12) и полетели в Аральск на базу, которая обслуживала точки падения ракет, запускаемых из Капустина Яра. Самолет генерала был приспособлен под рабочий кабинет, были там и спальные места. Внутри салон самолета разделен на отсеки-помещения, они имели дополнительную звукоизоляцию, и поэтому там было значительно тише, чем в обычном самолете. Что меня очень удивило, так это отсутствие в самолете  свиты сопровождающих. Прилетели на базу в Аральск. Офицеры, обслуживающие точку падения, во время дежурства жили в степи. Там на одной из возвышенностей были построены «комфортабельные» землянки, имеющие сверху  метровый накат из толстых бревен, а поверх него бетонные плиты и слой земли. По мнению строителей такая защита необходима, если ракета отклонится от намеченной точки падения. Рядом, в капонирах из сборного железобетона, размещались два поисковых вертолета. Внутри землянки были обшиты досками. Только в некоторых был пол из досок.

 Семьи офицеров жили в Аральске. Условия их жизни были не очень хорошие. Дома из соснового бруса, двухэтажные старого типа, довоенной постройки. Удобства во дворе, вода в колонке на улице. Вознюк со строителями решал вопросы капитального строительства сооружений на базе, а также строительства современного жилья в г. Аральске для офицеров и их семей.

В Аральске и на базе точки падения мы пробыли два или три дня. Потом сели еще где-то часа на два-три. Самолет взял курс на Капустин Яр. На аэродроме «Конституция» нас встретила «Волга» и  «ГАЗ-69». Степь уже местами покрылась тюльпанами.

Потом еще 4 или 5 дней я помогал в группе обработки составлять отчет по новому полигону. Тут только я и почувствовал громадный размах будущего полигона межконтинентальных ракет.

Группу обработки курировал заместитель Вознюка по науке полковник Шубравый. По специальности он был радист-локаторщик. Я его спросил о цели моих измерений. Он ответил, что это было в задании экспедиции, но он этими вопросами не занимался, так как инициатива исходила из НИИ-4. Одновременно дал указание свести результаты в таблицу по рекомендованной форме.

Шубравый мне сказал, что сейчас разрабатывается генеральный план внедрения ЭВМ для обработки данных всех полигонных измерений. (Несколько забегая вперед, скажу, что впоследствии Шубравый стал моим руководителем в Ростовской адъюнктуре). Шубравый спросил, на какую должность я назначен. Я ответил, что начальником отделения БРК. Он сказал, что в настоящее время полигон обслуживают прикомандированные из частей расчеты БРК. Они часто меняются, и это отрицательно влияет на цикл и качество испытаний.  Необходим постоянный расчет БРК.

 Сам Генерал Вознюк произвел на меня  очень сильное впечатление! Он сразу схватывал суть вопросов, в которых иногда и не был специалистом. И мгновенно принимал решение. Это был выдающийся государственный человек! В быту он был очень скромен, с подчиненными вел себя вежливо, корректно.  Если бы все наши генералы были  хоть чуть похожи на него! За время нахождения около него у меня создалось впечатление, что он рассчитывает стать начальником нового полигона.

В командировке я пробыл почти четыре месяца. Заплатили нам командировочных по 3,6 руб./сутки + полевые по 1руб 30коп.+15% от зарплаты за секретность. За питание с нас ничего не вычли, хотя начфины и грозились. Примерно через полгода меня нашла еще премия около 2 тыс. рублей. К слову сказать, тогда «Победа» стоила всего 5 тыс. рублей, а мотоцикл ИЖ-350  – 2700рублей. Но тогда к таким приобретениям, я был равнодушен, а мог бы купить сразу  «Победу»

В начале 2003 года мне случайно попалась статья журналиста Сафронова из газеты «"ПРЕЗИДЕНТ"», которая была посвящена нашей экспедиции. Считаю целесообразным привести ее полностью с небольшими купюрами и исправлениями явных ошибок. Итак  – газета.

БОЙКОНУР –  НАЧАЛО ИСТОРИИ

Когда в 1954 году спецкомиссия Совмина СССР искала место для строительства нового ракетного полигона для испытаний первых советских межконтинентальных баллистических ракет Р-7, в расчет брался только фактор географический. Главное – относительная безлюдность района и южные районы.

Ракетчики попали в цель

Рассматривалась, но была отвергнута Пермская область, а затем и Северный Кавказ (территория Чечни). Выяснилось, что для полигона как нельзя лучше подходит степной, почти пустынный район юго-восточнее Аральского моря. Необходимо было свободное от населенных пунктов пространство для падения отработанных первых ступеней ракет.

В декабре 1954 года в район предполагаемого полигона была направлена большая экспедиция, которая включала в себя десятки военных специалистов различных специальностей: ракетчики с ракетного полигона Капустин Яр, строители-проектировщики военных объектов из ЦПИ-31, ученые-специалисты из ракетного НИИ-4 МО, медики-зпидемиологи из соответствующего НИИ МО, специалисты по распространению радиоволн, военные топографы и др.

Экспедицию возглавил начальник Капустино-Ярского полигона генерал-лейтенант Вознюк.

 Экспедицию разместили в десятке купированных и плацкартных пассажирских вагонов, для которых на станции Джусалы был выстроен специальный тупик. Вся территория была обнесена двухрядным заграждением из колючей проволоки. На этой территории располагался прикомандированный из  Туркестанского ВО автобатальон для выполнения транспортных функций. Аэродром с/х авиации в Джусалах был модернизирован и расширен. Туда была перебазирована транспортная эскадрилья в составе 3-х самолетов типа ЛИ-2 и шесть легких самолетов АН-2. Данному району было присвоено кодовое имя «Район Леоновки». Этот шифр значился в командировочных предписаниях.

Экпедиция в Джусалах работала почти весь 1954 год (ошибка в статье – Фактичести с декабря 1954 до апреля-мая 1955 года). Она выполнила огромный объем изыскательских работ. Исследованы и изменены маршруты  сезонного прогона скота. Обследование в степи нор сусликов и диагноз зверьков, показал, что около половины их являются носителями чумных микробов.

Массовое обследование местных жителей-казахов района предполагаемого полигона, произвело на начальство эффект разорвавшейся бомбы – до 70% из них заражены наследственным сифилисом. Вопрос оказался настолько серьезным, что встал вопрос об изменении дислокации полигона. Потом экспедиция перебралась (не было этого) на постоянное место на  разъезд Тюра-Там, который за пару месяцев превратился в большую станцию (туда прибыли строители). Были построены заводы железобетонных конструкций и мощные заводы по производству растворов бетона.

В январе 1955 (опять ошибка, к середине 1955) года почтовым адресом строящегося суперсекретного полигона стал Ташкент-90. Название же "Байконур" появилось в официальных сводках и открытых документах лишь в 1961 году, после полета Юрия Гагарина. Так назывался (и до сих пор называется) поселок, расположенный почти в 400 км к северо-востоку от полигона. В переводе с казахского слово "байконыр" означает  Просторный, обширный край, преимущественно с бурым или рыжеватым оттенком почвы. Сейчас центр казахстанского полигона –  это город Ленинск.

В мае 1957 года с полигона стартовала первая боевая ракета. Официально в документах это 5-й научно-исследовательский испытательный полигон Минобороны. Этот полигон стал основным не только для запуска опытных межконтинентальных баллистических ракет (МБР), но и для запуска космических носителей различного назначения. Именно с него выводились на орбиты пилотируемые корабли, навигационные и разведывательные спутники, научные спутники, а также межпланетные станции, отправляемые на Луну, Венеру и Марс.

И хотя с 1968 года формальное лидерство по количеству запусков ракет перехватил северный космодром Плесецк, пик популярности "Байконура", пришелся на конец 80-х, когда ракеты стартовали отсюда практически каждую неделю. Всего с Байконура за годы его работы стартовало более 1100 МБР и свыше 1200 космических ракет,  которые вывели на различные орбиты почти 1300 спутников, из них около 100 иностранных. После исторического полета Юрия Гагарина в космос в апреле 1961 года более 120 землян (94 гражданина СССР и России, а также 30 иностранцев) стартовали с Байконура на околоземную орбиту. Среди них  были и два представителя Казахстана.

Когда распался Советский Союз и формальным собственником огромного космического хозяйства в одночасье стал Казахстан, там понимали, что из-за отсутствия финансовых возможностей и специалистов поддерживать работоспособность космодрома самостоятельно республика не сможет.

Москве тоже было ясно, что без Байконура не обойтись. Северный Плесецк не мог принять все программы с Байконура, поскольку только в Казахстане имелись стартовые комплексы единственной российской тяжелой ракеты-носителя "Протон", а также только оттуда могли стартовать пилотируемые корабли "Союз", На, сооружение стартовых комплексов для -"Протонов"' в Плёсецке требовалось, по оценкам специалистов, $450-500 млн. и 6-7 лет.

Россия попыталась создать новый космодром в южных широтах. Альтернативой Байконуру должна была стать переоборудованная база дивизии межконтинентальных баллистических ракет в Амурской области, станция Ледяная, близ города Свободный ( где я когда-то служил начальником группы телеметрии, хотя от боевой телеметрии отказались и она не была принята на вооружение). Но полноценного космодрома из "Ледяной" (Свободного) не получилось. К тому были причины.

Незаслуженные амбиции Казахстана

Именно во времена всеобщего развала наших Вооруженных сил президент Казахстана Нурсултан Назарбаев предложил Москве взять Байконур в аренду за $150 млн. в год. У России таких денег не было, поэтому Россия  настаивала на своей более низкой сумме - $80 млн. Компромисс пришлось искать президентам двух стран. На встрече в Москве в декабре 1994 года Борис Ельцин и Нурсултан Назарбаев сложили эти две цифры, и результат поделили пополам. Получилось $115 млн. Именно эта цифра и была указана в подписанном тут же договоре об аренде. Россия арендовала Байконур на 20 лет, начиная с 1991 года.

Впрочем, при подписании договора забыли о главном: механизме выполнения соглашения. О том, как именно Россия будет платить, в документе не было ни слова. В Алма-Ате ждали «живой» валюты, а Москва сочла, что деньги будут просто списываться с большого  казахского долга и дополнительных расходов аренда Байконура не потребует.

Неопределенность продолжалась до 1998 года, когда Ельцин и Назарбаев нашли новый компромисс.  К тому времени государственный долг России Казахстану составлял $1,294 млрд. (без учета аренды Байконура), долг Казахстана России - $1,844 млрд. Президенты сошлись на «нулевом варианте». Они простили друг другу долги и решили, что Москва начнет реально платить за космодром с 1999 года:$50 млн. "живыми" деньгами и $65 млн. товарами. Причем оплата должна была производиться равными долями поквартально.

Пустующие дома в городе Ленинске при полигоне отдали казахам-кочевникам, чтобы приобщить их к цивилизации. А они прямо на полах комнат стали разжигать костры, как в юртах. Часть квартир сгорели. Пожарные почти ежедневно выезжали на тушение пожаров в домах.

Бесконтрольный и безответственный отвод воды на орошение  из Аму-Дарьи привел к ее катастрофическому ее обмелению и, как следствие, к обмелению всего Аральского моря!

Продолжение регулярных пусков

Сегодня коммерческие запуски иностранных спутников на «протонах» приносят российской космической отрасли не менее $300 млн. ежегодно. А эксплуатация новой тяжелой ракеты «Ангара», которая придет на смену «Протону» и будет запускаться из Плесецка, возможна только с 2005 года. Даже если эти планы будут реализованы, «Протоны» все равно будут запускаться с Байконура до 2010 года. Именно «Протонами» были выведены на орбиту все элементы российского сегмента Международной космической станции (МКС). Только с Байконура будут осуществляться и пуски к МКС ракет-носителей «Союз» с одноименными пилотируемыми кораблями, а также грузовиками «Прогресс».

Еще около $200 млн. могут приносить ежегодно также вышедшие на рынок коммерческих пусков носители среднего класса «Союз-У», оснащенные разгонными блоками «Икар» и «Фрегат». Так что, по меньшей мере, до окончания действия нынешнего договора об аренде Байконура он будет необходим России.

Сейчас на космодроме приступили к подготовке запуска космического аппарата Mars Express, ракетой-носителем «Союз-ФГ» с разгонным блоком «Фрегат». Старт запланирован на 23 мая 2003 года. Уникальность первого европейского автоматического марсианского зонда состоит в том, что он оснащен спускаемым аппаратом Beagle-2, созданным английскими учеными и конструкторами.

           И. Сафронов (Из газеты Президент)

Возвращение из командировки. Прием под командование отделения БРК

Я жил в общежитии, поэтому скоро в нашей  части узнали, что я вернулся из командировки и меня затребовали из нашего штаба. Шубравый этим был недоволен, но меня отпустили. За  дни, проведенные в штабе полигона, я съездил на станцию и получил свои вещи. Так как у меня было заявление на бессрочное хранение вещей, то с меня за хранение ничего не взяли. Из вещей ничего не пропало!

Все, кто был в экспедиции получили благодарность от Главкома. В том числе и я.

После того, как я отчитался в финчасти полигона за командировку, я пришел в батарею к майору Михайлову. Он приказал мне принять по акту всю технику у исполняющего обязанности начальника отделения лейтенанта Белоусова. За отделением числилось два комплекта техники комплекса БРК-1 (Боковая Радио Коррекция). Один комплект стоял в отапливаемом хранилище в законсервированном виде, второй комплект был в степи на боевой позиции, поскольку он обеспечивал пуски ракет полигона. Каждый комплект состоял из 3-х машин высокой проходимости ЗИЛ-131 с кузовами типа КУНГ (Кузов Унифицированный НеГабаритный) и двух передвижных электростанций типа 8Н01 (15 Квт.). В кузове первой (главной) машины располагалось передающее устройство, во второй – аппаратура контрольного пункта и в третьей – вспомогательной перевозились антенные устройства, высокочастотные и силовые кабели инструментарий для ремонта и ЗИП.

У Белоусова вся техника была в образцовом состоянии, поэтому прием техники в хранилище я закончил за день. Подготовили соответствующие документы для утверждения.

Второй этап – приемка техники в развернутом состоянии на позиции.

От Белоусова я узнал, что во время моего нахождения в командировке в батарее произошли трагические и аварийные события.

В батарее у Михайлова потерпела катастрофу  грузовая машина ГАЗ-63, которая везла личный состав и продукты на позицию БРК. В машине старшим ехал капитан Гавря, начальник отделения БРК другого, 2-го дивизиона, но путевка была выписана на майора Михайлова, потому и ответ пришлось держать Михайлову. Бетонная дорога в те времена была очень узкой, и для разъезда со встречной машиной приходилось выезжать на грунтовую обочину и часто даже останавливаться. Навстречу нашей машине ехал самосвал, который первым въехал на узкий мост через овраг. Скорость ГАЗ-63 была большая, поэтому, когда шофер захотел выехать на обочину и остановиться, машину на мокрой обочине занесло, и она на полной скорости полетела в глубокий овраг. Удар о дно оврага был такой силы, что, болты, крепящие кузов к раме автомобиля лопнули, кузов оторвался и несколько раз перевернулся. Результат – двое погибших, один остался без ноги, пятеро с тяжелым сотрясением мозга (потом были демобилизованы).

Шофер и капитан Гавря отделались ушибами. Капитан Гавря, на то и хохол, что сумел уйти от ответственности, хотя виноват был он, как старший машины. Солдату – шоферу дали два года дисциплинарного батальона. Гавря получил только строгий выговор от командира бригады. Солдаты были из батареи майора Михайлова, и поэтому он получил служебное несоответствие от Главкома РВ.

Но на этом злоключения Михайлова не кончились! Техника нашей батареи стояла в теплом отапливаемом хранилище в постоянной готовности к выезду. В систему охлаждения автомашин и электростанций была залита вода, так как из-за нашей бедности антифриза на всех не хватало. Однажды в очень морозную, январскую ночь лопнули трубы на трассе и отопление аварийно отключили. У половины хранящихся машин батареи двигатели оказались размороженными (полопались головки двигателей и корпуса). Опять новое служебное несоответствие. Но заслуженного майора не уволили, просто Михайлов остался вечным майором! У него было двое детей и очень красивая, но больная жена. Жена видимо очень сильно переживала служебные неудачи мужа, и у нее произошел сильнейший инсульт. Спустя некоторое время она заболела тяжелой формой эпилепсии, и поэтому ее поместили в специальную больницу. Детей пришлось отвезти к бабушке. Карьера майора окончилась уже после прибытия нас на Дальний Восток в Манзовку. Там Михайлов запил "по черному" и его демобилизовали!

Мое первое «боевое» крещение

После приема техники в ангаре, у исполняющего обязанности начальника отделения техник лейтенанта Белоусова Бориса и подписания акта у командира батареи, мы с Белоусовым выехали на «точку», где был, развернут на позиции второй комплект БРК-1. Позиция БРК-1 располагалась в полукилометре от дороги, ведущей из военного городка в сторону Сталинграда.

Машины ЗИЛ-131 с установленными на их шасси специальными кузовами – КУНГами стояли на позиции согласно существующим наставлениям.

В центре позиции главная аппаратная машина, в которой размещалось мощное передающее устройство метрового диапазона волн. Рядом с главной машиной агрегат электропитания 8Н01.

(Привожу схематический рисунок)

В створе с главной машиной устанавливалась вспомогательная машина (на рисунке позиции, она не показана). Во вспомогательной машине перевозятся в разобранном виде две директорные передающие антенны. Также там перевозились катушки с телефонным кабелем для линии связи со стартовой позицией. Там перевозился полный набор ЗИПа и инструментов для длительной эксплуатации и ремонта техники.

На бортовой машине перевозились палатки, бензин в бочках, бочки с водой, запасы продуктов и другие предметы, нужные для быта при нахождении в поле.

Так как наша бортовая машина ГАЗ-63, которая использовалась как транспортная, была в это время на позиции, то добираться нам туда пришлось на попутной машине. Было раннее утро, прохладно, над степью стоял легкий туман. Машина ехала по проселочному грейдеру за ней густым шлейфом поднималось облако пыли. Минут через 10-15 справа примерно в 500 метрах от дороги в степи увидели машину с кузовом. «Вот наша машина КП» –  сказал Борис». «Впереди наша позиция БРК!». Мы проехали около километра. Белоусов постучал по кабине, машина остановилась, мы спрыгнули на обочину. «А вот и наша БРКашка», сказал Борис и показал рукой прямо в низину. Там, сквозь легкий туман, примерно в 500-600 метрах я увидел несколько специальных машин, грузовую машину и рядом две палатки.

 Контрольный пункт БРК-1, мимо которого мы проехали, мог располагаться в 2-4-х  километрах от основной позиции Контрольная аппаратура располагалась в КУНГе,, Для приема сигналов БРК рядом устанавливалась высокая приемная  антенна с растяжками.

С помощью подъемника снизу к антенне могли добавляться дополнительные звенья  с растяжками так, что общая высота антенны могла достигать 16 метров. Вертикальность ее контролировалась при подъеме теодолитом. (См.схематический рисунок).

Так как при подъеме антенны за лебедками сидели солдаты, то от их выучки и мастерства зависело время развертывания позиции при сохранении строгой вертикальности штанги антенны.

Подробнее о системе БРК-1 будет рассказано ниже.

Мы с Белоусовым подошли к позиции, дежурный офицер (это был лейтенант Низамов Ханиф Киямович) построил весь личный состав отделения и прокричал “Смирно!”

Потом он строевым шагом подошел к нам и, обращаясь ко мне, доложил: “Товарищ лейтенант, личный состав отделения занимается обслуживанием техники! Дежурный по позиции лейтенант Низамов!”

Я скомандовал “Вольно!” Затем я поздоровался с ним за руку, затем с другими офицерами, а затем обошел строй и познакомился с солдатами. Впервые мне рапортовали как начальнику! Я немного был растерян. После команды “Разойдись!” некоторые солдаты подошли и стали спрашивать, откуда я родом и т. д.

В это время с радиостанции позвонили и продиктовали шифротелеграмму. Телеграмму передали мне, а я не знал, что с ней делать! Белоусов пришел на помощь, и мы пошли в Главную машину. Там Белоусов достал из кармана ключ от сейфа, достал из сейфа шифрблокнот и мы стали расшифровывать шестизначные группы цифр. Шифровка  предупреждала и обязывала нас подготовиться со всей тщательностью к пуску, который должен состояться завтра в 8-00. Я впервые увидел шифровку, и все это было внове. Через некоторое время с радиостанции прибыл солдат и передал уже запечатанный конверт с шифровкой и попросил расписаться в журнале за ее получение. Шифровку сверили с продиктованным сообщением, и подшили в папку. Потом это станет обычным делом, а тогда показалось чем-то очень важным. 

 Некоторые особенности шифровальной работы

Существует много способов передачи секретных данных по средствам связи. Одит из самых простых – использование для шифровки сообщений специальных шифрблокнотов.

Особенность работы с шифрблокнотами в том, что использованные группы  цифр зачеркиваются, а использованная страница вырывается и уничтожается по акту. Кроме шифр-блокнота имеется  еще справочник кодов команд, слов, букв. При шифровке сообщения к случайной последовательности цифр шифрблокнота добавляется (или вычитается) код сообщения, а принимающий шифровку соответственно вычитает (или прибавляет) цифры из своего шифрблокнота и получает код сообщения и по справочнику определяет сообщение. Расшифровка, как и шифровка, очень муторное и весьма трудоемкое занятие, требуют повышенного внимания при сложении и вычитании, иначе возможна ошибка при расшифровке команд. Шифрблокноты печатаются только в двух экземплярах. Один экземпляр выдается одному абоненту, а второй другому. Иногда имеются два шифрблокнота, один для приема сообщений, другой - для передачи.

Кодовые последовательности цифр никогда не повторяются, поэтому вызывает смех и недоумение содержание некоторых шпионских фильмов или детективов, в которых расшифровку и провал агента объясняют совпадением кодов цифровых последовательностей.

Вообще в настоящее время такие, “ручные” методы шифровки вряд ли используются. Шифровка и расшифровка происходят автоматически с использованием много разрядных шифрующих полиномов, генерирующих псевдослучайные последовательности чисел с повторением через десятки и сотни миллионов. Поэтому в ЦРУ США для расшифровки кодированных сообщений используются ЭВМ с быстродействием в миллиарды операций в секунду с десятками и сотнями, параллельно работающих процессоров. И, тем не менее, наши дипломатические коды (по сообщениям зарубежной прессы) они расшифровать не могут.

Еще немцы во время Второй мировой войны для шифрования своих сообщений использовали механические шифровальные машины "Анигма" и расшифровать их сообщения союзникам не удавалось до тех пор, пока не был выкраден секрет шифрования этой машины.

Подготовка к боевой работе

Согласно полученной шифровке, и, что самое смешное, дублирующей ее открытой телефонограмме, нам приказывалось к завтрашнему утру провести полную проверку всей аппаратуры и проверить заново всю топографическую привязку антенн. Ориентировочно пуск ракеты намечался на 8-00.

Меня очень удивила эта телефонограмма. Телефонограмма противоречила всем секретным правилам работы. Категорически запрещается, из-за возможности расшифровки методов кодирования посылать одно и то же сообщение открытой и закрытой связью! Если нам послана шифровка с подтверждением получения, то зачем телефонограмма? Явно кто-то хотел дополнительно подстраховаться! А, следовательно, ожидается какой-то необычный пуск ракеты!

Хотя топографическую привязку антенн проводит специальная топографическая служба с точными теодолитами, а наши штатные теодолиты имеют значительно меньшую точность, мы формально выполнили приказание и приступили к проверкам установки антенн своими теодолитами. При проверке установки проверяется наклон антенн по наклономеру и совпадение отвеса на антенне с перекрестием на бетонной закладке. Проверили теодолитную привязку антенн - все в норме. Борис Белоусов, как истинный одессит, предложил перестраховаться и вызвать для проверки привязки нашего дивизионного топографа лейтенанта Леню Чайковского. Послали за ним машину. Пока, до его приезда, решили включить передатчик, настроить его и проверить по контрольному пункту положение равносигнальной зоны. В Академии у нас была аппаратура БРК, мы проводили во время лабораторной работы настройку всех каскадов передатчика, но аппаратура была немецкая, трофейная, и значительно отличалась от нашей серийной техники. Поэтому я взял наставление и под наблюдением Белоусова стал производить настройку передатчика. Вначале я подключил выход передатчика к эквивалентам нагрузки, установил нужный кварц в задающий генератор. Включил передатчик и подстроил умножители частоты на максимум мощности, по специальному индикатору выровнял мощности в каналах каждой из антенн. Переключил передатчик на излучение и подстройкой антенного коммутатора установил равносигнальную зону по контрольному пункту на ноль. Белоусов подтвердил, что я все сделал правильно. Это была первая моя самостоятельная настройка аппаратуры БРК. Для закрепления навыков настройки я решил еще несколько раз повторить весь цикл настройки.

Приехал лейтенант Чайковский, проверил топографическую привязку антенн уже по триангуляционным  знакам (вышкам) и еще посмеялся: “Что, новый начальник своим офицерам не доверяет?” Борис с ним старые друзья, он и говорит “понимаешь, закралось сомнение к нашему теодолиту!”. Чайковский, как положено, записал все в журнале проверки, расписался, и мы его отвезли домой. На этой же машине отправили солдата-посыльного за отсутствующими двумя офицерами, чтобы завтра к 7-00 они были на позиции. По правилам боевая работа должна проводиться только полным штатным составом отделения. От нас до Военного городка всего 2,5 км и поэтому офицеры могли дойти пешком.

Я продолжил свои тренировки и выполнил еще два цикла. Но, как сказал Белоусов, для полигонного допуска к самостоятельной работе меня должен проверить старший инспектор по БРК на полигоне подполковник  Юртайкин.

Наша позиция находилась в 35 километрах от старта, и поэтому линия телефонной связи была комбинированной. Телефонным полевым кабелем до стационарной линии, идущей по столбам вдоль дороги, затем через центральный коммутатор по полигонным сетям до стартовой позиции. Поэтому телефонная связь была достаточно надежной.

На завтра моя первая боевая работа. Еще и еще штудирую все пункты наставления и инструкций. Запоминаю, снова штудирую.

Спать легли в палатке в 22 часа. Вначале было душно и жарко, а ночью стало холодно и пришлось закрываться сначала одним одеялом, а потом и вторым. Вот, что значит, резко континентальный климат!

В 6-00 общий подъем. Небольшая зарядка, умывание и за работу. По очереди позавтракали прямо на рабочих местах из солдатских котелков. Долили бензин в  передвижную электростанцию 8Н01, запустили, проверили аппаратуру на эквиваленте. В 7-00 передали со старта часовую готовность, и тут же на ГАЗ-69 приехал подполковник Юртайкин, поздоровался. Познакомились. Я кратко рассказал о себе.  Провел полную проверку под его контролем. “Все сделал правильно, но сегодня работу проведет лейтенант Белоусов, а Вы, Евгений Анатольевич, со следующего пуска!”

Со старта передали получасовую задержку, потом еще задержку. Только в 9-00 передали 30-ти минутную готовность. Запустили  электростанцию, включили и проверили настройку передатчика. Передали 15-ти минутную готовность, перевели передатчик с эквивалента на антенны и подстроили равносигнальную зону по контрольному пункту. Наконец команда  “ПУСК!” На горизонте след инверсии от ракеты. Как сказал Белоусов, обычно через пару минут после этого следует команда “ОТБОЙ”, но вместо нее по телефону пришла команда – “Оставаться на местах, передатчик выключить, аппаратуру не трогать, ждите!” Юртайкин был удивлен и растерян. Белоусов говорит: “Что-то там случилось! Никогда раньше такого не было! Надо ждать гостей!”

И буквально через пол-часа на дороге показалась черная Волга, из которой буквально “выстрелило” пять человек, один в форме капитана первого ранга, а другие в гражданских костюмах. Я доложил полковнику: “Лейтенант Ягунов, начальник отделения!” Полковник промолчал. “А Вы кто?” Он даже позеленел от такой наглости, но сдержался и сунул мне под нос красную книжечку  “Полковник КГБ           фамилия”. Фамилию его я не запомнил. “Скомандуйте, чтобы все разошлись на 30-50 шагов друг от друга” Я скомандовал, и говорю, что здесь старший по званию подполковник Юртайкин - наблюдатель с полигона. Только тогда КГБшник обратил внимание на Юртайкина. Он подошел к нему и что-то ему тихо сказал. Тот, не спеша, подсоединился к стоящим на расстоянии друг от друга офицерам и солдатам. Сотрудники стали опрашивать всех по очереди, при этом использовали портативные диктофоны. Мне задали вопросы: когда я встал? Что далее делал? Какие и кому давал указания? Какие регулировки в аппаратуре и антеннах я проводил? Когда аппаратура была включена? Какие были показания приборов? Каков порядок настройки аппаратуры? Почему разрешили самим проводить топографическую привязку антенн? На последний вопрос я ответил отрицательно. Сказал, что всегда для топографической привязки антенн на новой позиции мы вызываем специалистов-топографов. Вызывали и вчера лейтенанта Чайковского, о чем есть соответствующая запись в журнале. Еще задавал всякие вопросы, а я подробно отвечал. Кто находился в аппаратной машине во время пуска? Что делали?  Отвечаю, что во время пуска в машине был полковник Юртайкин, я и техник-лейтенант Белоусов. Я и подполковник сидели, а Белоусов смотрел в проем двери и следил, когда появится след инверсии от ракеты.

Вдруг к полковнику подбегает шофер и что-то ему говорит. Полковник  подбегает к «Волге», берет телефонную трубку и кричит своим подчиненным:  “В машину!” Сели по машинам и, не простившись, уехали. Белоусов сказал: “Вот так!” Мы позвонили на стартовую позицию и спросили, что нам делать? Дежурный ответил: “Можете ехать домой отдыхать, на неделю!”

Юртайкин выглядел растерянным. Машина из городка за ним почему-то не пришла, и он попросил подбросить его до дома.

Вывод - хорошо все то, что хорошо кончается. Хорошо, когда инструкции и наставления знаешь досконально. Неплохо, когда одесситы обладают предчувствием!

Интересно, что Белоусову задавали те же самые вопросы, что и мне. Какие вопросы КГБисты задавали Низамову, мы так от него и не узнали, так как он был настолько перепуган, что начисто, забыл не только заданные ему вопросы, но, наверное, и свою фамилию забыл. Юртайкин ничего не ответил.

А причиной всего этого было отклонение ракеты, несущей головную часть, начиненную БРВ (Боевыми Радиоактивными Веществами) вбок более чем на 30 км, при допустимом максимуме 1 километр (ракета Р=2). Были ли в результате этого аварийного пуска жертвы облучения неизвестно. Нас выручила телеметрия, которая показала, что когда бортовые приемники БРК включились, тогда ракета уже отклонилась за пределы зоны приема основного лепестка диаграммы направленности. 

Меня возмутила бесцеремонность приехавших КГБистов, не пожелавших реально выяснить возможную причину. Главное для них было не выяснить возможную причину аварийного старта, а назначить виновного! Сталин умер, но дело его жило! Был жив еще и Берия.

Правда, подобных случаев с нами на полигоне больше не было.

Как реакцию на это событие, я написал рапорт с предложением, что на позиции БРК на полигоне следует при спецзапусках устанавливать дублирующий комплект аппаратуры управления в створе с основным комплектом. А на борту устанавливать два комплекта приемников.

Предложение командованием полигона и главным конструктором было принято. Мы сняли свой второй комплект с консервации и установили его на позицию. Дополнительно к нам прикомандировали двух офицеров со второго дивизиона и трех солдат со второй нашей батареи.

Система БРК, что это такое и как она  появилась

Первой ракетой дальнего действия была  ракета с индексом 8А11. Разработчик у нас – Сергей Павлович Королев. Но фактическим разработчиком ракеты был немецкий конструктор Вернер фон Браун. А его ракета называлась ФАУ-2, то есть «Возмездие  – 2». Именно этими ракетами немцы обстреливали Лондон. Нашим специалистам, в качестве трофея досталось несколько собранных ракет и частично некоторая документация по производству. Основной конструкторский коллектив и производственная база по ракетной технике достались американцам.

Ракета ФАУ-2 была одноступенчатой, с одним двигателем, горючим был 85% питьевой спирт (около 5 тонн), а окислителем – жидкий кислород (около 7 тонн). Дальность полета ракеты достигала у немцев 270 км. В основе системы управления ракеты были гироскопические датчики. Было три датчика: - гировертикант для управления ракетой в вертикальной плоскости, - гирогоризонт – для предупреждения отклонения ракеты в боковом направлении от заданной линии прицеливания, - гидроинтегратор, который, интегрируя ускорения ракеты, определял время отключения двигателя ракеты и, следовательно, отклонение по дальности.

Так как в верхних слоях атмосферы дуют сильные ветры, направление и силу которых определить трудно, то наиболее критичным по точности было боковое отклонение. Практическое  боковое отклонение ракеты могло достигать 3-5 км. Отклонение по дальности было 2-3 км. Даже немцев, которые пускали ракеты  по всей площади Лондона, без прицеливания по конкретным объектам, такая низкая точность попадания не могла удовлетворить!

Немецкие ученые для повышения точности стрельбы разработали специальные радиотехнические средства.  Для уменьшения величины бокового отклонения было испытано наведение (боковая коррекция) ракеты по радиолучу.  Использовалась так называемая равносигнальная зона (см. рис. ниже), то есть место  в пространстве, где  принимаемые сигналы от двух лепестков диаграммы направленности антенны равны. При отклонении ракеты в одну из сторон баланс напряженности поля нарушался и бортовой приемник вырабатывал сигнал, который после усиления отклонял вектор тяги двигателя так, что ракета возвращалась на линию прицеливания. Эта система получила название Боковой Радио Коррекции (БРК). Немцы провели в этом направлении много исследований, изготовили опытный экземпляр системы БРК и организовали малосерийное производство. Нам в качестве трофея досталось несколько экземпляров этой системы. Разрабатывать наш аналог этой системы было поручено институту Рязанского. Причем первое время там, в работах широко использовали вывезенных из Германии немецких специалистов. Но вскоре в НИИ случился пожар и всех немцев-специалистов вернули в Германию. Так бесславно окончилась эпопея использования немецких ракетных специалистов.

Но, скорее всего, причина была  другая. Во-первых, нам в нашей зоне оккупации  достались специалисты второго сорта, не ученые, а производственники. Они передали нам свои технологические секреты, и надобность в них отпала. Наши технологи оказались на голову выше, так как использовали в радиоэлектронике более новые технологии, многие из которых были заимствованы у американцев.

Вторым радиотехническим методом было уменьшение отклонения   по дальности, для этого использовался эффект Доплера. Это изменение частоты принимаемого сигнала на движущемся объекте. Немцы только обозначили это направление и не довели его до реализации. Мы испытывали нашу подобную систему на полигоне, но она не была принята на вооружение. Эта система давала очень небольшой выигрыш по сравнению с бортовым гироинтегратором ракеты

Но оба радиотехнических метода повышения точности использовались только на полигонных стрельбах. При обстреле ракетами Лондона его не использовали. Систему «Гаваи» использовали не более, чем в 20% пусках.

Наша БРК-1 была почти полной копией немецкой «Гаваи», но выполненной на нашей элементной базе. Была увеличена мощность передатчика. Было вдвое сокращено расстояние между передающими антеннами, Дипольная антенна была заменена на антенну типа «волновой канал».

Точность улучшилась  почти в 1,5 раза за счет использования эффективной директорной антенны и некоторого уменьшения длины волны передатчика. Высокочастотные кабели, идущие от передатчика к антеннам, в нашем комплекте аппаратуры оказались с немецкой маркировкой.

У нас БРК стали использовать только с второй королёвской ракетой Р-2 (шифр 8Ж38), с дальностью 600 км.

У нас исследования по радиоуправлению дальностью продолжались. Позже допплеровский метод определения скорости объекта, был использован при управлении «лунными» ракетами, и в системе радиоуправления малогабаритных  «Королевских» ракет УР-100.

Когда я прибыл на полигон в Капустин Яр, мы уже имели в своей части первые серийные системы БРК. Поэтому нас откомандировали в испытательную часть полигона для обеспечения испытательных пусков ракет.

Все первое лето мы постоянно меняли позиции. Видимо это было связано с изменением места старта ракет или изменениями направления стрельбы (коридора) при смене типа и назначения головной части. Если нам давали команду, задействовать при  пуске второй комплект аппаратуры и к нам приезжал представитель полигона полковник Юртайкин, то сразу возникала догадка, что пуск ракеты необычный, важный.

«Воздушная пляска» над Волгой

Примерно месяца через два после моего «боевого крещения» нашу позицию перенесли за город Ленинск,  что было близко к Сталинграду. Видимо, испытывалось поведение системы БРК на значительном удалении от старта. Позиция снова оказалась вблизи шоссейного грейдера. Связь нас  со стартом была только по радиоканалам. И впервые нам придали радиорелейную станцию (опытный экземпляр) с автоматической зашифровкой и расшифровкой сообщений.

После серии пусков объявили нам отдых на 3-4 дня. Мы втроем (я, Белоусов и Кривошея), по инициативе Бори Белоусова решили на один день съездить и посмотреть Сталинград, в котором ранее никто не был. Сели на рейсовый автобус, доехали  до ст. Паромная, а затем переправились на речном трамвайчике на другой берег.

Сталинград – это город, вытянутый в многокилометровую линию вдоль Волги. По центральной улице ходит трамвай. Осмотрели «Дом Павлова», Планетарий, посетили Мамаев курган, где шли кровопролитные бои, район Тракторного завода, прошлись по набережной Волги. Во второй половине дня вернулись на ст. Паромная. Но оказалось, что из-за сильного ветра по Волге ходят большие волны и все виды переправ запрещены по погодным условиям. Что делать? Боря Белоусов предложил переждать  непогоду до утра, и переночевать в Сталинграде в гарнизонной гостинице, где размещали всех офицеров по удостоверению личности. На крайний случай у него в комендатуре города служил его друг-однокашник, с которым они переписывались. Но нас без всяких проволочек разместили в гостинице с припиской «прибыли для осмотра мест боев».

Утром снова поехали на ст. Паромная. Но ничего не изменилось, шторм на Волге продолжался и сказали, что по прогнозам синоптиков он продлится еще не менее трех дней.  Это нас не устраивало, так как через два-три дня снова могли начаться пуски. А у нас письменного разрешения с полигона о временном отпуске не было! Надо искать пути переправы. Переговоры с владельцами моторных лодок ни к чему не привели, так как была очень сильная волна!

Тогда началось строительство Сталинградской ГЭС, и мы подумали, что там возможна переправа. Доехали до строительства и увидели, что стройка только началась (вопреки всем утверждениям прессы). На обоих берегах Волги были воздвигнуты металлические мачты, каждая высотой 60-80 метров. Мачты крепились к берегу двумя стальными тросами  толщиной в руку. Эти тросы шли далее на другой берег. В средней части пролета к тросам крепились какие-то металлические конструкции. Как потом оказалось, это строилась бетоновозная воздушная дорога. Для бетонирования плотины. Когда мы это все рассматривали, то к нам подошел лейтенант в красных погонах, оказывается это был начальник караула, который охранял эту стройку. Мы объяснили ему, что мы с полигона и нам срочно надо переправляться на ту сторону Волги, так как ожидается завтра боевая работа. Он подобрел и спрашивает: «Так вы из тех, кто запускает в небо звездочки, которые с этого берега хорошо видны?». Да, отвечаем. Ну, хорошо, только предупреждаю, что не все монтажники выдерживают переход по вантовому переходу на ту сторону! Ведь это более 1,5 км! Для надежности я вам дам монтажные пояса с карабинами, и если закружится голова, то пристегивайтесь карабином к  вантовому тросу. По железной лестнице, окруженной крупной металлической сеткой, мы поднялись на площадку мачты, откуда начинался вантовый переход. Это два троса, на которых закреплены большие железные скобы. На нижней части скоб - настил из толстых  досок, прикрепленных болтами.

Тросы вантового перехода крепились примерно через 50 -70 метров к металлическим рамным конструкциям, подвешенным к несущим тросам. Эта незакрепленная часть под порывами сильного ветра сильно раскачивалась. В связи со штормовым предупреждением все монтажники покинули свои места. Даже стоять на площадке мачты, которая дрожала под порывами ветра, было страшно. Мы стояли в раздумье. Потом Борис Белоусов говорит мне: «Ну, что, Евгений, рискнем!» Я говорю: «Пошли!» Тут Боря Кривошея говорит: «Извините ребята, но у меня сильно кружится голова!» Я, как начальник, не должен подвергать своих подчиненных излишнему риску, Отвечаю ему «Ну ладно Борис, оставайся, мы с Борей можем провести пуск вдвоем! Хорошо, ждем, как только установится погода! Если мы доберемся, то сработаем!» Надели монтажные пояса и пошли. Выбирали время, когда порыв ветра затихал, и шли дальше. Как начинался порыв, останавливались и пристегивались карабинами к тросу. И так передвигались, отдыхая в местах, где тросы перехода крепились к рамам металлоконструкции. Там маленькая площадка, огороженная перилами, не качается!

Внизу под нами волны Волги. Вниз при переходе не смотрели, а смотрели только вперед. Наш переход длился, наверное, не меньше часа. Нам казалось, что мы шли полдня.

Когда перешли Волгу и спустились с левобережной мачты вниз, нас встретил с радостью тоже лейтенант, но заместитель начальника караула. «Ну, ребята, Вы даете! У нас, даже монтажники в такую погоду не ходят по трапу!» Пригласил нас в комнату дежурного и напоил горячим чаем. Он был искренне рад за нас и за своего начальника, который, разрешив наш переход, конечно, рисковал своей карьерой. А тот, всей душей осознал необходимость нашего перехода, и поэтому дал разрешение. Отдохнули, поблагодарили гостеприимного хозяина и пошли на остановку транспорта.

О себе скажу, что после перехода ноги были, как будто ватными, и отказывались идти. Боря Белоусов крепился, храбрился, как и всякий одессит. Нервное напряжение ушло, и мы почувствовали голод. Поэтому решили  зайти вначале в чайную, чтобы подкрепиться.

В Сталинграде мы позавтракали в гостинице в 7 часов утра, а сейчас часы показывали половину пятого. Зашли в чайную, хорошо пообедали, не забыв снять стресс при помощи 150 гр. русского напитка.

Пошли на автобусную станцию и уже через полчаса катили по дороге в Ленинск. Возле нашей точки попросили  шофера остановиться, он удивился, но остановился. Мы пошли в сторону наших машин.

Узнали, что на завтрашнее утро назначен пуск. Мы с Борей решили о своих похождениях никому не рассказывать. Отсутствие Бори Кривошея  объяснили тем, что он встретил своих друзей и немного задержится. Утром рано прибыл наш контролер подполковник Юртайкин, а это означало, что пуск будет не рядовой. Наша работа прошла, как всегда, без замечаний, и нас вполне уже официально по бумаге, за подписью Юртайкина, отпустили на три дня для отдыха. За старшего на позиции добровольно остался Боря Кривошея, который, к этому времени, приехал из нашего похода. С нами на позиции находился еще расчет стажеров из второй стартовой батареи под командованием только что прибывшего к нам выпускника Ростовского Высшего Инженерного Училища лейтенанта Саши Романова. Это был первый выпуск Ростовского училища. Саша имел рост 152 см и вес 48 кг. В дальнейшем мы выжимали его по утрам вместо штанги.

«Шоу» с часами

Весной 1955 года произошел интересный случай, о котором стоит рассказать. В это время исполняющим обязанности командира бригады был полковник Коваленко И. Г., начальник штаба бригады. Как я ранее об этом написал, он был очень жесткий, крутой командир. В общении с подчиненными он был почти всегда груб, любил «сильные» выражения, считая это нормой командира.

Нам зачитали секретный приказ, из которого следовало, что американцы осваивают новое разведывательное средство – высотные (12-15 км.) воздушные шары. Шары запускались с территории сопредельных государств. Шары, снабженные фотоаппаратурой, запускались на высоту и дрейфовали под воздействием воздушных масс над СССР. Они летали значительно выше потолка наших истребителей и, кроме того, их было трудно обнаружить. Один из шаров удалось сбить с помощью зенитной установки размещенной в фюзеляже  высотного бомбардировщика ТУ-4.

С появлением первых сведений о шарах-шпионах  началась компания по максимальной маскировке ракетных частей. Для скрытности такие операции, как вывоз ракеты из хранилища, ее транспортировка на стартовую позицию, установка ракеты в вертикальное положение на стартовый стол должны были проводиться исключительно ночью. При соблюдении максимальной светомаскировки. Уже в те временя, с помощью приборов инфракрасного видения, пламя горящей свечи обнаруживалось за десяток километров и более. На ракетной технике и транспортировочных средствах (машинах, транспортировочных тележках) в качестве габаритных указателей использовались обычные электрические лампочки в стеклянных или пластмассовых затенителях, которые и прикрывали свет лампы от наблюдения с самолетов. Но лампы накаливания давали сильное инфракрасное излучение, которое хорошо просматривается с воздуха. Ученым поставили задачу создания светильников для обозначения габаритов техники, которые бы не могли быть обнаружены с воздуха. Были созданы «холодные» люминесцентные габаритные огни на основе свечения некоторых материалов под воздействием ядерного альфа- и бета-излучения. Излучающие радиоактивные материалы смешивали с люминофором и наносили на габариты различной формы, выполненные из стекла или пластмасс.

Такими габаритными светляками снабдили всю ракетную технику. Светляки обеспечивали светомаскировку, но не были безопасны из-за  радиоактивного излучения. Поэтому было строжайше запрещено приближаться к ним ближе одного метра. Кроме того, установка их на технику производилась специально обученными людьми, руки которых защищались перчатками из содержащей свинец резины, лицо закрывалось  специальными очками, а на груди навешивался свинцовый нагрудник.

У нас такие светляки устанавливались на колена антенны контрольного пункта при ее развертывании для проверки вертикальности антенны. Светляки имели пружинные зажимы и их устанавливали специальными метровыми клещами. Лицо защищалось маской, а руки перчатками. Все это я рассказываю для того, чтобы читающие поняли опасность работы со светляками.

Многие солдаты (да и офицеры) не понимали тогда опасность радиоактивного излучения. Солдаты стали воровать радиоактивные светляки, счищать светящуюся массу, и наносить ее на свои часы (цифры и стрелки). Хищения приняли массовый характер, оно наносило не только вред тем, кто использовал радиоактивные материалы, но и боеготовности частей. К счастью у нас в отделении солдаты в основной своей массе были достаточно образованными, чтобы понять и исполнять мои предостережения.

Но в нашей Бригаде РВГК «радиоактивные» часы получили достаточно широкое распространение.

И вот однажды нас вызвали с позиции (впервые) на общее построение Бригады. Никто не знал причину построения. Вывели всех, даже свободную часть суточного наряда. Нас построили в «каре» (квадрат). Три стороны «каре» образовывали три дивизиона, а четвертую обслуживающие подразделения и оркестр. В центр вышел полковник Колесник, ему доложили, что личный состав Бригады построен. Он поздоровался со всеми. Затем сказал, о хищениях светляков и недопустимости и вредности такого явления. После скомандовал перестроиться в одну шеренгу и вытянуть всем вперед руку с часами. Сам пошел вдоль строя в сопровождении начальника химической службы бригады и офицера штаба с металлической  коробкой. Как только дозиметр у начхима показывал излучение, приказывалось сдать часы. Так он обошел весь строй бригады, и в коробке оказалось около сотни часов. После этого он взмахнул рукой, и барабанщики оркестра стали выбивать дробь. Под бой барабанов на середину вынесли кузнечную наковальню, и вышел молотобоец с огромной кувалдой. Колесник скомандовал  «Раз!» - коробку установили на наковальню. «Два!» - молотобоец ударил кувалдой по коробке, «Три!» - начхим в перчатках сбросил остатки от часов в свинцовый контейнер-гильзу. Стояла жуткая тишина!

«Смирно!» - раздалась команда, «Перестроиться к торжественному маршу! Шагом марш!» И личный состав Бригады под оркестр прошагал  мимо контейнера. «Вольно! Разойдись!»

Солдат развели по казармам, но с тех пор хищения светляков прекратились!

Позже мы достали дозиметр и измерили изучение нашего светляка. Сейчас я не помню, сколько он показал, но в перерасчете на «светящиеся часы» это бы составило не менее 5-10 рентген за год. Это значительно выше, чем допустимая доза, набираемая людьми, работающими по обслуживанию ядерного реактора.

К слову сказать, во время Отечественной Войны и десяток лет позже, стрелки авиационных приборов покрывались люминофором с солями радия, которые тоже давали облучение, хотя и в меньшей степени, чем наши светляки!

“Крючок” инверсии загнулся вниз, или как падают ракеты

Обычно, при пуске ракет 8Ж38 позиция БРК-1 располагалась на расстоянии 25-30 км от стартовой позиции. Топографы провешивали линию стрельбы от стартовой позиции через контрольный пункт БРК до позиции БРК. При этом точка падения ракеты определялась с помощью достаточно сложных баллистических  расчетов, включающих множество параметров. Учитывались координаты старта и цели, кориолисово ускорение вращения земли, отклонения реальной формы земли от шара, ветры в стратосфере и т. п. Топографы отмечали все узловые точки специальными  столбиками-реперами, на которых на закладной металлической части выбивалось специальное перекрестие, соответствующее выбранной координате.

Старты ракет на полигоне обычно проходили ранним утром, так как днем температура воздуха была 35-45 градусов. Кроме того,  утренние часы, когда солнце не такое яркое, были благоприятными для работы кинотеодолитных станций, определяющих параметры движения ракеты. Вот однажды нас предупредили, что на следующее утро намечается ранний старт. 4-х  часовая готовность будет объявлена около 6 часов утра. Утром, мы  дозаправили электростанции бензином и стали ждать, команды. По 2-х часовой готовности проверили работу всей аппаратуры, проверили наводку антенн. По 30 минутной готовности, запустили все агрегаты, проверили равенство мощностей в каждой антенне, подстроили по контрольному пункту диаграмму направленности и ждем пуска.

Связь у нас со стартовой позицией была обычно только телефонная, с помощью обычных полевых телефонов и телефонной линии-шестовки. Шестовка - это, когда полевой телефонный кабель подвешивался на  специальных шестах длиной около 1,5-2,0  метров, имеющих на конце изолятор. Расстояние между шестами 10-15 метров Второй телефон устанавливался на стартовой позиции непосредственно в МУС (Машина Управления Стартом).

МУС - бронированная машина на базе танка Т-34 (без башни) располагалась в капонире метрах в 100 от стартового стола. Последние предстартовые проверки и команда на пуск проводились из этой машины. Броня и внутренняя изолированная система обеспечения жизнедеятельности обеспечивали стартовой команде эффективную защиту на случай каких - либо непредвиденных обстоятельств. Например, взрыв ракеты на старте и т. п. Бронированная часть корпуса была увеличена и там внутри располагалась вся аппаратура подготовки и проведения пуска. Машина электрическими кабелями соединялась  с электростанцией и самой ракетой. В передней части имелся большой люк, который при проверках обычно был открыт. Но как только начинались опасные операции по заправке ракетным топливом, люк должен был закрываться. Но фактически его закрывали только с началом предстартовых проверок. В машине не было кондиционеров, и там было в условиях Капярского полигона очень жарко. Обычные вентиляторы не спасали от жары. В верхней части бронированного корпуса был перископ, в который наблюдали за стартом ракеты. Впоследствии вся аппаратура проверки и пуска на полигоне была размещена стационарно в бетонном бункере. Бронированная машина управления осталась только в боевых частях.

Наконец прошла команда “СТАРТ”. Двери аппаратного КУНГа были обращены в сторону старта, и каждый старт мы наблюдали визуально, а иногда в теодолит, который давал 5-ти – 10-тикратное увеличение. Ракета из-за горизонта появлялась как яркая звездочка. Когда ракета поднималась на высоту нескольких километров, то в атмосфере от работы ракетного двигателя образовывался белый след инверсии. Затем “звездочка” гасла. Для нас это было предварительным сигналом об успешном старте.

На этот раз след инверсии повел себя очень странно. Только начавшись, он вдруг загнулся книзу. Я, не дожидаясь команды “Отбой”, звоню в МУС своему другу Боре Коржу. “Боря, что там у вас стряслось?” Он говорит: “Сейчас уже смешно, но вначале было не до смеха! Потом дома все расскажу! А сейчас Вам отбой!”

В тот день у нас на позиции был наблюдающий от полигона подполковник Юртайкин. Он обычно появлялся у нас только в тех случаях, когда пуск ракеты был “специальный”. Под этим словом могло пониматься все, начиная от присутствия на старте высокого начальства и кончая пуском ракеты с реальной атомной головной частью. Нас, как правило, в эти тонкости не посвящали, а мы не особенно любопытствовали. Все же расстояние от нас до старта в десятки километров! Даже, если взорвется атом, то мы не пострадаем! Юртайкин обычно наблюдал за нашими действиями со стороны и никогда не вмешивался. С одной стороны он слабо (так нам казалось) знал боевую документацию и технику, а с другой он хорошо знал наши деловые качества и нам полностью доверял. После работы он делал обычную запись в боевом журнале, что замечаний к расчету нет. Я ему доложил, что старт ракеты был неудачным. В чем причина неизвестно, так как по телефону об этом говорить нельзя.

Как я ранее сказал, связь со стартовой позицией была обычная с помощью полевого телефона. Никаких средств засекречивания не было. Даже в то время иногда отсутствовали обычные переговорные кодовые таблицы. Для надежности связи использовалась вторая шестовка, которая шла параллельно первой, но на расстоянии около 50-100 метров. Сбои связи, вызванные однажды порывом линий трактором, вынудили вскоре начальство полигона придавать нам для   дублирующей  связи специальную радиостанцию, но это было не всегда.

Вечером я у Бори Коржа в общежитии узнал все трагикомические события на старте.

Подготовка пуска проходила, как специальная. Это повышенные меры безопасности при допуске на стартовую позицию. На позицию допускался по списку только минимально необходимый для работ персонал.

Но за два часа до старта, на позицию прибыл автобус с “Генералами-экскурсантами” из Генерального штаба. Несмотря на противодействие начальника стартовой команды, генеральскую экскурсию допустили на стартовую позицию.  Им очень кратко рассказали и показали процесс подготовки ракеты к старту. Одновременно их предупредили, что пускается ракета со специальной головной частью. Часто это означало, что головная часть имеет определенное отношение к ядерной начинке или  эксперименту с какими-то ее элементами. А это все повышенная безопасность.

Когда операции подготовки к старту подошли к заправке ракеты топливом и окислителем, генералов попросили спуститься в бетонный бункер. Бункер обеспечивал хорошую защиту при всех неполадках, но для наблюдения внешнего мира имел только один перископ, так как тогда бункера еще не оборудовались окном-амбразурой закрытой специальным многослойным толстым  стеклом, выдерживающим взрыв.

После того как ракета ушла со старта, генералы резво покинули бункер и, задрав головы, стали смотреть на ракету. Тут кто-то сообразил, что ракета не поднимается, а падает назад к месту старта.

У генералов (и, очевидно, не только у них) в головах всплыл термин “Специальная ядерная головка” и ожили фотографии Хиросимы и кадры из специальных секретных  фильмов, посвященных нашим испытаниям ядерных бомб. Это послужило отличной мотивацией занять спасительное место в бункере. Все рванули одновременно и с завидной резвостью в спасительную камеру бункера. Но ступеньки, ведущие к заветной двери, оказались скользкими от жидкой глины. Кто-то успел спуститься, а кто-то поскользнулся и упал. Образовалась русская «куча-мала». На погоне с большой золотой звездой оказался кирзовый сапог в липкой капъярской глине. Но жажда жизни толкала людей заползти все глубже. Удивительно, что внутреннюю железную дверь, обеспечивающую только герметичность, сорвали с петель.

С большим трудом разобрали это человеческое переплетение. Хорошо, что все обошлось без жертв. Но некоторые получили переломы ребер, а другие сердечные приступы и сильные ушибы. Поэтому около половины из приехавших генералов были направлены на их же автобусе в наш госпиталь для обследования.

А что с ракетой?  Ракета плавно упала, без взрыва, так как  все горючее успело выгореть. Головная часть была телеметрическим эквивалентом ядерного устройства.

Вскоре нашли причину аварийного старта. Причина – «человеческий фактор», как сейчас часто говорят. Солдат, который после заправки перекиси водорода в бачок, крышку-гайку заправочной  горловины завинтил от руки, так как ключ для затяжки оставил внизу, а спускаться вниз не хотелось. Перекись водорода в ракете использовалась в качестве рабочего тела турбонасосного агрегата (ТНА) для подачи в двигатель окислителя и горючего. Перед стартом в перекисный бак дали наддув сжатым воздухом. Перекись пошла в реактор, а оттуда пар в турбину. Ракета стартовала. От сильной вибрации и давления заглушка перекисного бака постепенно открутилась. Перекись продолжала поступать за счет силы ускорения и силы тяжести, но турбина снизила обороты, а двигатель тягу. Ракета  стала падать. Все просто. Вот вам роль «человеческого фактора».

Это все были предшественники более тяжелых катастроф, которые произошли позднее.

Капитан Митрошкин – представитель политической когорты

В ту пору существовал институт заместителей командира по политической части рот и батарей. Нашему Михайлову «крупно повезло» к нему назначили замполитом капитана Митрошкина. По-моему, кроме вреда общей службе он ничего в батарею не принес. Итак, капитан Митрошкин (или «Матрешкин» по прозвищу солдат). Он из сержантов-сверхсрочников. Когда-то что-то краткосрочное политическое окончил. Глупее офицера я не встречал больше никогда. Когда он вещал что-то перед строем солдат, его было трудно понять, о чем вообще он хочет сказать (он был косноязычным политиком и говорил по-деревенски безграмотно). Солдаты его всерьез не принимали. Он очень любил лесть и сексотов, и часто хвалил тех солдат, которые ему постоянно льстили и сексотили. И часто это были приспособленцы –  выпивохи и самовольщики. В технике он был полный профан. Его часто разыгрывали и дурили и офицеры и солдаты.  Но верхом его дурости были политинформации, которые он проводил. Если при этом присутствовал майор Михайлов, то он только мрачнел, а иногда сильно краснел. Кстати, это была его особенность, когда ему что-то не нравилось. Но по мягкости своего характера, он вслух это не .выражал!

Когда нашу точку внезапно посетил командир бригады полковник Гарбуз, то ему у нас все понравилось, особенно оформление наглядной политической информации и коллективное прослушивание последних известий. Он побеседовал с нашими солдатами. И вот на совещании командного состава он высказал, претензии солдат о том, что на точке не бывают офицеры-командный состав батареи и дивизиона. Кроме того, там есть чему поучиться нашим замполитам в организации быта солдат вне гарнизона.

Командование дивизиона прореагировало, и послало к нам замполита Митрошкина. Когда он увидел нашу землянку, и наглядную агитацию на стенах, – карта мира с нанесенными на ней американскими военными базами - мастерски выполненную рядовым Харламовым. Мирошников лишился речи. Его поразило все. Наш бак с серебряной водой для предупреждения кишечных расстройств. Водяное отопление. Выкошенная трава вокруг позиции на случай степного пожара. Тир в балке рядом, выполненный по всем правилам, душ, умывальник, кухня и т. п.

Но особый интерес у Митрошкина вызвал почему-то «спиртовый» вопрос. Его заинтересовало, куда мы деваем то большое количество спирта, которое  получаем на профилактику техники.

Об умственных способностях замполита Митрошкина ходили в дивизионе и бригаде легенды. Майор Михайлов всячески старался оберегать авторитет замполита. Лучший способ достижения этой цели – не давать, по возможности, Митрошкину открывать рот перед строем. Косноязычность замполита была уникальной (даже по сравнению с современным Черномырдиным).

 И не мудрено иметь такого замполита, утвержденного начальником политотдела бригады полковником Данкевичем. О самом Данкевиче ходил такой анекдот. Якобы Данкевич получил приказ о повышении и переводе к новому месту службы. Он вызывает своего заместителя и говорит ему: «Вы, наверное, знаете, что меня представили к повышению?» «Так точно, да!». «Как Вы думаете, в бригаде должен быть хоть один дурак?». «Ну, конечно, должен быть!» «Так вот, поскольку я отбываю, то Вы остаетесь за меня!»

Объективно, следует сказать, что этот заместитель тоже недолго продержался в должности начальника политотдела. Чтобы избавиться от него, его перевели с повышением. Его сменил умнейший человек, полковник Иванов Иван Иванович, который прибыл «дослуживать» к нам из пехоты. Он вскоре познакомился со всеми офицерами бригады (более 400 человек). Когда он проводил лекции по какой-либо теме с офицерами или солдатами, все сидели тихо и ловили каждое его слово! Он обладал особым даром убеждения и был настоящим трибуном. Кроме того, он имел феноменальную память, знал всех офицеров бригады не только по фамилии, и не только имя и отчество, но и биографии каждого. Он знал по фамилиям многих солдат! Его уважали и любили за справедливость. Это был истинный «политрабочий». Пожалуй, единственный толковый и умный замполит, который мне встречался во время долгой службы в СА. Вышестоящим политикам он видимо не нравился своей образованностью и независимостью суждений! Поэтому, к сожалению, пробыл он в бригаде недолго, чуть больше года. И во время очередного сокращения вооруженных сил его сократили по возрасту и направили в запас. Все очень сожалели. Сменил его очередной солдафон. Наша Армия не терпит порядочных и квалифицированных людей!

 Итак, наш «Матрешкин» решил расследовать «спиртовый» вопрос.

 Добровольцем для беседы с Митрошкиным вызвался техник-лейтенант Боря Белоусов. По происхождению он был «Одессит» с большой буквы и обладал чисто одесским юмором. При этом он мог нести несусветную ахинею и делал это настолько серьезно, без малейшей улыбки, что у собеседника даже не возникало малейших сомнений в правильности того, что он говорит.

Боря завел Митрошкина в КУНГ аппаратной машины, В передней части помещения располагался мощный передатчик метрового диапазона волн (по излучаемой мощности сравним с передатчиком первого канала Останкинской башни). Для охлаждения его выходных радиоламп диаметром около 30 см использовались два специальных турбовентилятора с мощностью двигателей около 1-1,5  киловатт каждый. При работе вентиляторы оглушительно шумели, поэтому их установили с внешней стороны в передней части КУНГа (см. рис.). Но их шум все равно проникал внутрь кузова по воздуховодам и поэтому мы иногда затыкали уши ватой, если не были одеты шлемофоны. Поэтому во время боевой работы все переговоры велись только через шлемофоны.

Справа находился шкаф размером 1700х900х1000мм антенного коммутатора, который содержал немыслимое (для профана) переплетение серебрёных труб, между собой они имели фланцевые соединения и соединения типа «тромбон». В нижней части шкафа было два вентилятора для охлаждения эквивалентов антенн (для проверки без излучения мощности).

Под этот немыслимый шум Боря (уши у него были заткнуты ватой) прокричал на ухо Митрошкину, что в эти трубы мы при каждой профилактике заливаем 20 литров спирта и с помощью вентиляторов целый час гоняем спирт по трубам до тех пор, пока трубы не очистятся от окислов и грязи. Затем «грязный» спирт выливается. Для использования отработанного спирта его выливаем в трубчатые буры-заземлители аппаратуры - это значительно снижает сопротивление заземления. Когда объяснения в кузове окончились, Митрошкин с большой радостью  выскочил из кузова. Боря показал  ему мокрые (от мочи) трубы заземлителей. Все свои пояснения Боря проводил настолько серьезно, что мы не смогли вытерпеть и спрятались за кузов, где буквально катались от смеха.

Так окончилось историческое посещение замполитом Митрошкиным боевой позиции комплекса БРК. Но самое смешное было тогда, когда Митрошкин с нами, начальниками отделений (все имели высшее институтское образование, плюс Академия им. Дзержинского) пытался проводить «политические» занятия. Это был смех! К занятиям мы никогда не готовились. Первоисточники Марксизма-Ленинизма мы не конспектировали. Использовали старые академические конспекты. Иногда меняли у конспектов заголовки и обложки. Парадокс заключался в том, что если бы мы конспектировали все рекомендованные работы классиков Марксизма-Ленинизма, то не то, что дней, ночей бы не хватило.

К моей радости, мои свидания с Митрошкиным были очень редкими, так как я был беспартийным и, кроме того, постоянно находился на «точке». У меня был статус «самостоятельно изучающего классиков МЛ». Опыт конспектирования «классиков» я затем позже  с успехом использовал во время службы в НИИ-4 МО, где придурков – политиков тоже хватало!.

Наше перебазирование на постоянное место

Поздней осенью, в самую распутицу и с ночными заморозками, каждое перебазирование техники БРК превращалось в очень серьезную проблему, поскольку даже машины высокой проходимости застревали в вязкой Кап Ярской глине. И если ночью случался мороз, то машины шинами примерзали к земле в полном смысле этого слова. Спасали нас только АТТ (Артиллерийский Тяжелый Тягач), которые буквально волоком перетаскивали наши машины с места на место.

Наконец часть нашей техники  перетащили на новое место, расположенное вблизи кислородного завода «Шарик», как его обычно звали за блестящую шаровую поверхность хранилища кислорода. На старом месте  еще оставили часть личного состава под командой лейтенанта Белоусова. и один комплект  БРК.

На новом месте мы стали обживаться, поскольку нам сообщили, что это будет наше стационарное место. На полигоне был создан специальный «пусковой коридор», обустроенный стационарными средствами контроля полета ракет. Кино-теодолитные, телеметрические и радиолокационные станции. В этом «коридоре» предполагалось испытывать все ракеты средней дальности: Королевские ракеты 8Ж38 (до 650 км); 8А62 (до 1100 км); 8К51(до 1300 км  и Янгелевские 8К63 и др..

Командование полигона дало нам команду о капитальном обустройстве позиции  Было обещано помогать нам стройматериалами и техникой и строителями.

Чрезвычайное происшествие или пьянка на точке

Однажды ночью, часов в 11-12 позвонил мне в общежитие ефрейтор Ибрагимов. Я только пришел из дома офицеров с танцев. Всегда, когда я уезжал с “точки”, записывал в журнал дежурств место, где я буду находиться. Или на частной квартире в селе, или в общежитии (телефон). Ибрагимов сбивчивым голосом сообщим мне, чтобы я срочно приезжал, так как у них ЧП - все солдаты на главной позиции пьяны в стельку. Я его спрашиваю, - “А где Низамов, он же должен находиться на точке вечером?” “А он не приехал!”

У меня было правило, что всегда один из офицеров должен находиться на точке и дежурить до тех пор, пока его не сменит другой. Днем дежурным был лейтенант Ивлев, прикомандированный к нам из второго дивизиона и он должен был оставаться до утра. Это был чванливый, щеголеватый самовлюбленный засранец, только что окончивший Камышинское среднее училище. Солдаты его не любили за постоянные придирки. Я ему запретил заниматься дисциплинарной практикой по отношению к солдатам. За это он написал командиру на меня жалобу, но командир назвал мое решение правильным.

Я разбудил Борю Кривошея - моего второго старшего техника, и мы на мотоцикле его друга рванули на точку. На выезде из военного городка, у шлагбаума нас хотел остановить патруль, но мы не остановились, а, пригнувшись, проскочили под шлагбаум, На бетонке я дал газу - не менее 90 км/час и через 10-15 мин мы были на месте.

Нам представилось жуткое зрелище. Прямо на земле в разных позах лежали пятеро солдат. Два были мои (Бойгачев и Распопов), а трое из прикомандированного отделения с другого дивизиона. Ефрейтор Ибрагимов бегал около них и буквально плакал, так как пульс у  солдат еле прослушивался.

Ибрагимов был очень исполнительный солдат. Он был старшим оператором контрольного пункта и вместе со своим расчетом (3 чел.) они там постоянно и жили в двух КУНГах.  Три раза в день кто-нибудь из них (за 2 км) приходил на главную позицию за завтраком, обедом и ужином. Перед этим им обычно  звонили и говорили, что можно приходить. Ибрагимов прождал звонка об ужине до 8, сам звонил, но к телефону никто не подходил. Сержант и повар еще раньше на попутной машине уехали в часть за продуктами и должны были вернуться только на другой день. Ибрагимов, почуяв неладное, пришел на главную позицию, а там никого нет! Он зашел в палатку-землянку, а там лежат почти бездыханные пьяные. И он, несмотря на слабое телосложение, вытащил всех на свежий воздух. В аптечке взял нашатырный спирт, намочил ватку, стал подносить к носу, но эффекта почти никакого. И он стал звонить мне.

Я тоже вначале попробовал привести в чувство нашатырным спиртом, но эффекта нет! Я растерялся! Пульс - ниточный, сердце бьется редко.

Я потом заметил, что у меня в экстремальной ситуации мозг начинает очень активно работать. Так и случилось в этот раз. А что, если им сделать инъекцию одноразовым шприцем из противоипритного пакета. Ведь при отравлении ипритом наблюдается паралич сердца и сейчас у солдат то же самое. Заголили им задницы, и одному сделал укол. Щупаю  пульс – стал сильнее, стабильнее. Тогда я каждому вогнал по шприцу. Смотрим, что будет. Тем временем начало уже светать. Пощупал пульс - сердце заработало! Через час окатили их холодной водой. Замычали - от души отлегло, будут жить! Налил в котелок  с водой нашатырного спирта и сказал Ибрагимову, чтобы он напоил  этим  “пьяную  падаль”. Он дал каждому по половине кружки. Их стошнило, но на лицах появился румянец.

Вместе с восходом солнца встали и солдатики. Пришел с КП на помощь еще один солдат, и они с Ибрагимовым перетащили солдат в палатку-землянку и положили на кровати. Мы с Борей Кривошеевым тоже взяли одеяла, и пошли спать во вспомогательную машину. Проспали до обеда. Приехали на нашей машине сержант с поваром, привезли продукты, и с ними приехал лейтенант А. Чижов. Мы пообедали, а алкоголиков я приказал  не кормить пока мы с ними не разберемся.

Решили вызывать по одному во вспомогательную машину, где заседал “Трибунал”. Первого позвали Распопова, так как у меня было подозрение, что он главный зачинщик этой пьянки.

“Захотел и выпил, а Вы мне не указ!”. Боря не сдержался и врезал ему в морду да так, что он отлетел и так ударился спиной о дверь кузова, что не выдержали и согнулись шпингалеты двери, дверь распахнулась, и Распопов грохнулся с высоты один метр на землю. Он еле встал. “Иди, голубчик, сюда!”. Он поднялся и говорит: “Простите меня за грубость”. “Ну ладно!”- говорю я, - “Где взяли спирт, который пили?”. “Мы спирт не пили, а пили одеколон”. Видимо они заранее договорились, еще во время пьянки, так как перед допросом за ними приглядывал Толя Чижов и тут они не смогли договориться.

Допрашиваем следующего и он - “Пили одеколон”. И так все. “Хорошо, где флаконы из-под выпитого одеколона?”. “Выбросили в степь”. “Тогда, давайте искать!”. Вокруг в степи трава высотой полметра. Только на позиции она скошена.

Пятерку построили на расстоянии два метра один от другого. “Шагом марш искать, вперед 300 шагов!” Вернулись, - “Следующая полоса, искать и так будете ходить, пока круг не замкнется, а потом будете ходить на полкилометра, потом на километр. Пока не найдете флаконы!”

Днем столбик термометра ушел за 350С. Ходят солдаты, ищут один час потом второй. Их не хватило даже на четверть первого круга. Вернулись. Распопов говорит мне - “Я все расскажу, чего ходить зря!”, “Ну идем в машину, рассказывай!”.

И он все рассказал. Похитили они спирт из сейфа две недели назад. Идея похищения Распопова. Возникла, когда под руководством Низамова начали делать профилактику в главной, аппаратной машине. Низамов открыл сейф, достал 20-ти литровую канистру, опечатанную печатью, открыл ее, отлил в котелок спирту,  снова опечатал канистру, убрал ее в сейф, сейф закрыл, но ключи  оставил в сейфе в замке. Они его отвлекли и сделали отпечатки ключей на пластилине. Бойгачев, друг Распопова - хороший слесарь, а во вспомогательной машине полный набор инструментов. Он изготовил ключи. Надо было на время избавится от Низамова. Один из солдат пошел в степь в сторону КП и поджег участок сухой травы. Распопов сказал Низамову, что позвонили с КП, у них пожар, горит степь. Низамов садится с несколькими солдатами в нашу бортовую машину и едет тушить.

Тем временем, Распопов бритвой подрезает мастичную печать (Низамову положено было опечатывать сейф с помощью колодки, но там порвалась веревочка, и он мастику положил, прямо на поверхность сейфа), открывают сейф, достают канистру, печать на канистре  не трогают, а в нижней части ее сверлят дрелью отверстие. Сливают около 3-х литров спирта, доливают 2-я литрами воды, дырку запаивают и закрашивают. Канистру в сейф, закрывают, прилепляют срезанную печать. Все, порядок! Но случай выпить, никак не получался. И опять, виноват Низамов, который вечером должен был подменить Ивлева. Но, как сказал он, у него заболела жена, и он остался дома.

Пили спирт из солдатского котелка, разбавили мало, дозу не учли. Закусить было нечем, закусили только солеными огурцами, которых у нас была бочка. Повар уехал, а все продукты у него были под замком.

После того, как Распопов мне все чистосердечно рассказал, я заставил всех пятерых подробно все описать в докладных записках на мое имя. Они вначале заколебались, но я пригрозил им военным трибуналам, так как они своими  действиями нанесли ущерб боеготовности (сплошная туфта с моей стороны). Все докладные были написаны и подписаны.

Я построил весь личный состав и перед строем объявил солдатам, что за грубое нарушение дисциплины выношу взыскания. Распопову и Бойгачеву, как зачинщикам, 10 суток строгого ареста (это только хлеб и вода, горячая пища через день, камера одиночная, 20 минут прогулки). Прикомандированным троим 15 суток простого ареста (пища нормальная, солдатская, сон 6 часов, днем 10 часов работы под охраной часового) с содержанием на гарнизонной гауптвахте. Позвонил своему товарищу в комендатуру, тот сказал, что места на гауптвахте есть. Выписал на всех пятерых записки об аресте с формулировкой: “За грубое нарушение дисциплины во время командировки”. Бланки записок с печатями у меня всегда были. Тут же с  лейтенантом Чижовым и сержантом Прилепским отправил пятерку на машине в гарнизон на гауптвахту.

Тогда солдаты очень боялись попадать на гауптвахту. Дело в том, что был приказ министра обороны Жукова, согласно которому солдаты, отсидевшие на гауптвахте, подлежали увольнению (демобилизации) в последнюю очередь. После последнего уволенного из этого призыва добавляется количество дней, проведенных под арестом, и только после этого им разрешается демобилизация. Приказ оказывал хорошее воздействие на нерадивых солдат. Ведь на гауптвахте при простом аресте лучше, чем, например, служба в карауле. К сожалению после того, как Жукова     сняли, приказ его сразу отменили.

Забегая вперед скажу, что Распопова я через год на Дальнем Востоке сделал сержантом, командиром отделения. После этого, в отделении не было ни малейшего нарушения дисциплины. Техника содержалась в идеальном порядке. Он был поощрен отпуском на родину. Мой командир капитан Зиньковский был против этого назначения. «Он же бандит!»- говорил он. Я отвечал: «Но будет образцовым командиром отделения!». «Ну, на твою ответственность!». «Хорошо»- ответил я. И сержант Распопов ни разу меня не подвел! А по дисциплине отделение стало образцом не только в батарее, но и в дивизионе.

Тут надо сделать некоторое пояснение, почему я, лейтенант, мог арестовать солдата до 10 суток строгого и 15 суток простого ареста. Во-первых,  дело в несовершенстве некоторых положений Дисциплинарного устава. Во-вторых, в том, что название должностей в Ракетных войсках не совпадало с уставными. Дисциплинарные права определялись по должностному званию. У меня должность была - начальник отделения. Должностное звание капитан-майор (потом уменьшили, - просто капитан). Майор по уставу - это командир батальона, а так как я находился в командировке, то дисциплинарные права по уставу устанавливались на ступень выше занимаемой должности, т. е. командира полка. Мои начальники - командир батареи (у нас майор, но по уставу капитан) и командир дивизиона (подполковник у нас, но по уставу майор) в уставе их права соответственно описаны, пользовались дисциплинарной властью как капитан и майор. Парадокс в том, что у меня дисциплинарной власти было больше, чем у командира дивизиона. Я мог посадить под арест не только солдат, но и младших офицеров, а он не мог. Офицеру он мог объявить только выговор. Командир бригады (у нас полковник-генерал) пользовался дисциплинарной властью равной командиру полка-дивизии. Через два года структуру в Ракетных войсках сделали такой: начальник отделения (капитан), командир группы (майор), командир полка (полковник), командир дивизии (генерал майор), командующий армией (генерал лейтенант).

Низамов появился на точке только к концу дня. Ну, тут я «спустил на него всех собак». Обычно, я с ним говорил очень уважительно, так как я не хотел его обижать. Во-первых, он был старше меня на 8 лет, во-вторых, из всех офицеров он один не имел нормального военного образования, даже среднего. Он, будучи старшиной, на Камчатке, экстерном получил аттестат за 9-ый и 10-ый классы. И ему там присвоили звание младший лейтенант.

Я ему рассказал, как его обвели солдаты. У него даже слезы появились на глазах. Он меня уверял, что звонил Ивлеву и просил его подежурить за него. Но в то время, когда он якобы звонил, Ивлева на точке уже не было. Или он не звонил или солдаты его опять надули. Последнее, что я ему сказал жестко: «Товарищ лейтенант, я вынужден буду отсрочить присвоение Вам очередного звания старший лейтенант на 3 месяца и доложить об этом командиру батареи майору Михайлову». Он внешне, так переживал, что одно время мне его стало жалко. Но он меня достал. И тут я вдруг вспомнил, что неделю назад, во время профилактики он обнаружил, что на обрабатываемых спиртом серебрёных поверхностях остаются маленькие капельки воды. Он заявил мне с упреком, что я у заместителя по технической части получил плохой спирт. Я его спрашиваю: «А на предыдущей профилактике Вы заметили это?» Он ответил, что не заметил. Я взял его спирт, опустил в него электроды мегометра и по низкому сопротивлению определил, что спирт разбавлен. Спирт я ему тогда заменил, спиртом из своего сейфа. Никаких подозрений тогда у меня не возникло. Его канистру убрал к себе. Сейф у меня был солидный с двумя замками. В его малом отделении хранилась сов секретная документация на БРК.

Ивлева я на позицию больше не допустил. Написал докладную на имя командира его дивизиона с изложением сути, что он оставил позицию без присмотра, самовольно ее покинув.

Распопов и Бойгачев после сидения в одиночке на скудных харчах, всячески пытались загладить свой проступок. Привели все машины (а не только свои) в идеальное состояние. Они боялись, что я заменю их другими шоферами. Я не заменил. Потом как-то один из них мне сказал, что я уколами  спас их жизнь, и они этого не забудут (так после и оказалось, они свое слово сдержали).

Постройка капитального жилья

В обиходе свои позиции расположения БРК на полигоне мы называли “ТОЧКОЙ”, т.е. точкой на карте. Наши позиции требовали очень точной привязки к местности. Привязку мы проводили совместно с геодезистами. При проведении привязки использовали высокоточные инструменты - теодолиты (точность определения углов не хуже 3-5 угловых секунд), которыми засекали направления на так называемые триангуляционные пункты.

Триангуляция, сеть точек, отмеченных на поверхности земли особыми постоянными знаками и расположенных таким образом, что они составляют между собой треугольники.

В такой сети одна из сторон, именуемая базисом, измеряется непосредственно, далее измеряются все углы в треугольниках. Решая по правилам тригонометрии треугольники, определяются координаты вершин.  Вершины этих треугольников называются тригонометрическими пунктами, которые на местности обозначаются специальными сооружениями. В землю закапывается бетонный столбик с металлическим перекрестием и номером. Над центром  устанавливается высокая пирамида (знак), обычно из бревен, в верхней части пирамиды делается столик для установки теодолита. Пирамиду далеко видно. Координаты пунктов заносятся в специальные каталоги.

 Для точного определения объекта на местности надо видеть не менее двух знаков. А далее надо выполнить много расчетов и ряд сложных процедур с теодолитом. Поэтому подготовка каждой нашей позиции требовала значительного времени и средств. Наконец, на полигоне пришли к выводу, что целесообразно для стрельбы выбрать одно базовое направление и использовать только его. Мы с энтузиазмом узнали о таком решении, так как надоело мотаться по степи в нечеловеческих условиях. Палатка - не лучшее место жизни при + 45о и – 30о. Поэтому для жизни солдат летом мы под палаткой копали небольшую землянку-нору для отдыха днем (называли это сооружение палатка-землянка). Второе решение- это приспосабливание КУНГ, организация в них многоярусных спальных мест. Это наше предложение было учтено промышленностью. Ящики для ЗИП были преобразованы в раскладывающиеся спальные места и др.

Ранней весной 1956 года мы получили команду о полном перебазировании всей техники на  новое место. Это всё радовало, но были и неприятные моменты. Ранняя весна в Кап Ярской степи – это практически непроходимая насыщенная водой глинистая почва, замерзающая ночью в камень.

Вся наша техника была смонтирована на базе грузовиков высокой проходимости ЗИЛ-131. Они имели три ведущие оси и шины с изменяемым  из кабины давлением (для улучшения проходимости). К машинам прицеплялись передвижные электростанции 8Н01

Весна, это не поздняя осень, но как только мы съехали с бетонки, то удалось продвинуться  всего метров на 200-300. Сели капитально. По приданной нам радиостанции передали в свою часть “SOS” и вскоре нам на помощь прислали два АТТ. Тросами зацепили машины за передние оси, так как буксирные крюки обламывались. Тягачи не без труда дотащили технику на новую позицию. Это оказалось несколько возвышенное место и машины смогли передвигаться по позиции  своим ходом.

Так как время нас поджимало, то сразу приступили к развертыванию новой техники на позиции. Машина контрольного пункта, как наиболее легкая, самостоятельно дошла до своего места развертывания. При движении с машины проводилось разматывание телефонного  кабеля связи с основной позицией с непрерывным контролем связи.

Для надежности управления на новой позиции сразу развернули два комплекта аппаратуры БРК. Дублирующая аппаратная машина  БРК располагается на одной линии за основной  машиной БРК. После развертывания аппаратуры, как правило, проверяется исправность всех ее составляющих.

Для обустройства новой позиции решили построить хорошую большую землянку и, при возможности, подключиться к постоянной линии электропередачи. Я разработал проект землянки, мне помогал Боря Белоусов. Он был максималист, и предлагал  землянку сделать с максимумом комфорта. За основу проекта землянки я взял землянку, в которой жил  на базе у точки падения ракет возле Аральска. Только вместо наката из бревен (нам не угрожало падение ракеты) решили сделать простую двухскатную крышу.

Обещанная нам помощь запаздывала. Решили сами проявить инициативу. Двигательная сила постройки – спирт. На профилактику аппаратуры на два комплекта в месяц выдавалось 40 литров спирта. А спирт в условии “сухого закона” на полигоне превращался в твердую валюту. Переговоры со строителями Боря взял на себя. У него для этого были хорошие данные и множество пьющих знакомых-строителей.

По нашим прикидкам, землянка должна вмещать до 15-20 человек. При двухъярусных кроватях высоту потолка надо делать не менее 3-х метров. Общая площадь 25-35 кв. метров. В землянке должна быть капитальная кирпичная печь для обогрева и приготовления пищи зимой. Так как вода была привозная, то решили вкопать рядом бак или цистерну для воды. Входную дверь решили вывести на северо-запад, а окно на юго-восток.

Боря договорился со строителями – наши расходы 40 литров спирта, 200 литров бензина и наша рабочая сила.

Вскоре работа закипела, пригнали экскаватор, и он за пол дня выкопал котлован. Котлован обшили досками, перекрыли  двухскатными стропилами из бревен, к стропилам прибили обрешётку из 4-х см. досок, покрыли ее двумя слоями рубероида, а в торцовой части разместили большое треугольное окно. Рядом со входом вкопали алюминиевый пятитонный бак от ракеты 8А11 для воды. Для постоянной дезинфекции воды я использовал серебряные пластины. Эти пластины мы добыли, разбирая серебряно-цинковые батареи, которые устанавливались в головные части ракет. В углу землянки сложили кирпичную печь с плитой для приготовления пищи. В печь вмонтировали нагреватель из многосекционной чугунной батареи. Трубы от нее соединили с подобными же элементами двух больших батарей, установленных под окном. Пол застелили по всем правилам половой доской и покрасили.

Крышу засыпали слоем глины, а потом земли. Крышу мы возвели не более чем через две недели, а потом начали внутреннее благоустройство. На стройке все солдаты работали с душой, самоотверженно. Никого не надо было подгонять, все работы выполнялись хорошо, с выдумкой и рационализацией. Как только появилась крыша, сразу переселились жить в «землянку». Летом там было прохладно, а зимой тепло, так как на зиму ставили двойные двери.

Построили летную кухню с печкой и навесом. Там у нас был даже электрический жарочный шкаф, который солдаты привезли из Городка.

В овраге рядом оборудовали тир по всем правилам. Солдаты там стреляли из автоматов  каждую неделю, а я сам из малокалиберного пистолета Марголина ежедневно.

Кровати расположили у стен, а по центру поставили столы для занятий. Сделали электрическое освещение, кабель подвели к бензоагрегату. Когда тот работал, работало и освещение и радио приемник.

Душой стройки был у меня сержант Анатолий Качковский. Призван он был из Харькова, работал на заводе  слесарем-электриком. Золотые руки! Хороший организатор, инициативный, надежный. Никакой “дедовщины” - каждый из солдат знал свое дело. Особенно трудно пришлось с шоферами. Они пришли к нам, позанимавшись двадцать дней на краткосрочных курсах при военкомате. Там их еле-еле научили держать баранку. Ни двигателя, ни ходовой части они не знали. Опыта вождения машин не имели. Никто из офицеров автомашины тоже не знал. И вот мне пришлось купить литературу по автомобилям ЗИЛ-130 и самому изучать автодело и параллельно  учить своих шоферов. Для меня это даже было труднее, чем осваивать электронную технику. Кроме того, наши  шофера по совместительству, как номера расчета при боевой работе, управляли передвижными электростанциями. В этой работе мне хорошо помогал лейтенант Чижов Толя.

Как я сказал, в балке у нас был оборудован тир. Я стрелял там ежедневно из малокалиберного пистолета Марголина и добился высоких результатов. Наша часть не имела своего оборудованного тира. Поэтому мне ничего не стоило, чтобы нам давали сверх всяких норм боеприпасы для тренировки в стрельбе из автоматов. Солдаты и все наши офицеры стреляли из АК еженедельно по 10-15 патронов. По существу на нас списывали все патроны, положенные для всего дивизиона.

Кроме того, я, под маркой того, что мы находимся в открытой степи и должны были себя охранять, обратился к начальнику штаба бригады, с просьбой увеличить нам норму боеприпасов для тренировки.

Но вернемся к тем временам. Мы, офицеры БРК, имели в качестве личного оружия пистолет Стечкина. Он имел магазин на 20 патронов, деревянную кобуру, которую можно было  использовать при стрельбе как приклад, и подсумок с пятью снаряженными магазинами. Стрельба могла вестись как одиночными  выстрелами, так и очередями. Хороший пистолет, но тяжелее пистолета Макарова почти в два раза. Мы постоянно тренировались и с этим пистолетом.

Первое посещение командиром бригады нашей “точки” произошло в июле, когда столбик термометра днем в тени показывал 35-40 градусов. Мы к этому времени уже хорошо обжились и наладили свой быт. Бригада в те времена, по сложившимся в сухопутных войсках правилам, летом выезжала на природу в лагеря. Личный состав размещался в палаточном городке, а сложнейшая ракетная техника хранилась под брезентом на открытом воздухе. Капитальным строением в лагерях были только здания барачного типа, в которых располагались офицерская и солдатская столовые и штаб. Жара 30-40 градусов. В столовой полно мух. Перед входом в столовые (и даже в офицерскую) стояли бочки с раствором хлорной извести. Каждый входящий в столовую опускал обе руки в бочки и так, не вытирая, высушивал их на воздухе. От брызг хлорки гимнастерки были  в белых пятнах. Но даже при таких колониальных дикарских методах, каждый третий офицер и солдат болели дизентерией и находились в выделенном подразделении – изоляторе. Этим «подразделением дристунов» (их звали «зенитчиками») командовал подполковник медицинской службы Кац М. И. – «комдрист» - командир дивизиона ракетчиков-дристунов.

Основной причиной массового заболевания дизентерией официально была признана питьевая вода. Вода насосами подавалась из Ахтубы, притока Волги. Она очищалась, хлорировалась, но затем уже в водопроводе в ней появлялись в изобилии дизентерийные палочки. Этими фактами занимались спецслужбы, но решить в ту пору проблему им так и не удалось.

С нашей позиции были видны только верхушки крыш столовой лагеря. Расстояние, наверное, километров 6-8. У нас в бак периодически заливали воду из машины-водовозки. В баке, как я уже описывал ранее для обеззараживания  воды были подвешены серебряные пластины (извлеченные из ракетных серебряно-цинковых аккумуляторов). Поэтому за все время жизни в Кап Яре у нас не было ни одного случая заболевания дизентерией. Соблюдали личную гигиену. Мух не было. Мы их регулярно травили аэрозольными «бомбочками». Достать их было очень трудно, но за спирт элементарно.

Повар у нас был доморощенный, хохол Храмов. Они с Качковским были друзьями и помогали друг другу. Готовил пищу старательно, но без особой выдумки. Но при нем на кухне появилась мясорубка, различные сковородки и противни. Приволокли даже электродуховой шкаф, но он был очень громоздкий и потреблял много электроэнергии, поэтому использовали его редко.

Солдаты получали продукты на складе, а офицеры вносили за кормежку наличными. На эти деньги в колхозе приобретали дополнительно продукты, овощи, помидоры, арбузы и т. п. Раз купили на бахче целую машину арбузов за 25 рублей. Арбузы хранили в глубоком колодце, в котором даже в жару было прохладно. Часть арбузов засаливали в бочках.

Для охраны позиции в ночное время от отбоя (22 час.) до подъема (7 час.) назначался караул из двух человек. Смена проходила в 3 часа ночи. Охране очень помогали собаки, которые пришли однажды к нам и всегда нас сопровождали. Это были крепкие здоровые псы, которых использовали казахи, для охраны отар овец. Они слышали чужого более чем  за километр. При приближении чужих на 150-200 метров они всей сворой выбегали навстречу посетителю и были настроены весьма агрессивно.

Посещение «точки» командиром бригады

Однажды, после боевой ночной работы, все офицеры и я (кроме одного, лейтенанта Кривошея, который находился на “Контрольном пункте”) уехали домой отдыхать.

Я разрешал солдатам делать подъем позже, в 9 утра.

Рано утром, около 8 часов, часовой увидел, что к нам по степи в тучах пыли приближается легковая машина. Он забежал в землянку и разбудил Качковского, тот устроил авральный подъем и приборку. Тем временем, на противоположный от нас берег оврага подъехала “Волга” командира бригады. Шофер не знал, где можно переехать овраг и машина остановилась напротив нашей позиции. Тут же ее окружила стая злобных псов, и не позволила выйти из машины. Часовой подбежал к машине и отогнал собак. Доложил командиру и проводил его в землянку.

Когда полковник Гарбуз подошел к землянке, оттуда выбежал сержант и доложил, что он проводит, политинформацию с личным составом. Вечером была боевая работа, поэтому офицеры уехали отдыхать в городок. Командир спустился в землянку и увидел заправленные по всем правилам кровати и сидящих за столами солдат чистых и причесанных. На стене висела карта мира с нанесенными на неё американскими военными базами. На тумбочке стоял радиоприемник.

Тем временем дежурный офицер (Боря Кривошеев) на машине приехал с контрольного пункта и доложил по всем правилам. В результате, я и все наши офицеры, и солдаты получили благодарности “за выполненную боевую работу”. Качовский и Храмов поехали в краткосрочный отпуск домой. (Что касается боевой работы, то мы проводили пуски почти каждую неделю, а то и чаще, но наше дивизионное начальство, считало, что мы  делаем не свою работу, поскольку по работе мы подчинялись командованию полигона).

Потом на многих совещаниях полковник Гарбуз наше отделение приводил в качестве отличного подразделения. Борю Белоусова тоже поощрили, отпустив его вскоре на повышение в Ростовское Высшее Училище старшим офицером курса. А я тогда упустил возможность, перевода в военную приемку или в НИИ. Надо было придти к Гарбузу на прием и попросить о переводе. Возможно, это был шанс. Но я проявил ненужную скромность.

Полигонные будни и некоторые случаи

Жизнь на полигоне шла своим чередом. Служить, работать было интересно! Привозили на испытания новые опытные образцы ракет. Мое отделение БРК постоянно находилось в степи, мы были прикомандированы к полигону, а в своей родной части появлялись только в дни получки денежного содержания. Кроме того, мы узнали, что по приказу начальника гарнизона мы находимся на точке в командировке, и поэтому нам положены “степные” 1 рубль и 30 коп в сутки. Наши предшественники этих денег не получали - их просто обманывали финансисты для собственной экономии! Пустячок, а приятно!

Капустин-Ярский полигон имел хороший, благоустроенный, озелененный военный городок. Дома в городке были двухэтажные, типовые, так называемые  ДОСы (Дома Офицерского Состава). В Городке был  построен приличный  Дом офицеров. Вокруг Дома офицеров был разбит парк, деревья искусственно орошались и поэтому хорошо росли. В парке была построена хорошая танцплощадка, на которой летом играл оркестр, и регулярно проходили танцевальные вечера. Зимой танцы проходили в фойе.

Для молодых офицеров это было одно из основных развлечений. На танцы приходили девушки из городка и из села, которые работали в гарнизоне. На танцплощадке играл духовой оркестр, а, когда музыканты отдыхали, то радиола (потом мой магнитофон). В ГДО всегда демонстрировались новые фильмы, которые только-только выходили на экраны Москвы.

Снабжение продуктами также было московское, что в условиях царящего в стране всеобщего дефицита снабжения было немаловажным обстоятельством.

Была построена столовая, готовился к открытию   современный универмаг, ударными темпами строили новые ДОСы.

Начальником гарнизона был генерал Вознюк. Он был с самого основания ракетного полигона. Мужик он был очень крутой и требовательный. В общении с подчиненными он редко употреблял бранные и грубые слова, на людях он был подчеркнуто вежлив. Я потому подробно описываю его поведение, что убедился в этом сам, когда был в комиссии по рекогносцировке Тюратамского полигона, и некоторое время был его порученцем по техническим  вопросам.

Был дружен с Сергеем Павловичем Королевым (СП). У СП в городке был персональный финский домик, но, как говорили его подчиненные, он там обычно не останавливался. При приезде СП на полигон он жил со всеми «промышленниками» в гостинице 2-ой площадки.

Ракетные части в ту пору носили название Ракетных частей Резерва Верховного Главнокомандующего. Наши испытательные части занимали большую часть полигона.

Ракетная трасса была направлена в сторону Аральского моря. Был выделен  и освобожден от всех поселков, деревень и поселений коридор шириной более 100 км. Основное направление стрельбы на северную часть Аральского моря. Длина коридора по мере совершенствования ракет постоянно возрастала. Вначале это было 350 км, затем 700 км, потом 1300 км и так до 4500 км. Ширина коридора составляла  от 100 до 300 км.

Кроме наших частей, была небольшая испытательная площадка (7-я) для ракет сухопутных войск. Там испытывались крылатые ракеты малой дальности, системы залпового огня «катюши», ПТУРС (противотанковые управляемые реактивные снаряды), ракеты воздух-воздух и другие небольшие ракеты.

Третий, северный участок полигона, занимали испытательные части ракет ПВО. У них был свой начальник и свое командование.

У нашего полигона основные испытательные службы располагались на 2-ой площадке. Там находились монтажные и испытательные корпуса, и там же размещались научные отделы полигона. На 2-й площадке был хороший гостиничный комплекс для размещения командированных работников промышленности.  От военного жилого городка (10-я площадка) до 2-ой (6-7 км.) площадки ходил мотовоз с 4-5 пассажирскими вагонами. Утром он отвозил служащих и офицеров на работу, а вечером привозил обратно.

Площадки со стартовыми устройствами располагались в глубине степи на расстоянии нескольких десятков километров. Туда выезжали по мере необходимости на «автобусах» -  ЗИЛах с «салоном» из фанерной будки

Площадки полигона ПВО располагались в северной части. Аналогом нашей 2-ой (испытательной) у них была 30-я площадка. С ней и городком было только автобусное сообщение.

Полигон имел свой аэродром «Конституция», который мог принимать только двухмоторные самолеты ЛИ-2, ИЛ-12 и ИЛ-14. Взлетная полоса вначале была грунтовая. И он не был оборудован специальными средствами посадки в условиях плохой видимости. Строилась посадочная полоса для больших самолетов ИЛ-18.

Все объекты полигона (которые мы называли для краткости площадками) были соединены хорошими (но узкими в первое время  освоения полигона) бетонными дорогами. Степь была освобождена от всех населенных пунктов. Однако в отдельных, безопасных районах чабанам по особому разрешению разрешали пасти овец и были сохранены  некоторые бахчевые поля.

Достопримечательностью пути на 2-ю площадку был “Шарик” - мощный завод, вырабатывающий жидкий кислород. Так как в ту пору этот экологически чистый окислитель для ракетных двигателей первых наших ракет был основным. Для хранения жидкого кислорода завод имел шаровой резервуар, емкостью. наверное не менее  100 тонн. Внешняя поверхность резервуара для уменьшения испаряемости кислорода  была покрыта полированными блестящими листами алюминия и ее блеск был виден за десяток километров.

Наша новая позиции БРК находилась в 2-х км от 2-ой площадки. Благодаря такому удобному расположению мы имели постоянную возможность наблюдать испытания ракет ПВО, крылатых ракет и ракет малой дальности. На 2-ой площадке был клуб и наши солдаты могли смотреть кинофильмы.

Испытания ракет ПВО

Особо запомнилось три случая испытаний ракет ПВО. Я сам был их свидетелем.

Первый случай был связан с испытаниями, когда на предельной высоте (10-12км) сбивали самолеты-мишени ТУ- 4. Это были 4-х моторные летающие крепости весом не менее 30 тонн. Они брали бомбовую нагрузку 10-12 тонн. ТУ-4 были аналогом американского бомбардировщика Б-29. К тому времени эти самолеты ТУ-4 уже устарели, появились реактивные самолеты  ТУ-16, но на вооружении ТУ-4 еще стояли, как носители тяжелых ядерных бомб.

 Из истории появления этого самолета.

После вынужденной посадки американской летающей крепости Б-29 на нашей территории на Дальнем Востоке, самолет перегнали в конструкторское бюро Туполева. А летчиков вернули в США.

Сталин приказал, чтобы через полгода такой же самолет был у нас. И чтобы это была полная копия Б-29 без всяких “улучшений”.

По 14 часов в сутки работали сотрудники и рабочие всех 900 предприятий и НИИ, подгоняемые «отцом народов». В самолете было 105 тысяч деталей и над каждой из них трудились бригада технологов.

11 ноября 1946 года одна из немецких  газет сообщила, что в СССР начато производство стратегических бомбардировщиков. В США в это сообщение никто из военных не поверил. Всего у нас было выпущено 850 бомбардировщиков ТУ-4. Именно с ТУ-4 18 октября 1951 года в Казахстане была сброшена первая советская атомная бомба. Реализация проекта ТУ-4 потребовала коренного переоснащения всей советской  промышленности. Самолет нуждался в новых маслах, которые бы не замерзали на большой высоте. Новых компактных, надежных и мощных электрогенераторах. Не было мощных генераторов-магнетронов для работы в сантиметровом диапазоне волн для самолетных радиолокаторов. Не было мощного стрелково-пушечного вооружения автоматически управляемого и наводимого дистанционно с пульта управления оружием. Не было современной высокоточной и надежной навигационной системы. Радиоэлектронной промышленности надо было разработать и организовать крупносерийное производство новых радиоламп и радиодеталей. Для производства малогабаритных танталовых конденсаторов требовалось разыскать месторождения тантала и организовать его производство. Металлургическая промышленность не выпускала сложные по конфигурации дюралевые конструктивные профили (подобно современным профилям для гардин). И этот список того, что надо было промышленности освоить  для выпуска новых межконтинентальных бомбардировщиков ТУ-4, можно многократно дополнить. И ТУ-4 выпушен был в срок, определенный Сталиным.

Когда я учился в ЛИАПе на 3-4 курсах, то в специальной библиотеке конструкторская документация на Б-29 была под грифом “для служебного пользования”, а документация на ТУ-4 была с грифом “секретно”, хотя практической разницы между ними не было. Я, подробно сравнивая конструкцию крыльев того и другого, обнаружил, что сложные дюралевые  профили отличаются. Очень сложные профили были заменены двумя или тремя более простыми клепаными профилями. Видимо наши технологи не смогли тогда освоить их выдавливанием. Примером подобных профилей являются “палки” для гардин.

У ТУ-4 был малонадежный мотор, который был очень форсированным и иногда из-за перегрева самовоспламенялся. Но после смерти «вождя», на ТУ поставили мотор более мощный и надежный конструкции Микулина.

 Как проходило испытание. Летчики поднимали самолеты в воздух (обычно они взлетали с испытательного аэродрома “Владимировка”, в 30 км южнее нашего полигона), набирали предельную высоту, ложились на боевой курс и по сигналу с земли летчики включали автопилоты и катапультировались.

С земли по двум самолетам выпускали две ракеты земля-воздух. Самолеты автоматически выполняли противоракетный маневр, а ракеты их преследовали и (если очень повезет) попадали в них и сбивали.

В тот день с земли по двум самолетам было выпущено две ракеты земля-воздух. Самолеты по команде с земли провели противоракетный маневр, но обе ракеты попали в цель. Один  самолет  взорвался в воздухе, а у второго ракета попала в мотор. Самолет резко вошел в пике, но у самой земли (на высоте 100-150 метров) видимо сработала автоматика автопилота, самолет выровнялся и горящий пошел в сторону военного городка. Его поврежденный мотор бешено ревел на больших оборотах (видимо винт автоматически перешел на малый шаг). От самолета отваливались какие-то горящие части, но он летел! Даже мы были в ужасе, а вдруг он упадет на городок!

На подобный случай в небе дежурили два истребителя МИГ, чтобы добивать самолет. Но, по-видимому, резкое пике самолета, сбило наводящих и летчиков с толку, а когда они спохватились, было уже поздно - самолет был над Военным городком. Мы в теодолиты рассматривали эту картину. После городка было большое село Капустин Яр, а самолет снизился уже до высоты 30-50 метров. Пламя уже охватило весь самолет. За селом в 3-х км находилась железнодорожная станция, через которую шло все снабжение полигона. Там стояли составы с ракетным оборудованием и цистерны с горючим для ракет и с бензином.

Но за селом истребители успели добить “беднягу” ТУ-4 и он рухнул, не долетев примерно 0.5 км до станции. В небо взметнулся огромный столб пламени. Все обошлось! Но страху было много, и наверняка многие начальники не досчитались звезд на своих погонах! Трудно даже представить, что бы было, если бы  такая махина, в баках которой оставалось еще много бензина, рухнула бы на военный городок, на станцию или даже на село.

Второй случай был для нас, посторонних зрителей курьезный. Я наблюдал со стороны с позиции БРК, а как потом оказалось, непосредственным участником этого «шоу» был мой друг еще с института Юра Лозовик (тоже лейтенант).

Они испытывали и принимали на вооружение новую ракетную систему ПВО, способную одновременно вести прицельную стрельбу по 6-8  самолетам. На испытания прибыл маршал Жуков, только накануне назначенный Министром обороны. В районе 6, 7 площадок в степи выстроили трибуны, как на стадионе. Их заполнили приглашенные. Мы пытались в бинокль и теодолит (у него больше увеличение) рассмотреть маршала Жукова (от нас трибуны были в 1,5 - 2-х километрах), но трибуны заслонили маршальский пункт.

В начале гостям продемонстрировали пуски ракет типа воздух-воздух, но не в воздухе, а на земле стреляя по крылу от самолета ТУ-4 поставленного вертикально. При этом двигатели на крыле работали, чтобы испытать тепловую головку самонаведения ракет. Нам это было видно очень хорошо. Пустили с интервалом 4-5 минут четыре ракеты. По-видимому, две первые ракеты были с тепловым, инфракрасным  наведением. На стоящем вертикально крыле моторы запустили. Первая ракета попала прямо в выхлопную трубу работающего мотора. Двигатель остановился и загорелся. Сработала автоматическая система пожаротушения и сбила пламя. Вторая ракета попала в этот же, горячий  еще мотор.  Две другие ракеты попали в крыло. Они полностью раздолбали и крыло и двигатели.

На втором этапе Жукову решили показать возможности нового комплекса ПВО. В небе на большой высоте появились в распределенном строю 6 реактивных фронтовых бомбардировщиков ИЛ-28. Ниже я дам краткую историческую справку об этом очень удачном самолете. Начиная с 1955 года эти самолеты, выработавшие свой летный ресурс, широко использовались в качестве самолетов-мишеней. И вот по ним произвели залп 6-ю ракетами. Три ракеты попали точно в три самолета, а другие три ракеты взлетели и по баллистической кривой неуправляемые воткнулись в землю, А самолеты пришлось сбивать истребителям.

На пресловутой машине управления комплексом ракет был испытателем мой друг Юра.Лозовик.  Но когда командир полка узнал, что ракетами перед самим Жуковым будет управлять какой-то безответственный лейтенант, призванный из гражданского ВУЗа, то посчитал это насмешкой над маршалом и заменил в машине управления инженер лейтенанта на майора, командира дивизиона. Майор хорошо командовал лейтенантами, но «академиев» не кончал и систему наведения  (опытную) знал слабо. К тому же перед этим конструкторами системы были проведены доработки и сменены номера каналов управления, о чем он не знал.

Система прореагировала на все 6 целей правильно, включилось автоматическое сопровождение всех целей, но майор ей не поверил, а переключился на прежние номера каналов управления. И поэтому три ракеты оказались неуправляемы. Система предупредила об ошибке, но дурак - он и  есть дурак! И этим он отличается от умного! Он заблокировал ошибку и провел  пуск ракет.

Жуков был крут на расправу. Командира полка уволили в запас, а непосредственного виновника понизили в должности и послали защищать Камчатку. При этом вначале вину пытались свалить на Юру, а когда стало ясно, что он не виноват, то от Юры избавились - откомандировав его в Москву военпредом.

Но пока бумаги ходили, поехали мы с ним и его товарищем в Владимировку получать права на вождение мотоцикла. На права сдали и, когда возвращались обратно, Юра отстал. Впереди ехал его товарищ, он заметил впереди объезд, объехал и продолжал ехать прямо, Юра не заметил знака “Объезд”, увидел впереди красный огонек удаляющегося мотоцикла, решил догнать, дал полный газ и …загремел в овраг! Я ехал последним, заметил объезд, но второго красного огонька впереди не увидел. Затормозил, остановился и увидел, что следы мотоцикла идут в овраг. В овраге я обнаружил Юру, но он был без памяти. Вернулся товарищ, мы положили Юру поверх поперек на бензобак и так доставили его в госпиталь. У него оказались множественные переломы черепа (шлемов тогда не было). Поместили его в реанимационное отделение, где он пробыл без памяти около 2-х месяцев. За это время не выдержала потрясения его мать и скончалась от сердечного приступа. Отец тоже слег в больницу. Но Юрин крепкий молодой организм взял свое, и через 4 месяца  доктора его восстановили. Он выписался из госпиталя, а еще через месяц поехал по назначению. Перед поездкой мы собрались обмыть это событие. Когда мы налили по стопке, и он стал пить, то я увидел, что, если левый глаз его смотрел на стопку, то правый был неподвижен и продолжал смотреть прямо. А я с тех пор закаялся гонять на мотоцикле и не поехал в ГАИ получать права. Я до этого постоянно носился на мотоцикле ИЖ-350, который был у моего соседа Коли-ветеринара. Тот после одного случая (упал и раскаленным глушителем прижал ногу и орал, пока тот не остыл) пересел со штатного мотоцикла на  штатную кобылу. А мотоцикл предоставил в мое полное распоряжение. Свой мотоцикл я не стал покупать.

Третий случай - использование атомной боевой части на ракете ПВО

Атомные испытания на полигоне Капустин Яр

У частей ПВО страны стояла задача отражения массированного налета американской авиации на наши города. Выход напрашивался сам собой – это использование в ракетах ПВО очень мощных боевых зарядов. Но обычный такой заряд имеет большой вес, что заставило бы использовать в ПВО страны очень мощные ракеты. Это было неприемлемо с экономической точки зрения. Тогда выбор пал на использование атомной боевой части на ракете ПВО. Для исследования и проверки возможности отражения массированного воздушного нападения противника были созданы малогабаритные атомные заряды. Поставили их на серийную ракету Всех на полигоне и в городке предупредили о предстоящем ядерном испытании и о мерах предосторожности. Смотреть в сторону ядерного взрыва нельзя без черных очков. На полигоне, в городке и в селе окна, выходящие в  сторону 30-ой площадки, рекомендовали закрыть, по возможности, ставнями или щитами. Людям перейти в противоположные комнаты. По городку и по селу ездили радио машины с мощными динамиками и предупреждали жителей. Мы на своей позиции окна КУНГов закрыли наружными щитками. Сами запаслись закопченными стеклами.

На предельной высоте для тех самолетов – 10-12 км пустили 12-15 самолетов-мишеней  ИЛ-28 и два ТУ-4.. Расстояние до нас по прямой было не менее 15-18 км, поэтому точно мы не смогли сосчитать. Самолеты оставляли за собой белый след инверсии. Это мы увидели в бинокли и теодолиты. Потом увидели - с земли пошла ракета. Взяли свои закопченные стекла. Вспышка взрыва, несмотря на солнечный день, была настолько яркой, что от предметов и машин образовалась тень. Вспышка была короткой 2-3 секунды. После вспышки мы прильнули к биноклям и увидели, что многие самолеты загорелись и падали.

Секунд через 30 до нас докатился шум взрыва, похожий на ближний удар молнии. Не знаем, как на 30-ой площадке, а до нас взрывная волна не дошла. По-видимому, взрыв на большой высоте, где воздух сильно разряжен, не образует сильную взрывную волну.

Немного времени спустя мы увидели, что через воздушное пространство, где был взрыв, пролетели самолеты и развесили десятка два шаров с дозиметрическими (так решили мы) приборами для замера уровня радиации. Все шары пролетели над нами в сторону Волги.

Через пару месяцев было проведено второе подобное же испытание. Но я находился дома на частной квартире в селе и узнал о предстоящем взрыве  из динамиков, проходящей по улице радио машины. Прямой вспышки я не увидел, так как горизонт был закрыт другими домами. Удар дошел, но слабее первого. Видимо, взрыв произвели на большем расстоянии. Но шары с дозиметрами прошли прямо над селом. Следовательно, и радиоактивный след от взрыва прошел через нас. Какая при этом была радиация, это держалось в тайне, и даже наши командиры о ней ничего не знали, так как был сделан временный запрет на использование дозиметрических приборов. Их на время испытаний опечатали офицеры КГБ. (Из современной истории полигона стало известно о 5-ти ядерных испытаниях в Кап Яре).

Конечно, рассуждая современными категориями, можно сказать, что подобные испытания вблизи населенных пунктов были безнравственны. Радиоактивное облако прошло через Волгу, Волго-Ахтубинскую пойму, где ловили рыбу для всей России. После моего отъезда там было проведено еще 3 ядерных взрыва.

В Ахтубе часто ловили рыбу большинство офицеров нашего военного городка. Летом в пойме после ее обмеления образовывались отдельные озерки, в которых рыба буквально кишела. Мы сазанов там ловили либо малым сачком, либо прямо руками. Уху варили очень наваристую, двойную или тройную. В уху добавляли только лавровый лист, перец и соль. Получалась жуткая рыбная вкуснятина на закуску к спирту!

Самолет-долгожитель ИЛ-28

Основным самолетом-мишенью был бомбардировщик ИЛ-28. Впервые самолет ИЛ-28.был показан на воздушном параде в Тушино. Иностранная печать, своеобразно оценивая советский бомбардировщик, сообщала, что Ил-28, задуманный с самого начала как фронтовой самолет с реактивной силовой установкой, был чисто экспериментальным самолетом с относительно недолгой карьерой. Однако ИЛ-28 получился настолько удачным, с высокими летными данными и надежным, что стал выпускаться очень большой серией. Это был лучший фронтовой бомбардировщик в мире.

С точки зрения советских специалистов, концепция неподвижного пушечного вооружения, представлялась спорной. Именно поэтому на основном отечественном фронтовом бомбардировщике Ил-28 была установлена кормовая турельная установка, кабина стрелка располагалась также в кормовой части фюзеляжа. При этом сиденье стрелка катапультировалось вниз. Масса пустого самолета с турельной установкой увеличилась на 1100 кг. В дальнейшем по согласованию с требованиями представителей ВВС наличие задней турельной установки для обороны бомбардировщика считалось необходимым условием и для других машин этого типа. Таким самолетом по результатам стал Фронтовой реактивный бомбардировщик  Ил-28.

В нем серьезное внимание было уделено защите экипажа. Металлическая броня и прозрачная броня защищали кабину стрелка, а также кабину летчика и штурмана. Самолет имел скорость 900 км/ч, бомбовую нагрузку 3000 кг и дальность 2400 км.

Быстрому освоению этого самолета промышленностью способствовали особенности технологии его изготовления, объяснявшиеся новшеством, которое С. В. Ильюшин ввел в конструкцию: фюзеляж, крыло и стабилизатор разнимались вдоль осей. Это открывало доступ к любой детали при сборке, позволяло монтировать сложные узлы вне машины, расширяя, таким образом, фронт работы. Самолет выпускался промышленностью долгое время и имел варианты разведчика, учебного самолета и торпедоносца, а после выработки ресурса — и летающей мишени. Практически с поступлением его в войска началось перевооружение нашей фронтовой бомбардировочной авиации на реактивную.

Ил-28 был «тружеником» фронтовой бомбардировочной авиации в течение многих послевоенных лет. Благодаря достаточно совершенному пилотажно-навигационному оборудованию этот самолет мог эксплуатироваться в любое время суток и в сложных метеорологических условиях. На нем проходили обучение и тренировку в учебно-боевых полетах летчики-бомбардировщики не одного поколения. ИЛ-28 выпускался в различных модификациях. Одна из них выполняла сугубо мирную задачу. Облегченный вариант без кабины стрелка и вооружения с подвесными баками  использовался для доставки матриц центральных газет в отдаленные районы СССР. Благодаря этому, центральные газеты выходили утром в  Новосибирске, Чите, Иркутске и Хабаровске, несмотря на погодные условия в тех местах.

ПРИМЕЧАНИЕ: На полигоне Капустин Яр я часто наблюдал, как этот самолет использовался достаточно успешно в качестве самолета-мишени. При этом не всегда его удавалось сбить одной ракетой. Мы сторонние наблюдатели удивлялись живучести этого самолета.

Позже уже на Дальнем Востоке мне пришлось разбирать эти самолеты на полуфабрикаты для своей рационализаторской работы. При этом я лично убедился в легкой разборке этого самолета на отдельные узлы, что помогало их транспортированию.

Летчики, (морская авиация), с которыми я беседовал, отзывались о самолете очень высоко. Так в случае вынужденной посадке  на море он до 10-15 мин держался на плаву, и за это время экипаж покидал самолет  без труда, пересаживаясь в резиновые надувные плоты и лодки (вожделенный наказ моих начальников!).

Электрификация нашей позиции

Жить в капитальной землянке было очень хорошо. Солдаты предпочитали находиться у нас на позиции в степи, чем жить в капитальной казарме.

Но оставался серьезный недостаток – отсутствие постоянной сети электроэнергии. У меня была электробритва, но для бритья я должен был отдавать команду на запуск передвижной электростанции. Запускали мы ее и тогда, когда надо было послушать радио. Экономичных транзисторных приемников тогда еще не было. Приемники были на радиолампах.

  “Генератор идей” – Качковский предложил проложить до  “шарика”   (около полутора-двух километров) телефонный кабель и по нему подать электричество для приемника. Но эту идею я отклонил, так как телефонный кабель, во-первых имеет слабую изоляцию для сетевой подземной линии, а во-вторых, сечение кабеля очень маленькое, не более 0,25 мм², а это не позволит подключить мощные потребители тока. Надземная линия-шестовка по этой же причине не могла подойти.

 Кто-то из солдат вспомнил, что когда мы ездили в степь подбирать падающие остатки ракет ПВО, то видели какие-то заброшенные сооружения, из которых торчали куски кабеля. Снарядили экспедицию за кабелем на бортовой машине. Экспедиция оказалась успешной, и нам удалось снять с брошенных (по русскому обычаю) кинотеодолитных пунктов более двух километров силового трехфазного кабеля. Куски кабеля срастили по всем правилам. Сказалась моя работа в электроцехе и на электрификации деревни.

Из подсобных материалов был изготовлен плуг- канавокопатель, прицепили его к ЗИЛу и прокопали траншею глубиной 30-40 см. от нас до “шарика”. В траншею положили кабель, засыпали его, а с электриками кислородного завода договорились за “спиртовую мзду” о подключении кабеля к распределительному щиту. Сечение кабеля оказалось достаточным даже для питания от сети всей аппаратуры при проведении предпускрвых проверок. Поэтому появилась возможность значительно экономить бензин на проверках. Можно было неограниченно в любое время слушать радио. Использовать электроплитки для разогрева пищи и электропечи для отопления землянки. На позиции установили столб и подвесили к нему светильник для освещения территории. Зажили, как у «христа за пазухой»!

Такой комфорт должно было бы обеспечить расчетам руководство полигоном. Но мы жили в СССР, а тогда  забота о служивых людях была не в моде в нашей стране. Да и сейчас в России служивым не лучше!

На этом история с “электрификацией” точки фактически не закончилась, поскольку имела трагическое продолжение. Но об этом  позже.

Неожиданно нам дали команду о временном перебазировании в район 31-ой площадки ПВО. Мы оставили двух солдат сторожить землянку, а сами переехали на новое место.

Солдат Сухов, майор Михайлов и я

Попал солдат Сухов Владимир ко мне в отделение БРК по оплошности моего офицера Низамова Ханифа Киямовича. Дело в том, что ранее я обратился с предложением к замполиту дивизиона майору Бойко, по улучшению кадрового состава отделения БРК. Отделение БРК постоянно обслуживает все пуски экспериментальных ракет на полигоне, и длительное время находится в отдалении от части и воспитательных мероприятий, проводимых в гарнизоне. Поэтому в отделение необходимо отбирать солдат идеологически устойчивых, не имеющих вредных привычек, грамотных и надежных. У нас каждый номер расчета, определяет боеготовность отделения. В месяц мы обслуживали по 2-5 пусков старых ракет 8А11 (с установленной БРК в режиме телеметрии), по 4-6 новых серийных ракет 8Ж38 и еще экспериментальных повышенной дальности 8А62. Многие пуски были очень ответственными, так как  ракеты несли реальные атомные заряды или их эквиваленты. Отклонение такой ракеты от заданного коридора могло привести к большим жертвам и неприятностям. Замполит с моими доводами согласился, обратился к командиру дивизиона, и тот дал добро.

Когда кто-то из отделения увольнялся, перед пополнением я знакомился с личными делами и беседовал с каждым кандидатом и отбирал лучших солдат.  Так появились у меня в отделении Качковский, Храмов, Велекжанин, Хайкин, Шапкин и другие. При отборе обычно присутствовал старший техник Боря Белоусов.

Но однажды, в период временного межпускового затишья, меня и лейтенанта Кривцова Леню из 2-го дивизиона, отправили в командировку в Харьков для повышения квалификации. На учебные сборы. Спустя некоторое время командир батареи майор Михайлов отпустил в отпуск Белоусова. Оказалась горящая путевка в Ессентуки, а Борис страдал язвой желудка. За начальника отделения остался лейтенант Низамов Х. К. И вот ему майор Михайлов “всучил” бракованный товар, от которого податливый  “есть, так точно!”. Низамов  не смог отказаться. Так в отделение попали три “кадра: Распопов Владимир, Бойгачев Александр и Сухов Владимир. Все они были шофера. Распопин и Бойгачев - друзья, любители выпить. Работали на целинных землях. За продажу зерна привлекались к уголовной ответственности, но попали под амнистию. Оба хорошие, знающие автомашину специалисты. Хорошие авто слесаря. Хорошо владели электро и газосваркой. Работяги, если надо работали без перекуров и без нытья. Сухов, несовершеннолетним имел неоднократные приводы в милицию за карманные и квартирные кражи. Из трудной семьи. Автомашину, двигатель не знал. В личном деле значилось, что он окончил краткосрочные автокурсы при военкомате. А на самом деле. курсов он не посещал, так как попался на краже и сидел, дожидаясь суда в КПЗ. От тюрьмы его также спасла амнистия. Лживый, вороватый, трусливый и вдобавок еще – лентяй. Кроме того, он страдал ночным недержанием мочи, ссался по ночам, и поэтому от него всегда пахло прокисшей мочой.

Когда я вернулся из командировки (о ней я скажу ниже) и увидел эту банду, то мне стало не по себе. Замполит был в отпуске, а командир батареи майор Михайлов вдруг уперся - дали людей и воспитывай. Вообще Михайлов был хорошим командиром, вежливым, культурным. Он никогда не ругался матом. Ко мне он относился хорошо и часто на собраниях хвалил за боевую работу на полигоне, выполняемую всегда  без замечаний.  Вообще то было за что хвалить! Мы обеспечивали все пуски ракет 8Ж38 и 6А62 (опытная ракета) без малейших замечаний со стороны наблюдателей от полигона.

Каждый выезд батареи на слабо обкатанных  ЗИЛах,  приводил к большому перерасходу бензина. ЗИЛ-131 по паспорту должен был расходовать на 100 км 72 литра бензина, а фактически ЗИЛы со специальной техникой на скоростях около 30 км/час расходовали  85-90 литров на 100 км. Каким образом покрыть этот перерасход горючего? Так вот, у нас на точке были электростанции  8Н01 с бензиновыми двигателями, которые при норме 10 литров/час, были отрегулированы на экономичный режим и фактически расходовали не более 8 литров/час. У нас было 4 бензоагрегата, и при каждой работе по подготовке к пуску и проведения пуска  они работали не менее 6 часов. Списывали по 240 литров бензина на пуск, а фактический расход  не более 80-120 литров. Достали цистерну на 4-е тонны, обмазали ее гудроном, закопали в стороне от позиции и сливали туда  излишки бензина.

Мы разработали экономичную параллельную схему электроснабжения, когда оба комплекта нашей аппаратуры питались от одной электростанции или кабеля с  «шарика». Эту схему электропитания использовали при подготовке к пускам (проверках аппаратуры). На штатную схему электроснабжения комплекса БРК мы переходили только при 15-минутной готовности к старту. За месяц мы «экономили» бензина не менее 1000-1200 литров. Излишки отдавали в батарею для компенсации перерасхода. У нас даже не возникало мыслей о том, что бензин можно кому-то продать. Правда, иногда приходилось прибегать к бартеру  для  получения дефицитных запчастей.

Командировка в Харьков и мое новое приобретение

Началу создания Ракетных Войск Стратегического Назначения (РВСН) как нового вида Вооруженных Сил предшествовало постепенное расширение штатов Управления Ракетными частями особого назначения, которое тогда располагалось в Перхушкове Одинцовского района Подмосковья. Вначале были заняты дома бывшей помещичьей усадьбы «Власиха», потом начали строить здания для штаба и подземный бункер для размещения командного пункта. Появился отдел Боевой подготовки, отдел ВУЗов РВ.

Одним из первых мероприятий отдела Боевой подготовки была организация курсов по повышению квалификации начальников отделений БРК всех Ракетных бригад Резерва Верховного Главнокомандования. Учебные сборы назначили на лето 1956 года в городе Харькове, куда на завод им. Шевченко из московского НИИ-885 передали серийное производство БРК-1. Из нашей бригады в Харьков поехали: я, капитан Замяткин и старший лейтенант Кравцов из второго дивизиона. Я их хорошо знал, так как периодически они приезжали к нам на «точку» для тренировки.

В Харьков нас съехалось около 30 инженер-лейтенантов, в большинстве своем из нашего студенческого августовского набора. Меня полигонное начальство не хотело отпускать, потребовалось вмешательство нашего командира бригады полковника Гарбуза. Мотивировка: наша часть боевая и повышение квалификации своих офицеров - это наше внутреннее дело. Что касается меня самого, то я просто хотел побывать и отдохнуть в Харькове от летней капъярской жары! Систему я знал досконально и, конечно, никакие сборы мне были не нужны! Нас разместили на третьем этаже общежития училища по четыре человека в комнате.

Начальником учебных сборов был назначен майор Беспалов из отдела Боевой подготовки РВ.

Он не был специалистом – ракетчиком, а до перевода во «Власиху» был начальником учебной части Харьковского Авиационного технического училища, которое решением правительства было передано в наши войска и названо Харьковским высшим техническим училищем. Видимо, единственным критерием назначения его начальником наших сборов было то, что он на «Власихе» еще не получил квартиру и его семья жила в Харькове. Это был уникальный солдафон и придурок! 

В 7 часов появлялся майор Беспалов, будил нас и выводил на часовую физподготовку. Мы активно и пассивно саботировали это мероприятие. Он командовал нам «Бегом марш», а мы шли шагом или (если охота) бежали легкой трусцой. Тогда он решил с нами заняться гимнастикой на снарядах: брусьях и турнике. Но мы ему говорим: "Покажите, как это надо делать?", а он, естественно, не мог показать! Тогда один из нас сделал стойку на брусьях и сымитировал падение, но в последний момент раздвинул ноги и повис на них в нескольких сантиметрах от настила. Беспалов так напугался этого трюка, что не смог ничего выговорить, а только заикался.

Днем мы купили два волейбольных меча и в половине седьмого сами вышли на спортплощадку играть. Он пришел в общежитие, а там никого нет! Опять перепугался, но догадался заглянуть на волейбольную площадку, где мы спокойно играли в волейбол. После этого случая он перестал приходить, чтобы будить нас. А мы перешли на свободный распорядок дня.

В 10 часов у нас на заводе начинались занятия, и к этому времени все находились на своих местах. Занятия проводили преподаватели из харьковского училища, которые теоретически что-то изучили, но не имели практики. Когда они узнали, что я практически проводил все пуски полигона, то привлекли меня к проведению практических занятий и сделали мне «свободное» расписание. Я познакомился на заводе с инженерами технологического отдела и много времени проводил с ними, изучая в деталях особенности аппаратуры.

У меня появилось много свободного времени, я ходил в кино, на концерты и в харьковскую оперу (спектакли шли или на русском, или украинском языках), а иногда одни партии исполнялись на русском, а другие на украинском языке.

Перед самым концом командировки в магазине я увидел новый магнитофон  «Днепр 9». Мне он сразу понравился, но у меня не было нужной суммы денег. Мои товарищи посмотрели его и посоветовали купить, а они дадут недостающие деньги. К тому же Коля Замяткин бывал у меня на квартире, видел и слушал мой старый магнитофон и предлагал его купить.

 «Днепр-9» отличался более современным внешним видом, был более компактен, а главное - имел гораздо лучшие частотные характеристики  Днепр-9" стал уже двухдорожечным, имел очень неплохую акустическую систему в деревянном корпусе. У него было   повышенное качество воспроизведения при вдвое меньшей скорости движения ленты. По тем временам магнитофон был классным!  Использовал стандартные катушки "номер 18" объемом 350м (лента на ацететной основе толщиной 55 мкм), что обеспечивало продолжительность записи 30 минут при скорости 19,05 см/с. Диапазон частот 70-8000,(у старого 100-5000) Гц ,выходная мощность 2.5  (старый 1,5) Вт, вес примерно прежний, а стоимость ниже.

С этим магнитофоном мы стали в общежитии устраивать некоторые «хохмы»! Окно нашей комнаты выходило прямо в сквер, находящийся перед общежитием. На магнитофон записывали сигналы точного времени, а потом с максимальной громкостью давали их в парк, но либо с запозданием на час, либо с опережением на час. Сидящие на лавочках переводили свои часы в ту или другую сторону. Самый коронный номер был, когда в 23 часа мы передавали бой курантов на Красной площади. Так как увольнительную слушателям училища давали только до 12 часов, то они срывались со скамеек, где сидели с девушками и гурьбой бежали к себе.

У нас на сборах случилось ЧП. У кого-то из ребят, которые служили в бригаде, стоящей в Белокоровичах (под Киевом) был день рождения и они «очень хорошо» отметили его в ресторане. При своем возвращении в общежитие они с кем-то из местных ребят передрались, и в возбуждении стали переворачивать и иногда ломать все скамейки в прилегающем сквере. Был вызван усиленный патруль и их всех забрали в комендатуру на гауптвахту. Всех сильнее буйствовал лейтенант кавказских кровей – Аликперов. Физически он был достаточно крепким и оказал сопротивление патрулям. Его связали по рукам и ногам, положили на стол в комендатуре и еще привязали к столу. На эту тему я написал два куплета песни на мотив, распространенной тогда песни английских летчиков:

 «Мы летим, ковыляя во мгле,…»

Был озабочен очень третий наш этаж,

К нам не вернулся ночью лучший экипаж!

Друзья всю ночь искали их раза три иль два,

А утром с гауптвахты услышали слова:

«Цхе! Мы сыдэли всю ночь на губэ,

Чувства были у нас, так сэбэ!

Грудь болит, ног болит, голова вай-вай шумит,

А окно часовой сторожит!

Ну дела, ночь была, все скамейки Мы поставил на «попа»

Повэли мэне ночью во мглэ, и проспал я всю ночь на столэ

Грудь болит, ног болит, голова вай-вай шумит,

А окно часовой сторожит!

Утром майора Беспалова вызвали к коменданту гарнизона, который сообщил его начальству в Перхушково, и майора Беспалова  срочно отозвали, а прислали вместо него подполковника, который без труда нашел с нами общий язык! И больше до конца сборов никаких происшествий не было. Никого из провинившихся не наказали!

После окончания сборов мы сдали квалификационный экзамен, нам выдали специальные дипломы, и все разъехались по своим частям.

Магнитофон был в настольном исполнении и поэтому достаточно громоздкий. Внутри ящика магнитофона было много свободного места, и я решил после приезда вставить туда 4-х ламповое приемное устройство. На магнитофон я израсходовал все наличные деньги буквально до копейки. Рассчитывали, что на обратную дорогу позаимствуем у Кравцова, он обещал. Сели в поезд, а его все нет и нет. Наконец перед самым отправлением поезда он появился и сообщил новость, что он женится и задержится на три дня. Я и Коля Замяткин спросили его о деньгах, но он сказал, что у него ничего с собой нет. Мы обыскали его, и нашли всего 23 или 24 рубля с мелочью и забрали их. Он просил, чтобы мы оставили ему на трамвай, но мы были непреклонны. Нам предстояло ехать сутки до Сталинграда, затем переправа через Волгу за наш счет и затем автобусом до Капустина Яра. Ехали в купейном вагоне, но постели нам нечем было оплатить. Еда наша в течение суток состояла из пачки сухарей на двоих, которые запивали, чаем без сахара. Так и ехали. Последние рубли заплатили за переправу. Коля пошутил, что если дома он будет рассказывать своим детям,  как мы добирались до дома (у него было их двое – мальчик и девочка), и  они при этом не будут плакать, то будет три дня кормить их черным хлебом с водой! Автобус шел прямо до рынка Кап Яра, где работала моя квартирная хозяйка тетя Маруся. Я попросил шофера автобуса провезти нас в долг, и он согласился. На рынке мы отдали ему деньги.

Магнитофон Днепр-3 за полцены я продал Коле Замяткину. Днепр-9  прожил долгую жизнь (до 1965 г)! Пленок с песнями у меня скопилось очень много. Дочка Лена после своего рождения слушала эти песни и потом любила их петь!

О моем командире батареи  майоре Михайлове.

Боевой офицер, успешно прошел всю Великую Отечественную Войну. До войны был учителем математики. Войну начал рядовым в разведке. Лично захватил несколько важных “языков”. Окончил краткосрочные курсы, получил офицерское звание. Проводил специальные операции в тылу у немцев, за что был награжден двумя орденами солдатская “СЛАВА”, двумя орденами Боевого красного знамени, тремя орденами Красной звезды, а медалей имел больше десятка. В конце войны был командиром разведывательного батальона, молодым подполковником. Случилось тяжкое происшествие - солдаты его батальона изнасиловали и убили нескольких немок. Его судили и разжаловали до капитана, но под трибунал, учитывая его боевые заслуги, не отдали. Послали служить командиром роты охраны какого-то военного склада, где он получил майора. Перевели командиром батареи в нашу бригаду.

Опять у него ЧП. Во время стрельб из секретного тогда автомата Калашникова, его подчиненные потеряли несколько секретных патронов. Взыскание - "служебное несоответствие", а он был представлен на повышение – командиром дивизиона. Через несколько месяцев новое ЧП - два солдата дезертировали прямо из караула с секретными автоматами. Солдат вскоре поймали. Перед вступлением меня в должность у него новое ЧП (в котором он фактически не виноват) – в хранилище техники в морозы лопнули батареи отопления, и от мороза полопались блоки цилиндров двигателей техники батареи. Результат – "служебное несоответствие" от Главкома!

Вернусь к Сухову

Еще в казарме Сухов своим ночным ссаньем (энурез) шантажировал всех, утверждая, что он больной, но на точке быстро справились с его болезнью не более чем за неделю. Основной метод лечения - вдыхание паров собственной мочи. Лицо обматывалось мокрой в моче простыней, не плотно. Сеанс - всего полчаса. Я, когда узнал об этом способе лечения, отменил его. Но «местные врачи» утверждали, что метод уменьшил частоту ночного мочеиспускания более чем в три раза.

Я ввел более радикальный метод. Сухова положили у выхода из землянки на отдельную кровать, отгородили ширмой. Часовой каждые полчаса заходил в землянку и выводил Сухова на улицу помочиться. Через  неделю лечения ночные недержания полностью прекратились. Хотя еще месяц для профилактики два раза за ночь его выводил часовой. Гораздо сложнее оказалось, отучить его от привычки красть все, что доступно. Кары придумывались разные. Раз солдаты написали ему несмываемой краской на лбу “ВОР”. Но кто это видит! Повлияло, как это не покажется странным, лишение Сухова права на добавку. Он в принципе был обжора, а кушали все солдаты на точке “от пуза”. Кормили сами себя хорошо. Как только у Сухова случался срыв, ему неделю давали в завтрак, обед и ужин обычную порцию без добавки.

 Но раз Сухов “сорвался” крепко. Это было много позже, когда он стал готовиться к демобилизации ( в описании этих событий я нарушаю хронологию  изложения).

Нам был отдан приказ срочно перебазироваться на новое место для обеспечения специального пуска. Переезжали со всей техникой за 40 км на территорию полигона ПВО между 30-ой и 31-ой площадками. В нашей землянке мы оставили караул из 2-х солдат, чтобы ее не разворовали.

Вблизи позиции проходила ЛЭП-120 на высоких металлических опорах. А параллельно ЛЭП траншейный канавокопатель выкопал канаву для укладки водовода на 31-ю площадку. Канава частично была засыпана.

Сухов под утро заступил на пост охраны точки. Я вышел по надобности из кузова вспомогательной машины, где я спал, и обратил внимание, на то, что Сухов идет от канавы. Днем стало известно, что у одного солдата пропали из палатки приготовленные к дембелю новые офицерские хромовые (особый шик) сапоги. Поднялся страшный переполох, поскольку краж у нас давно не было! Сразу подумали на Сухова, но он клялся и божился, что не видел сапог.

Мое терпение кончилось и я, несмотря на разгоревшиеся страсти, ушел в аппаратную машину делать проверку аппаратуры. И солдаты дали выход своим эмоциям. Сухова все стали бить, а он ревел и отпирался. Я испугался, как бы его не забили насмерть. Вышел из аппаратной машины и прекратил избиение. Избили его не очень сильно, но синяки были.

И тут на меня словно озарение нашло! Достал из сейфа свой тренировочный малокалиберный пистолет Марголина и говорю: “Веди нас к тому месту, где закопал сапоги! А то пристрелю!”. И, видимо, он поверил, поскольку никогда не видел меня разозлённым.

И он повел всех к канаве и выкопал спрятанные сапоги. Но продолжал утверждать, что это сделал не он. А в сапогах нашли фамилию одного из сверхсрочников нашей части, который, как оказалось, сбывал краденое. Сухова решили не наказывать.

Финал нашего того переезда на новую позицию был успешным и счастливым! (Продолжаю изложение  тех событий ниже).

Позицию БРК  посещает Главком

Мы провели пуск, и с точки падения сообщили, что ракета попала буквально в кол. Испытание прошло на отлично. На пуске был Главком, ему доложили, что точная стрельба  – это заслуга расчета БРК. И он перед отлетом с полигона решил посетить нас. Тем более, что от нас до аэродрома было не более 2-х километров.

После пуска мы стали готовиться в обратный путь. Вдруг нам по каналу боевой связи приходит сообщение: “К Вам выехал Главком!” Мы вначале не поверили, но сообщение продублировали. По резервной радиостанции в зашифрованном виде. Мигом стали наводить порядок. Нагладили обмундирование, начистили пуговицы, сапоги. Вскоре увидели пыль в степи и штук 5-7 автомашин.

Я построил весь личный состав (Сухова спрятали). Доложил Главкому как положено, даже сам удивился своему спокойствию.

Главком поблагодарил нас за чёткую работу. Всему личному составу отделения объявил благодарность. Солдатам - двухнедельный отпуск на родину, офицерам - значительную денежную премию, меня наградили именными часами. Я провожал Главкома до машины. Генерал Вознюк был в свите. Вдруг он обернулся, пожал мне руку и сказал: «А я вас узнал!».

Главком уехал, и мы восторженно-радостные продолжили свои сборы. Связисты стали снимать прямую телефонную линию–шестовку, радиостанция уехала.

Перед возвращением я принял решение: всем помыться в бане. Взяли чистое белье, погрузились в бортовой ЗИЛ-131 и поехали  в баню на 10 площадку.

На точке остались я, лейтенант Толя Чижов, Боря Кривошея и часовой.

Внезапная болезнь

Я не предполагал, что вскоре у меня будет сильнейший болевой  приступ.

Вдруг, примерно через час после отъезда солдат, у меня начались нестерпимые боли в нижней части живота. Боли нарастали, я выпил таблетку анальгина и какой-то антибиотик. Боль чуть утихла, но не прекращалась, а переходила на почки и ниже. Я подумал, что у меня острый аппендицит. Надо как-то добираться до госпиталя.

Вдоль ЛЭП проходила грейдерная грунтовая дорога и иногда по ней проходили машины. Я послал часового на дорогу. Время шло, боли стали нестерпимыми, я выпил две таблетки анальгина и решил сам ехать в госпиталь на нашем бортовом буксировщике Газ-66. Чижов имел права, но не имел практики в вождении машины, а я, не имея водительских прав, научился водить все наши машины. Сел в кабину, а Толю Чижова посадил в кузов, предупредив, что если машина начнет опрокидываться, то он должен выпрыгнуть из кузова. Дорога была грейдерная и как только  машина отклонялась от центра, то она наклонялась, это было сигналом мне. Я останавливался, потом снова ехал. Так, в конце концов, я доехал до госпиталя и уже во дворе снова потерял сознание. Очнулся я уже в палате с промывочным шлангом в мочевом пузыре. Оказалось, у меня было гнойное воспаление стенок мочевого пузыря. Заболевание для жарких мест довольно частое, особенно при редком посещении бани! Поэтому в Израиле и делают обрезание крайней плоти, чтобы легче соблюдать гигиену. Но все обошлось без осложнений, так как иногда по мочеточникам воспаление переходит на почки. В госпитале я пробыл 21 день.

Мне дали первый летний отпуск. Помню, что в Баскунчаке купил в подарок родителям арбуз диаметром около 50 см. В Саратове и Челябинске у меня были пересадки, так, что пришлось помучиться с ним. Но удивление дома было беспредельным! Они впервые видели такой громадный арбуз!

Премию мы получили, солдаты по очереди съездили в отпуск (кроме Сухова), а мои именные часы где-то застряли по дороге. Но запись в личном деле о награждении меня Главкомом именными часами была сделана. Часы отыскались, когда я был уже капитаном! Об этом позже.

Кстати, о той ЛЭП–120. Под ее опорами на высоте 1 метра от земли мы протянули изолированный провод, один конец для безопасности заземлили, на концах провода оказалась наведенное напряжение около 110 вольт. Его хватало, чтобы пользоваться  нашим ламповым радиоприемником  и  электробритвой.

Некоторое продолжение эпопеи с Суховым. По моей просьбе, командир дивизиона перевел  Сухова от нас в хозяйственный взвод. Там, боясь самосуда, он оставил свои вредные привычки. Потом дослуживал дней 35-45 за все дни, проведенные на гауптвахте за время службы у меня (был тогда такой  хороший приказ Жукова). После знаменитого пуска, когда я попал в госпиталь, отделение вернулось на свою старую постоянную позицию в нашу землянку. Там все сохранилось, так как для ее охраны я оставил двух надежных солдат.

После приезда из отпуска мне однажды пришлось быть свидетелем аварийного пуска морской ракеты.

Получение новой техники БРК-2 для своей части

Зимой 1956-1957 года я получил приказ сдать нашу БРК-1 в другую часть полностью укомплектованной и быть готовым выехать с караулом в Москву в п/я 2427 на Авиамоторной ул. для получения новой техники БРК-2. Наша бригада начала готовиться к переходу на новую ракету 8К51 с дальностью стрельбы до 1300 км.

Готовясь к поездке, я приступил к подбору  состава караула, в который включил только своих солдат. Я к ним привык и знал, что от каждого можно ожидать. Правда, по просьбе помощника гл. инженера бригады Героя Советского Союза майора Бутылкина, взял его писаря, который был из Москвы.  Я его хорошо знал, так как часто бывал по делам у Бутылкина.

Для охраны нашей землянки на полигоне я оставил лейтенанта Чижова, лейтенанта Низамова, ефрейтора и трех солдат.

В командировку мы ехали с оружием, поэтому нам выписали воинские перевозочные документы в купейный и плацкартный  вагоны. Мы заняли  купе, в котором разместился я, сержант, два солдата и всё оружие - семь автоматов АК, к каждому по 4 рожка с патронами и мой пистолет Стечкина со 100 патронами. В соседнем плацкартном вагоне ехали 4 солдата без оружия.

По приезде в Москву оружие сдали на хранение в охрану предприятия. Солдат с сержантом разместили в общежитии завода.

У нас был свободный день, и я решил своим «воинам» сделать экскурсию по Москве. Мы посетили Красную площадь, Кремль.  На память сделал ряд фотографий. Солдату всегда приятно отсылать такие фото домой.

Техника (два комплекта) была уже готова к погрузке и стояла в цехе, опечатанная военпредом. Но я, основываясь на том, что я не просто перевозчик, а еще и её испытатель, потребовал повторного испытания аппаратуры в моем присутствии, что предусматривалось существующими положениями. Райинженер полковник Липкин (гл. венный представитель на предприятии) не согласился с повторной проверкой. Пришлось его убеждать, и это удалось благодаря тому, что зам, гл. конструктора системы Чигирев Ростислав Александрович меня хорошо знал, а инженеры-разработчики Володя Соколов и Володя Леонтьев были моими друзьями. Тем более, что я при испытании опытного экземпляра помог им избежать многих неприятностей, да еще досыта поил спиртом.

И я оказался прав: магнетронные передатчики на обоих комплектах работали неустойчиво. Пришлось несколько раз менять основной и запасной блоки передатчика, пока не отобрали устойчиво работающие экземпляры. Это заняло три дня, но потом с этой техникой я не знал забот. Тогда я не предполагал, что нашему дивизиону предстоит скорый переезд на Дальний Восток и последующее развертывание в ракетную дивизию.

После проведения проверок аппаратуры, погрузили всю технику на платформы. Здесь тоже пришлось потрудиться, проверяя надежность крепления машин и прицепов. Под колеса устанавливались деревянные колодки, а затем из 6-ти мм железной проволоки-катанки делались четыре растяжки на каждую машину. Для проезда караула и размещения ящиков с ЗИПом к платформам прицепили товарный пульмановский вагон. В вагоне для отдыха были нары, а для отопления большая чугунная печь-буржуйка. Солдаты у меня были деятельными, и пока мы стояли на территории завода, кроме тех дров, что нам дали, натащили старых ящиков и еще “прихватили” где-то два рулона толстой гофрированной упаковочной бумаги для утепления вагона.

Наконец, мы поехали. Часовой выходил из вагона-теплушки только при остановке поезда и ходил вдоль наших платформ. На узловых станциях нас либо встречал железнодорожный военный комендант, либо я заходил к нему и докладывал, что все нормально. Вся ракетная техника тогда перевозилась под строгим контролем.

Погода благоприятствовала нам: мороз был не более 5-10 градусов, стояли солнечные дни. Я иногда во время движения залезал в кабину машины и ехал так до остановки. Вид был изумительный.

О система БРК-2

Один комплект БРК-2 состоял из трех машин ЗИЛ-131 высокой проходимости с КУНГами (аппаратная, вспомогательная и машина контрольного пункта, прицепа с антенной на лафете от 75-ти мм зенитного орудия, двух прицепов бензиновых электростанций типа 8Н01, таких же, как на БРК-1, мощностью 12,5 кВт).

Принципиальное отличие БРК-2 от БРК-1 в том, что передатчик работал не в метровом, а в сантиметровом диапазоне радиоволн. Поэтому диаграммы направленности антенн наземной и бортовой на ракете были очень узкие, и это значительно повышало, помехоустойчивость  системы к возможным помехам со стороны противника. Кроме того, было трудно запеленговать узкий наземный луч.

Аппаратура главной аппаратной машины состояла из стойки блока питания, модулятора и стойки контроля. Вся аппаратура была на электронных лампах. Блок передатчика с магнетроном и антенным коммутатором находился непосредственно на антенном прицепе под антенной. Антенна с помощью маховиков поворачивалась в вертикальной и горизонтальной плоскостях.

Антенна была рупорно-параболической, т.е. в вертикальном сечении это был рупор (рис., а в горизонтальной плоскости отражатель представлял параболу, в фокусе которой находился излучатель передатчика). На антенне в специальные держатели крепилась зрительная труба с 6-ти кратным увеличением и перекрестием для грубой наводки передающей антенны  на антенну контрольного пункта.

Точная наводка и совмещение равносигнальной зоны с линией прицеливания  происходила с помощью микрометрических винтов фазовращателей на антенном коммутаторе.

Антенна контрольного пункта по общей конструкции не отличалась от БРК-1. Только вместо приемной дипольной антенны была рупорная квадратная с раскрывом 10х10 см.

В горизонтальной плоскости передающая антенна имела ширину основного лепестка диаграммы направленности менее 0.50. За счет рупора диаграмма направленности поднималась над землей и поэтому БРК-2 была менее критична к складкам и наклонам местности, Это подтвердили испытания БРК-2 в предгорьях Южного Урала в районе г. Миасса.

Передатчик генерировал радиосигнал в диапазоне 3-х см, в виде импульсов длительностью в 1 мксек и мощностью в импульсе 100-120 КВт. Антенный коммутатор обеспечивал качание луча в пространстве с частотой 50 раз в сек. Синхронно, вместе с качанием луча изменялась частота повторения импульсов модулятором с 5000 Гц до 7000 Гц.   Это позволяло на приемном устройстве на ракете распознать, в какую сторону отклонилась ракета и с помощью газовых рулей ликвидировать отклонение ракеты. Ракета 8К51, как и ракета 8Ж38 имела отделяющуюся головную часть и несущие баки. У нее отсутствовало хвостовое оперение. Приемная антенна БРК-2  на ракете имела щелевую конструкцию, и поэтому она не оказывала  аэродинамического сопротивления при полете.

Магнетронный передатчик на опытных экземплярах БРК-2 имел очень низкую надежность и иногда при предстартовых проверках выходил из строя. На замену блока на запасной  по нормативу отводилось 15 мин. Мы натренировались производить замену за 3-5 минут. Для этого запасной блок заранее извлекался из ящика ЗИП и был всегда наготове.

Первый экземпляр БРК-2 мы испытывали с ракетой 8Ж38, и для надежности, он дублировался, БРК-1, которая устанавливалась в створе с БРК-2.

Затем  при пусках  8К51 на полигоне использовали, как правило, два комплекта БРК-2, один был основной, а второй находился в горячем резерве - работал без подачи высокого напряжения на модулятор.

Но однажды сказался “эффект бутерброда”. Второй комплект отправили для испытаний на Урал. Остался один.

Раз мы готовились к очередному пуску, и во время предстартовых проверок, вышел из строя магнетрон  блока передатчика. Поставили запасной блок, но при получасовой проверке я почувствовал ненормальную работу блока - скачки тока магнетрона. Это предвестник пробоя и выхода магнетрона из строя. Я доложил, присутствующему наблюдателю от полигона полковнику Юртайкину и попросил его доложить начальнику старта. Но он страшно перепугался и отказался. До старта 10 мин, т.е. ракета уже стоит заправленная идут последние предстартовые проверки. Что делать? Молодость бесшабашная и я решил рискнуть. Работать на токе ниже номинального. Говорю Юртайкину “Разрешите работать на токе 10 ма?”. Он говорит “Разрешаю”. Я сразу посылаю Борю Кривошея со шлемофоном на антенну для коррекции наводки антенны по сигналу с КП. Дело в том, что изменение тока магнетрона приводит к некоторому изменению частоты сигнала, что в свою очередь смещает диаграмму направленности антенны. И надо антенну довернуть до получения на контрольном пункте нулевого отклонения. Боря откорректировал наводку антенны буквально за минуту до старта.

Наконец, команда “ПУСК”. Я стою у стойки модулятора и слежу за током магнетрона. Рука на ручке регулировки тока. И вдруг на 10-ой секунде после старта стрелка тока магнетрона начала медленно двигаться в сторону увеличения, т.е. к пробою. Я регулировкой тока ее двигаю назад, ток уменьшился и продолжает уменьшаться до 10 МА. Тогда я его начинаю увеличивать, когда он начинает расти и дальше, я снова ток уменьшаю и т. д. ... И так, до тех пор, пока в шлемофоне не прозвучало “Отбой, Отсечка прошла!”. Это означало, что пуск окончился штатно. Двигатель ракеты работает около двух минут, а мне показалось, что прошла вечность. Когда я снял пальцы с ручки регулировки тока, то пальцы свело судорогой, и они не разжимались. Но в душе все пело! Удалось предотвратить пробой магнетрона и, следовательно, аварийное выключение БРК со всеми возможными последствиями.

Но мои манипуляции с током магнетрона не прошли бесследно, так как телеметрия зафиксировала небольшое периодическое качание равносигнальной зоны. Но при всем том ракета попала “почти точно в кол”. Потом на позицию приехали какие-то "хмыри" и стали выискивать причину этого качания. Я им под нос запись Юртайкина, что замечаний по работе нет. В журнале КП были отмечены незначительные качания равносигнальной зоны. А  в журнале боевой работы я записал, что при боевой работе наблюдались колебания тока магнетрона. Возможная причина - неустойчивая работа модулятора из-за отсутствия стабилизации смещающего напряжения при колебании первичного питающего напряжения от бензоагрегата. А потом взял и продемонстрировал это явление практически. Вопрос был снят.

Ранее в процессе испытаний я встречался с подобной неустойчивой работой модулятора. Первопричиной был центробежный регулятор оборотов двигателя передвижной электростанции, который вызывал иногда периодические качания оборотов, а, следовательно, и выходного напряжения. Эффект качания пропадал, если обороты бензодвигателя устанавливались чуть выше номинальных. Истину я рассказал только ребятам-разработчикам: Володе Леонтьеву и Володе Сорокину, когда они приехали. Оказалось, что они, зная ненадежную работу присланных, существующих блоков передатчика, выслали с попутчиком из соседнего отдела, два новых блока. Но тот блоки привез, а нам их почему-то не передал.

Кроме того, я ребятам продемонстрировал неустойчивую работу даже на новых блоках и доказал необходимость введения стабилизации. За эту рационализацию мне выплатили потом премию из фонда гл. конструктора (не первую, кстати, но и не последнюю). Аппаратура после доработки, выполненной тут же на полигоне, стала работать очень устойчиво. И мы, как ни старались, не смогли нарушить ее устойчивую работу.

Вообще систему я изучил не хуже самих разработчиков. Все схемы электронных блоков мог воспроизвести по памяти и знал ее работу в комплексе, а разработчики только каждый свое устройство.

Я завел специальную тетрадь, в которую скрупулезно записывал все возникающие “глюки” и возможные пути избавления от них. Сам я не имел права изменять что-то в аппаратуре, а по приезду разработчиков им все показывал.

Мы обсуждали возможности повышения надежности и удобства эксплуатации БРК-2 и часто  сразу вносили изменения в электрическую схему аппаратуры. С ребятами я подружился, они видели во мне своего честного, инициативного, надежного и квалифицированного помощника.

Группу конструкторов-разработчиков БРК-2 возглавлял заместитель главного конструктора радиоэлектронных систем Чигирев  Ростислав Александрович. Он часто к нам приезжал, и я подолгу беседовал с ним о путях совершенствования аппаратуры. Меня он считал ассом по эксплуатации и знанию системы, поэтому  относился очень уважительно.

Опять некоторое отступление от последовательного изложения.

Через несколько лет (в 1960 году) я, будучи адъюнктом, приехал к ним в НИИ  радиоэлектроники (п/я № 2427) на стажировку. Разрешение на допуск к документации на новейшие разрабатываемые системы мог дать только Главный конструктор, директор НИИ  Борисенко. Надо было идти к нему на прием. Я вначале зашел к Чигиреву и объяснил ему цель моей командировки. Он говорит ”Ну пошли к Главному, я тебя ему представлю” Зашли к Главному в кабинет, Чигирев меня представил, объяснил, что и как. Первая фраза Главного меня прямо ошеломила: “Водку пьешь?”, я  не знаю, что ответить.  Начал что-то лепетать, но Ростислав Александрович вмешался: “Пьет, пьет, но только спирт! ”. Борисенко расхохотался: “Ну, теперь вижу истинного БРКашника! Добро! Пусть работает!”

И тут Чигирев улыбаясь, говорит Главному: «А Вы его разве  не узнали, ведь это тот лейтенант, который тогда на полигоне всю команду Королева и нас споил  в усмерть!»  «Ну, теперь я вспомнил тот случай!».

Встреча со всеми генеральными конструкторами в «неформальной обстановке»

А дело было так. Ракету 8К51 должны были срочно принять на вооружение к какой-то дате. Назначили серию пусков. За три дня  успешно отстреляли пять ракет. Все пуски прошли без замечаний. Боковое отклонение не превышало 100-200 метров. На полигон по такому случаю приехала туча промышленников во главе со своими главными конструкторами. У нас на позиции присутствовал Чигирев со своими мальчиками. Его Главный - Борисенко был на старте. Между пусками ребята уезжали отдохнуть в гостиницу на 2-ой площадке, а я с расчетом сидел на “точке” безвыездно. Напряжение было жуткое. Пуски шли один за другим, начиная с раннего утра, потом днем, потом ночью и т. д.  На основании результатов этих пусков ракеты 8К51 Государственная комиссия должна была сделать вывод, можно ли принять ее на вооружение. При успешном отстреле серии главным конструкторам обещали Ленинские премии, другим ордена и медали. После пятого пуска (ожидался и шестой, но он в серию не входил) сделали перерыв, так как решением Государственной Комиссии ракету решили принять на вооружение.

 На 2-ой площадке в гостинице “Люкс”, где жили Королев С.П. и главные конструктора систем: Бармин В.П. (стартовое устройство), Пилюгин Н.А.   (наземное электрооборудование и система управления), Глушко В.П., Борисенко М.И. (системы радиоуправления) их заместители и др. решили отметить успешное завершение серии испытаний и принятие ракеты на вооружение.

Я был у себя на позиции, сидел в аппаратной машине и заполнял специальные бланки актов испытаний для отчета Государственной Комиссии. На следующий день ожидался еще пуск. Вдруг, около 22 часов зазвонил “городской” телефон и меня позвали. Звонил Чигирев Р.А. со второй площадки. “Женя, у тебя спирт хороший есть?”. “Есть”- говорю. “Надо срочно!”. “10 литров хватит?”, “Хватит!”, “У меня есть полынный концентрат, прихватить?”, “Возьми, я сейчас за тобой высылаю машину”.

У меня, на такой случай, была специальная, плоская, по форме тела (под куртку, чтобы со стороны не было видно) канистрочка. Куртки для боевой работы нам выдавали на полигоне летные, на меху.

Приехал солдат-шофер на ГАЗ-69 и быстренько доставил меня к гостинице “Люкс”. Я вышел, а шофер говорит “Мне приказано подождать Вас”, “Жди”- говорю.

Прохожу на второй этаж, проводили в зал. Я только зашел, предварительно достав канистру, как кто-то воскликнул “Вот наш спаситель!”. Чигирев говорит: “Это начальник БРК, который сработал на «отлично»!”. СП говорит, - “Значит надо поощрить! Садись. Ты тоже призван из института?”. Я ответил, что был призван из ЛИАПА.

Присел на конец стола. Столы стояли буквой “П”. Я растерялся, попав в такую компанию, и сидел ни жив, ни мертв. Осмотрелся. Королев С.П. сидел во главе стола, рядом все генеральные и главные конструктора, их заместители, какие-то генералы, полковники. Было, наверное, не менее 30-35 человек. Рядом со мной сидел подполковник. По-моему единственный в таком низком звании. Говорит - “Не теряйся!”

Принесенный спирт, разлили по графинам, в которых уже была налита вода, добавили туда полынную настойку. Разлили по стаканам. Встает СП и предлагает тост: “За институтских лейтенантов-чернорабочих подготовки и пусков всех наших ракет!”. Выпили. Сразу все зашумели, и я под шумок смылся. Шофер доставил меня до “точки”. Так окончилось мое первое общение с элитой главных конструкторов.

На другой день решили сделать 6-ой дополнительный пуск серии. К нам приехал Чигирев, сообщил, что всем офицерам будет объявлена благодарность Главкома. Рассказал, что спирт с полынью понравился и многие прилично “перебрали”.

Я прикинул, что 10 литров спирта эквивалентны примерно 25 литрам  водки. Даже если там было 50 человек, то на каждого пришлось по 0,5 литра в дополнение к тому, что до моего приезда было выпито.

Вообще, поскольку в Капустином Яре был “сухой” закон, то разработчики систем, определяя норму спирта на профилактику систем, учитывали, на мой взгляд, этот фактор. На месяц, на комплект аппаратуры (а у меня постоянно было их два) на профилактику выдавалось 20 литров чистейшего 98 % хлебного спирта. Фактически, если полную профилактику делать по два раза в месяц, то расходовалось не более 5-6 литров, т. е. около 10-12 литров на два комплекта аппаратуры. В остатке - 28 литров спирта. Поэтому, когда приезжали разработчики, я снабжал их спиртом по потребности. В документации на серийный образец БРК-2 норма спирта на профилактику была сокращена в два раза. Но и этого было много.

С.П. Королев  сдержал свое слово, и через некоторое время мне переводом пришла какая-то премия.

В ту пору конструкторы - разработчики новой техники почти всегда прислушивались к мнению испытателей-эксплуатационников.

Недостаток всех систем БРК был в том, что перед боевой работой и после ее личному составу негде было отдохнуть. Предполагалось, что для жилья будут использоваться палатки. Летом обычные, а зимой утепленные. Но обычные, армейские палатки были очень неудобны. Много времени уходило на их установку, летом в них днем было жарко, ночью холодно. А зимние палатки вообще были мало пригодны. У нас они вначале были, но оказалось, что на морозе их наружный брезентовый слой промерзал и становился ломким. Свернуть такую палатку без сильного повреждения было нельзя. Или надо было отстегнуть по краям утепляющий слой и топить печку, пока брезент не высохнет.

Мы предложили конструкторам сделать во всех машинах спальные места и даже предложили свою конструкцию, в которой ящики для ЗИП и катушек с телефонным кабелем превращались в диванчик со спинкой, которая могла трансформироваться во вторую полку. Это было предложено, когда мы работали на БРК-1. Наше предложение было одобрено и все КУНГи БРК-2 были снабжены такими раскладными спальными 2-х ярусными местами.

Для отопления КУНГов использовались дровяные печи и электропечи при боевой работе. Мы сняли со списанного гусеничного тягача обогреватель для запуска двигателя и установили в КУНГ вспомогательной машины вместо дровяной печи. Обогреватель работал на солярке и расходовал за час не более 1,5 литра. Но так как, наши конструктора использовали готовый кузов, выпускаемый другим заводом, то они послали тем наше предложение на этот завод. Года через 3, я увидел КУНГ, в котором для отопления использовался подобный обогреватель. Я, конечно, не могу однозначно утверждать, что это было реализовано наше предложение

За многие оформленные предложения мы получили хорошие премии от руководства полигоном и от гл. конструктора. (Возвращаюсь к последовательности изложения).

Жизнь на «точке»

Несмотря на сложные  бытовые условия и постоянную напряженность при обеспечении боевых пусков, служить и работать на полигоне было интересно. Мы были избавлены от постоянной опеки наших дивизионных замполитов и командиров. У нас не было (кроме одного) случаев нарушения солдатами дисциплины. Отношения между солдатами (6 чел.)  и офицерами (4 чел.) отделения были уважительные, лишенные всякого солдафонства. Никакой  "дедовщины" у нас не было и в помине. Поскольку для надежности на позицию иногда ставили два комплекта БРК, то тогда дополнительно к нам прикомандировывали трех офицеров и шестерых солдат. Солдаты прямо рвались к нам. А самым страшным наказанием для них была отправка в часть, в казарму.

У нас на “точке” слабым местом всегда было приготовление пищи. Еще Суворов говорил, что путь к сердцу солдата лежит через его желудок. А поваров по штату нам не полагалось, а еда из концентратов становилась поперек горла через неделю. Солдатский паек стоил 1 рубль 30 копеек на день. Мы, офицеры, когда жили на точке, вносили в общий котел тоже по 1 руб. 30 коп за каждый день. Солдаты отоваривались продуктами на складе части, а на офицерские деньги покупали то, чего на складе не было. В общем, питание у нас было санаторное. Солдаты были гладкие, с накаченными мышцами. У меня “помощником по физкультуре” был лейтенант Толя Чижов. У нас всегда был турник, а иногда и брусья. Утром обязательная зарядка для всех с пробежкой одного километра. Была гиря-двухпудовка и многие солдаты баловались с ней. Были разные гантели.

В начале за повара у меня был Храмов, это был типичный хохол из Харькова, очень хороший и деловой солдат. По его заказу приобрели мясорубку, достали электродуховку. Поэтому котлеты и шницеля были всегда, а иногда даже пельмени. Естественно, подобное питание в части солдатам только снилось! После того, как Храмов демобилизовался, нам на поваров не везло.

Однажды я попросил командира нашей батареи подобрать грамотного, со средним образованием  солдата на должность оператора антенн. И вдруг присылают худосочного, тощего дистрофика Наума Хайкина. Он был москвич, окончил машиностроительный техникум и работал до армии на ЗИЛе мастером в цехе сборки.  Он не мог  ни разу подтянуться на турнике. На строевой подготовке ходил, как Швейк. Один смех. Но свою специальность он освоил мгновенно. Я спросил его, сможет ли он потрудиться на благо всех поваром, а я взамен обещаю не гонять его на строевой и физической подготовке. Это оказался повар-самородок. Он раздобыл где-то поварскую книгу (может быть, я ему достал, не помню) и готовил по ней. У солдат он стал самым уважаемым человеком. Если он заходил в землянку и говорил: ”Ребята, я на ужин хочу приготовить жареную картошку со шкварками. Кто поможет чистить картошку?” То сразу двое или трое солдат приходили к нему на помощь. За год он отъелся, накачал гантелями силы и стал выполнять сам без какого-то принуждения почти все физические  упражнения на турнике и брусьях. Одновременно он хорошо изучил технику и мог заменить любого номера расчета. В последний год службы я присвоил ему звание младшего сержанта.

Разговор к тому, что спустя много лет мы  случайно встретились с ним в метро на станции Комсомольская. Я к тому времени стал майором, но был тогда  в гражданском костюме. И вдруг слышу “Товарищ старший лейтенант” и потом - “Евгений Анатольевич!”. Оборачиваюсь, смотрю Хайкин Наум собственной персоной. Говорю - “Наум - я майор!”. Вышли из метро, зашли в какое-то кафе. Сели, заказали выпивку, закуску и поговорили. Он на ЗИЛе начальник цеха. У него двое детей. Дома он готовит лучше жены! Говорит, что всегда вспоминал меня, как я сделал из него сильного, уважаемого человека, Я его спросил, как он узнал мое имя и отчество, так как солдаты обращаются к командиру исключительно по званию. Он ответил, что так меня называл Низамов, а он запомнил. Лейтенант Ханиф Киямович Низамов был старше меня на восемь лет, а ко мне обычно обращался весьма своеобразно:  ”Товарищ лейтенант, Евгений Анатольевич”. Во всяком случае, я был рад  этой встрече. Мне было приятно, что я оставил хорошую память у моих солдат о себе.

Встреча с ракетой морского базирования

Однажды я получил задание выехать на стартовую позицию, на площадку 4а, для проведения испытательных работ с бортовыми приемниками БРК-2.

 Дело в том, что три таких приемника, настроенных каждый на свою волну, находятся у нас в машине  контрольного пункта. Эти приемники идентичны бортовым приемникам. В прежней системе БРК-1 для смены волны необходимо было только поменять высокочастотный блок. В новой системе БРК-2 для смены волны приходилось менять весь приемник целиком, а это было не очень удобно. Кроме того, каждый приемник имел довольно большие габариты - такая кастрюля диаметром  около 50 см. и высотой более 30 см. Круглая форма  бортовых приборов ракеты была выбрана,  исходя из  удобства обеспечения герметичности приборов на больших высотах.

Ранее, на некондиционном приемнике, предоставленном нам разработчиками, мы провели эксперименты по созданию сменного высокочастотного блока изменения  рабочей частоты приемника. Подобное конструктивное решение повысило бы мобильность смены радиочастотного диапазона. Разработчики системы не только одобрили наши эксперименты, но и изготовили в заводских условиях новый модернизированный экземпляр. Вот этот экземпляр мне и предстояло испытать во всех  режимах работы. В машине контроля бортового оборудования. В случае благоприятных результатов испытания, предоставлялась возможность, поставить приемник в качестве дублирующего на борт ракеты и испытать его в реальных условиях. Обычно такие операции выполняют сами представители промышленности, но обстоятельства складывались так, что все они были заняты другими неотложными задачами. Мои деловые качества они знали очень хорошо и в моей квалификации не сомневались. Поэтому Ростислав Александрович Чигирев, представитель главного конструктора системы на полигоне, поручил мне провести эти испытания, согласовав, конечно, с моим начальством.

Испытания проходили успешно. И, в конце концов,  все закончились благополучно. Но на соседней стартовой площадке произошел весьма интересный случай, свидетелем которого я оказался.

Дело в том, что соседняя стартовая позиция (4б) была оборудована для испытаний ракет для подводных лодок. Там была воспроизведена палуба современной дизельной подводной лодки с рубкой, которая находилась на специальном раскачивающем устройстве, похожем на детскую качалку, которое имитировало качку на волне. Ракета помещалась в пусковом контейнере. Контейнер был герметичный и во время плавания лодки занимал горизонтальное положение на  палубе. Для пуска лодка всплывала, и контейнер переводился в вертикальное положение. Ракета была уже заправлена и стартовала из контейнера.

Мы сидели в столовой  и через большие раскрытые окна наблюдали как “моряки” качают свою ракету. Расстояние до их старта было 1,5-2,0 км. Моряки качали-качали свою ракету и пустили ее во время очередного наклона. Но что-то в системе управления ракетой отказало и ракета, описав  малую параболу в нашу сторону, приподняв немного хвостовую часть, как гоночный ракетный автомобиль устремилась по степи в нашу сторону, зарываясь носовой частью в песок! Реакция большинства, сидящих за столиками, людей оказалась мгновенной. Противоположные окна зала были открыты, и ничто нам не помешало, не только выпрыгнуть из них (высота около 1,5 м), но и “сдать нормы” по бегу в сторону на 200-300 метров. Вдруг рев двигателя прекратился и, оглянувшись, мы увидели, что виновница наших спортивных достижений, подняв громадное облако пыли, преспокойно лежит и ветер относит бурое облако в степь. Окислителем у нее была модифицированная азотная кислота.

Ну, а мы, глядя друг на друга, на перепачканные и у некоторых порванные гимнастерки, принялись хохотать. Потом вернулись в столовую доедать свой обед.

Некоторые любопытные пошли к ракете посмотреть, что там такое.

Это были первые годы испытаний ракет, беспечность была страшная. Хорошо, что все пока хорошо кончалось!

Главным конструктором всех ракет был Сергей Павлович Королев. Используя свой авторитет, он узурпировал все разработки в области ракетостроения. Естественно, что все вопросы он решить физически не мог. Руководство работами по ракетам для подводных лодок были поручены 28 летнему инженеру Макееву Виктору Петровичу. Подвижный, немного выше среднего роста, общительный. Он все время проводил на старте. Мы часто встречали его в столовой. Мне сказали, что это «Главный по качалке». Даже не верилось, что такому молодому человеку было поручено руководство очень важным направлением работ.

Дело в том, что в ту пору королевские  ракеты на подводных лодках были с жидкостными двигателями, работавшие на горючем-керосине и окислителе азотной кислоте, перенасыщенной двуокисью азота. Мы звали эти ракеты “керосинками”. Их вначале использовали в качестве подвижного ракетного комплекса на гусеничном транспортере. Для подводных лодок эти ракеты были модифицированы. Первая ракета для подводных лодок имела индекс Р-17. Ракета имела дальность стрельбы около 300 км. Подготовка к пуску, заправка окислителем требовали предельного соблюдения правил безопасности. Одного вдоха паров окислителя было достаточно для летального исхода. И этот окислитель, чрезвычайно вредный для экологии и здоровья даже в малых дозах, оставался основным в нашей ракетной технике не один десяток лет!

После  случая падения “морской ракеты” при последующих пусках ракет людей  из ближайших объектов и сооружений стали эвакуировать.

Затем для испытаний новой «морской» ракеты с большей дальностью стрельбы (Р-21) был построен новый старт. Так как ракета имела большую длину, а для носителей ракет использовали серийные торпедные крейсерские подводные лодки с небольшим диаметром корпуса, то трубы для старта ракет (2-3 шт.) разместили в продолжение рубки ракеты и увеличили высоту рубки. Это было временное решение. Но такие лодки были приняты на вооружение и их построили больше сотни!

Кардинальным решением было размещение ракет в самом корпусе лодки и замена энергетической установки на ядерный реактор. Лодка превращалась в громадный подводный крейсер.

Формирование нового вида Вооружённых Сил – Ракетных Войск Стратегического Назначения

В те времена ракетные части входили в состав Резерва Верховного Командования. Подошло время формирования нового вида Вооружённых Сил – Ракетных Войск Стратегического Назначения или сокращенно РВСН. По планам развертывания РВСН каждый дивизион становился основой для развертывания ракетной дивизии, состоящей из ракетных полков.

Прошло два года. О некоторых событиях  этих лет будет рассказано далее в новеллах.

И вот в 1957 году нашу бригаду, состоящую из трех дивизионов, решили расформировать. Первый дивизион должен был быть направлен на Украину, второй в Ленинградскую область. Наш третий отправлялся на Дальний Восток, на станцию Манзовка, в 40 км от  г. Уссурийска и в 80 км  от  Владивостока. Об этом нам сообщили примерно за месяц.

Наша жизнь

Первый год после прибытия в Капустин Яр я жил в офицерском общежитии в военном городке. Так как я значительную часть времени находился на «точке», то в общежитии бывал редко. Отсутствовал иногда больше недели. За это время пропадали личные вещи. На моем велосипеде,  который я купил, ездили все кому ни лень. Часто мне приходилось ремонтировать его  и заклеивать проколотые шины. Я решил перейти жить на частную квартиру. Тем более, что за общежитие в месяц я платил 18 0 рублей, а наем частной квартиры в селе стоил всего 100 рублей, которые компенсировались финчастью полностью! И так я перешел жить с село. Хозяйка квартиры, тетя Маруся, как я ее звал, была 50-ти летняя женщина, которая работала буфетчицей в чайной на базаре. С ней жила 70-ти летняя мать, очень добрая женщина. У нее был сильный ревматизм, и я снабжал ее спиртом, который у меня был в изобилии. Потом к ним в летную кухню поселился гражданский парень Коля, ветеринарный врач. Ему по штату были положены лошадь и мотоцикл ИЖ-350. Мы с ним быстро подружились. Баба Тася, мать хозяйки, часто готовила нам жареную картошку со свиными шкварками. Мясо всегда приносил Коля, ну а спирт был мой. Иногда Коля приносил целого барашка, и тогда мы несколько дней кушали шашлыки. Мне повезло и в том, что Коля был авторитетом всех местных сельских ребят. Часты были случаи, что молодых лейтенантов в селе избивали. Коля был моей «охранной грамотой»

Село Капустин Яр в основном состояло из деревянных домов. Поскольку летом было очень жарко, то готовили еду в глинобитных кухнях, выстроенных во дворе. Вода была привозная, поэтому в каждом дворе закопанные в землю цементные емкости объемом в несколько кубометров. Этой емкостью пользовались как колодцем. Даже некоторые жители называли это сооружение колодцем. У домов не было никакой зелени. Возле  некоторых  домов были деревца саксаула, которые не требовали полива.

В Капустином Яре был введен сухой закон, и водка нигде не продавалась (только у тети Маруси из-под полы можно было купить).

Наши ребята приходили ко мне за магнитофоном.

В селе был довольно неплохой клуб, но офицеры туда заглядывали редко. Чаще ходили в  центральную чайную при сельской гостинице. Там не плохо готовили и можно было выпить дешевого кизлярского вина.

Мы в чайную ходили со своим спиртом во фляжке. Спирт разбавляли крепким чаем, в стакан опускали чайную ложку и при приходе патруля болтали ложечкой. Все офицеры были предупреждены о строжайшей ответственности за употребление спиртного.

Раз в военном городке был случай, когда один офицер обмывал присвоение звания майор. Пришли патрули и всех военных забрали на гауптвахту. Потом состоялся суд офицерской чести,  хозяина квартиры лишили присвоенного звания и уволили из СА. Другим гостям было вынесено «неполное служебное соответствие».

Это мой дом. Юра Розов, который жил рядом, пришел проститься в связи с переводом к новому месту службы. Я его проводил, и больше мы о нем ничего не слышали.

Вскоре в дом вернулась жить дочка тети Маруси с мужем и ребенком, и мне пришлось переехать с этой гостеприимной квартиры. Переехал в дом напротив, крыша которого видна на фотографии.

Там тоже я занял горницу, но хозяйка тетя Надя была не особенно приветлива. Она работала дояркой и жила вместе с «дауновской» племянницей. Они жили очень бедно. Ее  племянница, увидев рядом молодого офицера, стала усиленно оказывать мне знаки внимания. Поэтому я старался на этой квартире бывать как можно реже. Жил в общежитии, где всегда находились свободные места.

Постоянная капустинярская жара выгнала из меня всю возможную воду и вытопила весь лишний жир.

Вот я во дворе дома. Видно, что в то время я был достаточно стройным парнем.

В этом доме моим раздумьям пришел конец, и я, наконец, решился определить свою дальнейшую судьбу. Я решил жениться. Но перед этим надо было помириться с Ниной.  У нее был странный характер. Она предпочитала всегда при размолвках молчать, «как партизан». И никогда не могла признаться  в том, что она виновата. Пришлось с этим мириться, как оказалось, всю жизнь!

Я решил жениться

Перед  выездом из Капустина Яра, в моей жизни произошло важнейшее событие – я женился. Нина Андреевна Чиркова была моей старой школьной любовью. Когда я учился в институте, то мы с ней переписывались, а в каникулы всегда встречались. Поэтому на других девушек я смотрел, как на знакомых и не больше. Но Нина последнее время практически перестала мне писать  Зоя Малыгине, ее  лучшая подруга, во время моего посещения Алма-Аты, сказала мне, что Нина очень гордая и не хочет мне навязываться!

Мой предстоящий перевод на Дальний Восток явился итоговой проверкой наших чувств. Я написал Нине и предложил стать моей женой. Если она согласна, то пусть рассчитывается на своей работе и приезжает в Капустин Яр.

Она в это время отрабатывала свое назначение после окончания Уральского Лесотехнического Института, по специальности технолог спиртового производства. Назначение она получила на Анненковский спиртовой завод в Пензенской области.

Анненково – бедная деревня с хилыми домишками. Особенность деревень в Пензенской области – это отсутствие у домов какой ,s бы то ни было растительности. Дома в деревнях были бедными, многие глинобитные, крытые соломой.  Дома стояли тесно вдоль одной длинной улицы.      Колхозники были очень ленивые и на своей усадьбе кроме маленького огорода ничего не имели. У дома ни кустарников, ни фруктовых деревьев. И это в богатой средней полосе России. Почти у каждого дома рядом стоял  кирпичный или каменный сарай, без окон, крытый железом и с окованой железом дверью. В этом сарае, по существу, хранились всё ценное из дома: буфет с посудой, сундуки с вещами и другие вещи. Говорили, что раньше в деревнях были часты пожары, когда выгорала вся деревня. Поэтому ценные вещи и хранили отдельно и пользовались ими только в исключительных случаях, на праздниках, свадьбах.

В Анненково сохранился большой помещичий  фруктовый сад, деревья, лишенные какого-либо ухода почти полностью одичали и перестали плодоносить. Парни и мужики каждый день напивались до бесчувствия ворованным даровым спиртом. Значит, основная причина отсутствия растительности в Пензенских деревнях – хроническое пьянство, дремучая леность и необразованность жителей.

В один из своих отпусков я заезжал к Нине в Анненково с вполне определенной целью увезти ее оттуда и пожениться. Но Нина встретила меня очень странно, без радости и душевности. Она не захотела нормальных, хороших отношений. Вела себя скованно, как будь-то, чего-то боялась.

Она не стала писать и наши общения прекратились. Мне было как-то не по себе. Был влюблен со школьной скамьи в девушку, был верен ей всегда, а она выкидывает какие-то коленца.

Я отпуска свои проводил обычно дома с родителями. Узнав, что я приехал, ко мне зачастили Нина Говорухина со своей подругой Лизой Мантуровой. Мы стали вместе ходить на танцы. С Лизой мы были знакомы тоже со школы.  Мы подружились, но меня к ней не влекло. Гуляли, ходили на танцы, целовались. Но из головы никак не никчемная  размолвка с Ниной. Лиза чувствовала, что я с ней не искренен. Однажды, как-то Лиза сказало, что я гуляю с ней, а думаю о другой. А зря, у той есть парень, который обещал на ней жениться. Якобы она об этом писала Зое. Только тот парень не особенно спешил жениться! Большего я от нее не смог добиться. Отпуск мой подходил к концу. Лиза однажды, уже перед концом отпуска, спела мне отрывок из романса:

Зачем смеяться, если сердцу больно!

Зачем влюбляться, если ты грустишь со мной!

Зачем играть в любовь и увлекаться,

 Когда ты день и ночь мечтаешь о другой!

И конечно Лиза была права,  я все время думал о Нине, как о матери моих будущих детей.

И вот, уже из Капустин Яра, я написал Нине большое письмо о том, что если она не выберет сейчас, то я уеду очень далеко, и второго случая уже не будет никогда!

В середине Марта 1976 года Нина рассчиталась в своем «любимом» спиртзаводе в Анненкове и приехала в Капустин Яр.  Может, она стеснялась того, что ей пришлось приехать. А 21 марта 1957 года  мы зарегистрировали свой  брак в Капустиноярском сельском совете, Владимировского района Астраханской области!

Свадьба была очень скромная, просто на серьезную подготовку у нас не оставалось времени, так как был уже дан приказ готовить технику к транспортировке. На свадьбу пришли самые близкие друзья по Институту, служившие на полигоне.

У Нины не было свадебного платья и вообще свадьба была похожа на фронтовую. Принесли немудрящие какие-то подарки. Дали какую-то сумму в конверте. Помню,  Валя Лукин подарил нам фигурку верблюда.  Посидели, вспомнили  совместную учебу.

Медовый месяц был у нас очень короткий - несколько дней. Мне до отъезда оставалось чуть более недели. В части дали краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам на пять дней. В штабе я выписал проездные документы на проезд Нины из Капустина Яра до ст. Манзовка  с остановкой  в Свердловске.  Накануне нашеги отъезда я отправил Нину к моим родителям на Урал, на Монетку до тех пор, когда  мы обустроимся капитально на Дальнем Востоке.

Мои родители Нину хорошо знали и лучшей невестки не желали! Поэтому встретили ее с любовью и радушием! Еще когда мы учились в школе, Нина часто бывала у нас. Мы дружили хорошей юношеской дружбой и по-детски любили друг  друга. Нина оставалась жить у моих родителей и ждать моего вызова.

Прощай Кап Яр - впереди Дальний Восток.

Через два дня после отъезда Нины, командир дивизиона подполковник Генералов собрал  офицеров и зачитал приказ командующего о передислокации дивизиона на новое место – Дальневосточный Военный Округ, станция Манзовка. На подготовку к передислокации и погрузку техники в эшелоны отводилось три дня. Приказ не застал дивизион врасплох! Командование и офицеры давно знали о предстоящей передислокации и техника была подготовлена к транспортировке. Ходили слухи, что один дивизион переведут в Ленинградскую область, другие на  Украину и на Дальний Восток. Мы не знали только кто куда поедет и конкретные места будущей дислокации.

Погрузка техники проводили с аппарелей на станции Капустин Яр. У меня была внештатная мощная дизельная электростанция, которую мы однажды нашли брошенной в степи. Об этом я доложил инженеру дивизиона майору Васильеву. Он даже обрадовался – будет резервный источник энергии. Так как для нее не была заказана платформа, то он посоветовал машины на платформах немного сместить, а электростанцию поставить между ними на сцепку - «мостиком». Так мы и поступили, связав дополнительно платформы  вязальной проволокой.

Погрузились в срок, в три эшелона, В первом эшелоне в купейных вагонах ехали офицеры, в плацкартных вагонах личный состав, в багажных вагонах и товарных имущество, продовольствие и полевые кухни. Техника на платформах. Основная техника перевозилась в двух других эшелонах, в каждом из которых был еще вагон с караулом. По правилам перевозки войск первые три вагона  в каждом эшелоне являлись вагонами прикрытия (на случай возможной диверсии). в них везли какие-то гражданские грузы.

На полигоне нас заменил расчет БРК из другой части, из города Камышин, которых перебазировали в Кап Яр. Их офицерский состав расчета у нас стажировался месяц. Они видели наш быт, благоустроенную землянку, электрификацию и т. п. Мы новым жителям предложили в качестве отступного всего канистру спирта, но мужики оказались жмотами. Они понимали, что мы с собой землянку не возьмем.

Тогда мы решили взять с собой электрический кабель, который был проложен нами от «шарика» до позиции БРК. Кабель на новом месте мог пригодиться! Кабель выкопали и намотали на катушку. Кроме того, как я ранее сказад, что мы взяли с собой дизельную электростанцию, которую однажды нашли в степи. Хозяин тогда не нашелся, а мы использовали ее как аварийный источник питания. Достоинством ее было то, что двигатель ее работал на дешевой не лимитированной солярке, а не на дорогом бензине.

Пока мы весело ехали к новому месту. На нашей оставленной позиции произошли трагические событии.

Далее я излагаю события, которые дошли до меня гораздо позже, когда я уже служил в Ростове. Рассказал один из тех офицеров, которые нас тогда сменили на позиции БРК.

Землянку «сменщики» обжили, но «халявной» электроэнергии у них не оказалось!  Главное, что они почему-то не догадались, что мы сами брали электроэнергию от кислородного завода «шарика». Видимо, их смутило довольно большое расстояние до него. Они думали, что электрический кабель подведен был нами от ЛЭП! Тем более, что вблизи, прямо за оврагом, в 350 метрах проходила линия ЛЭП (правда, напряжением  12  тысяч вольт, а не 220. Знающих электроустановки людей в расчете не было, а бездарей оказалось сколько угодно! И вот – начальник отделения БРК ст. л-т Карпович (кстати тоже из ЛИАПа), решил подключиться к ЛЭП, хотя другие офицеры отговаривали его от этой авантюры. Вообще-то уже по виду ЛЭП, по типу изоляторов можно приблизительно определить ее рабочее напряжение. Если имеется один тарельчатый изолятор, то напряжение от 500 до 6000 вольт,  а если больше 3-х, то более 15 тыс. вольт. На той ЛЭП было по два тарельчатых изолятора.

Они решили измерить напряжение в ЛЭП. Взяли  из ЗИПа тестер АВО-5, кстати, который может измерять напряжение до одной тысячи вольт. Один солдат с тестером был внизу, а второй с длинным проводом полез на столб с помощью проволочной петли. После того, как он коснулся своим проводом линейного провода ЛЭП, произошел сильнейший электрический разряд-дуга. Верхний солдат получил сильный ожог руки и, упав со столба, сломал ребра и ногу. Так как тестер вторым проводом был заземлен на рельс пасынка столба, то основной ток прошел через тестер и он превратился в уголь.

Тестер в деревянном ящичке был на коленях у солдата и поэтому только часть тока прошла через его тело. Он был в шоке, но его удалось вернуть к жизни путем искусственного дыхания. Солдат отправили в госпиталь и их вылечили, а начальник отделения БРК  получил неполное служебное соответствие.

Снимая кабель мы не предполагали, что у кого-то хватит ума подключиться к высоковольтной ЛЭП напряжением 6/10 Квольт непосредственно к проводам!

Я недаром написал «Ехали весело». Полагалось иметь впереди электровоза (паровоза или тепловоза) не менее двух-трех «вагонов прикрытия» на случай террористического акта. Так вот, к нам в Саратове прицепили три вагона-пульмана.

Вскоре к нашей радости мы узнали, что в трёх вагонах прикрытия эшелона едут грузины, которые везут различные грузинские вина в бутылках и бочках на Дальний Восток в г. Уссурийск. Началось паломничество офицеров (возможно и солдат) в эти вагоны! Их сопровождало два грузина, которые по дороге хотели заработать на безбедное пропитание!  На редких остановках (подчас весьма длительных) мы навещали дружественную «Грузинскую диаспору». Все были довольны! Грузины не дорожились и наливали вино в любую тару. Немного подороже продавали в бутылках, но оказалось, что вино из бочек гораздо лучше, чем фирменное из бутылок. Конечно, наши вояжи к этим вагонам не остались незамеченными командованием части. Но это считалось в порядке вещей!

Сами наши командиры не решались при подчиненных заглядывать в эти вагоны. У меня были достаточно доверительные отношения с инженером дивизиона майором Васильевым. Я на свой риск и страх купил у грузин для него три бутылки хорошего вина. Пришел в вагон, вызвал его из купе и вручил как подарок.

Он даже оторопел сначала. Но понял, что это я делаю конфиденциально и с добрыми намерениями, поблагодарил за заботу, но сказал, что принимает с оплатой стоимости. После этого я всегда стал брать дополнительные бутылки, естественно не афишируя, для кого я их беру.

Дальнейшие события нашего путешествия на Дальний Восток — в следующей главе.