30 лет на ракетном полигоне Капустин Яр испытателем

Я родился в 1931 году 22 мая в селе Погореловка, Ухоловского района, Рязанской области, в семье сельских учителей, которые проработали в школах более тридцати лет. Детство мое проходило в окружении книг, школьных тетрадей, учебных пособий, благодаря чему я научился читать в четыре года. В школу пошел в шесть лет сразу во второй класс. Моим учителем была моя мать, которая привила мне стремление всегда учиться только отлично, и я стремился к этому всю свою жизнь. В трудные годы войны заканчивать семилетку пришлось в школе в соседней деревне, расположенной в пяти километрах.

По окончании семилетки продолжил учебу в средней школе №1 города Скопина, жил с бабушкой и дедушкой. Дед работал на железнодорожной станции, из его рассказов я узнал, что в молодости он долго служил извозчиком в Москве, на Пресне. Особенно любил вспоминать, как ему приходилось возить Шаляпина на Трубную площадь и в Яр к цыганам, и его щедрые чаевые. Жил дед с другими извозчиками Москвы на Пресне, откуда и получил кличку «Митька с Пресни», так он и стал Дмитрием Пресняковым, как и многие его родственники, также служившие извозчиками, и жившими на Пресне. Некоторые из Пресняковых стали знаменитыми, так, двоюродный брат моего отца – Александр Пресняков во время ВОВ был командиром бомбардировщика–торпедоносца на Северном флоте, первым открыл метод поиска в условиях северной полярной ночи фашистских подводных лодок, движущихся под перископом, и создающих след на лунной дорожке. Потопил две немецкие субмарины. Стал героем Советского Союза, в дальнейшем служил заместителем начальника летного полигона сначала во Владимировке, а затем в Феодосии. Это я узнал позже от Г.С.Титова, уже служа в Кап.Яре, будучи его заместителем в комиссии по отработке элементов «Бурана» на крупноразмерной модели 1к5 пусками по суборбитальной орбите на ракете комплекса «Восход». Г.С.Титов меня приглашал слетать в Феодосию с ним, но я не полетел - начальник полигона не пустил, видимо, не судьба! Так бывает.

После успешного окончания десятилетки г. Скопина, мне в РОНО рекомендовали поступать в МГУ. Но я, глядя на своих друзей-одноклассников, которых привлекала красивая форма железнодорожников и бесплатный билет в любое место, тоже решил поступать в Московский Электромеханический институт инженеров железнодорожного транспорта имени Ф.Э.Дзержинского (МЭМИИТ), на факультет автоматики и телемеханики, откуда наш факультет вскоре перевели в Ленинград, в Ленинградский электротехнический институт инженеров железнодорожного транспорта (ЛЭТИИЖТ). По окончании пяти курсов был направлен на преддипломную практику на станцию Беслан. После недельного пребывания на практике в г. Беслане, я получил срочную телеграмму - меня отзывали обратно в институт. Мне совсем не хотелось бросать интересную практику, так как там впервые в СССР была применена автоматика в рельсовых цепях на переменном токе. И материалы по их работе мы собирали для преподавателя, который писал докторскую диссертацию на эту тему и обещал мне и моему другу отличную защиту и работу в Центральном научно-исследовательском институте железных дорог. Но я вынужден был подчиниться. Когда я прибыл в институт в конце февраля 1953 года, меня вызвали на собеседование с представителем ЦК партии, который предложил заполнить анкету для зачисления в Вооруженные силы на учебу в Академии «добровольно-принудительно или призовут согласно Конституции». Мне понравилось это предложение, так как представлялась возможность учиться дальше, а это мне нравилось, тем более в Академии. В анкете я написал, что иду в армию добровольно. До этого мы сдали уже государственный экзамен по военному делу, и нам были присвоены звания «инженер-лейтенант» железнодорожных войск, а когда мы поступили в Академию, нам выдали удостоверения о звании «техник- лейтенант». Было странно и немного обидно.

Так началась служба в Вооруженных силах. После прохождения медицинской комиссии и получения документов в институте мне срочно приказали отбыть в Москву.

5 марта, в день смерти Сталина, я прибыл на Ленинградский вокзал, где нас уже ждали офицеры, чтобы везти в Академию. По прибытии в Академию нас помыли в бане, переодели в офицерскую форму, разбили по специальностям и факультетам. Меня определили на факультет систем управления, курс начальника Грызлова И. А. и поселили в Суворовском зале Академии.

Началась интереснейшая учеба по специальности. Всё было незнакомо, но запоминалось просто, как и в институте. Новым была только обязательная самоподготовка всем курсом несколько часов.

В мае приняли присягу на верность народу, и после присяги нас стали в свободное от учебы время выпускать в Москву. Это были самые приятные и запоминающиеся дни в моей жизни. Опять знакомые места со времен учебы в МЭМИТе и гораздо большие возможности проводить свободное время, чем в студенческие годы: значительно большее денежное содержание, чем стипендия у студента (в 5-6 раз), огромное внимание к молодым офицерам и сравнительно легкая учебная нагрузка. Всё это позволяло посещать театры, кино, ЦПКиО, клубы, где собирался цвет московской молодежи, знакомиться с симпатичными девочками. Но приходилось постоянно помнить о грозящих большими неприятностями соблазнах и режиме, сохранении секретов. Нам постоянно об этом напоминали на совещаниях и говорили о наказаниях вплоть до отчисления из Академии и направлении в части «дослуживать». Меня эти наказания благополучно миновали - я был очень дисциплинированным слушателем, выполнял все требования и наставления командования, отдыхая и развлекаясь в рамках дозволенного. Меня даже выбрали в комсомольское бюро курса.

Учеба продолжалась. В августе поехали на полигон, на практику. Поселили прямо в степи, в балке, скрытой от наблюдения посторонними и патрулируемой патрулями. По ночам мы там тренировались в подготовке ракеты Р1 на ТП к пуску, а днем должны были спать. Но в палатках, нагреваемых палящими лучами Кап.Ярского солнца, спать было невозможно. Нам разрешили отдыхать на природе на берегу маленького ручейка в 3-х км от лагеря. В конце практики нас свозили на пуск, наблюдать издалека, километров с двух, стартующую ракету. Впечатляющее зрелище!

Потом опять учеба до июля и госэкзамены по всем предметам, вручение дипломов и распределение на дальнейшую службу. Сначала мне начальник курса сказал, что меня берут в лабораторию аэродинамики в Академии. Всех остальных бойко брали наниматели из частей и организаций: из НИИ (у кого была квартира В Москве), на полигон, в ПВО, в приемку. Потом вдруг Грызлов меня вызвал и сказал, что Главком запретил оставлять выпускников в Академии. Есть места преподавателя в училищах, в Ростове-на-Дону и Камышине. Но мои друзья «доброхоты» меня отговорили от «нудной» работы преподавателя. Хотя, как позднее оказалось, сами туда просились и поехали. Вот как в жизни бывает!

Я стал Грызлова просить направить меня в ПВО, на что получил отказ: «Тебя в ПВО не отдадим»! Так я проходил до тех пор, пока не осталось никаких мест, кроме как на полигон. И Грызлов, в конце концов, вручил мне предписание в часть на полигон Капустин Яр, который для меня на 30 лет стал родным домом, и который позже американцы включили в свой каталог стратегических целей, как цель №1! (сам видел это из передач по «ящику»). Такой финал для меня был жутким, неописуемым ударом. Я был в прострации, но недолго… Рука судьбы! Вспомнил картину художника Решетникова - вагон с арестантами, кормящими голубей из-за решетки, и название картины: «Всюду жизнь!» - и как-то смирился с ударом судьбы. Далее был отпуск. Отъезд из Москвы. Прощальный поцелуй девочки-пионервожатой Дины… Вот я уже еду в Капустин Яр…

По прибытии на место нас, холостых, расселили в многокомнатных квартирах по 2-3 человека в комнате. Я попал в комнату на два человека вместе с однокурсником по ЛЭТИИЖТу Львом Смирновым, замечательным и интереснейшим человеком, мечтателем и изобретателем. Он в Кап.Яре задолго до настоящего времени изобрел микроминиатюрную ультразвуковую стиральную машинку для личных нужд, правда не запатентовал - сейчас бы жил олигархом. Были там все удобства даже ванная с пробковым матом. Пошли искать столовую. Нашли в бараке, оставшемся от строителей, с тучами мух внутри. Они плавали десятками и более в борще, сидели на котлетах с кашей, плавали в компоте, Первое впечатление - попали в Мухосранск! Позднее впечатление поменялось в лучшую сторону: нам сказали, что столовую строят новую, современную, на 50-100 мест, просторную, светлую, без мух. В городке есть вся современная инфраструктура: сатураторы с газировкой, магазины, парикмахерские, почта, Дом офицеров с библиотеками и кино, бани, парки для прогулок и с танцплощадкой. Городок утопает в зелени белых акаций и пирамидальных тополей, а примерно в километре - река Ахтуба. Так что жить и наслаждаться жизнью можно! Прямо, мини-Москва, даже адрес был Москва 400! Только жара до 30-40 градусов днем и даже ночью.

Пошел сдавать предписание о назначении. Мне сказали: «Ваша часть еще не сформирована, пока гуляйте, потом вызовут». И мы гуляли: ходили загорать на речку Ахтубу, а по вечерам пили группами коньяк (другого в городке и поблизости не было) и шли на танцы.

К концу сентября 1954г нас вызвали на службу во вновь сформированную часть 31925, как тогда называли ОИИЧ. Мне, согласно предписанию, представили отделение горизонтальных испытаний. Пять молодых лейтенантов после окончания разных училищ и около сорока человек сержантов и солдат. Вручили технику: машину с аппаратурой для горизонтальных испытаний, бензоагрегат питания переменным током, агрегат-преобразователь переменного тока в постоянный, компрессор для выработки сжатого воздуха 400 атм. и всякие прибамбасы наземного обслуживания ракеты Р-2, которая тогда уже была принята на вооружение. Ракета Р-2 с большей в два раза дальностью полета по сравнению с ФАУ-2, отделяемой головной частью и многими подобными усовершенствованиями. Ракеты должны были прибывать на полигон, на испытания от серийных партий.

Так началась рутинная жизнь в части, а скорее идиотизм службы в ОИИЧ: длящиеся около часа, так называемые утренние разводы на работы (в наряд по кухне, в караул, на уборку территории, в основном от окурков, от хлама. Все эти задачи командиры нудно разъясняли часами до тех пор, пока это не надоест командиру части и иже с ним), «раздача» втыков за мелкие проступки, с матом и унижениями человеческого достоинства. По команде командира, под оркестр, все расходились по местам выполнять поставленные задачи. Хотя, мне казалось, для такого «развода» достаточно было бы от силы 15-20 минут, тем более что еще и до, и после развода задачи уточнялись и изменялись в соответствии с новыми вводными.

Для нас и моего личного состава был праздник, когда надо было идти на спецработы - проводить горизонтальные испытания ракеты 8Ж38. 2-3 ракеты прибывали на проверки и пуски после изготовления серийной партии. Там никто не имел право отрывать нас от испытаний. Даже любые начальники, до командира части включительно. Был такой начальник группы подполковник Габриэлик, который любил лично проверять порядок в тумбочках у солдат (больше ничего не умел, хотя закончил академию) и, найдя, по его мнению, бардак в солдатской тумбочке, тут же объявлял тому начальнику отделения, чей солдат, трое суток ареста с содержанием на гауптвахте. На доклад о том, что идут спецработы, не реагировал. Приходилось докладывать об аресте начальнику отдела Управления Меньшикову В.И. Объявленное наказание записывали в личную карточку и посылали на спецработы. Так как это повторялось часто, то Габриэлика сплавили в Ростовское училище. «Щуку бросили в реку».

Была масса противоречивых задач, исходящих от части и Управления, но приоритет был за Управлением. Среди офицеров, особенно моего звена, была поговорка: «Не спеши выполнять задачу, ибо ее могут отменить!». И так каждый день!

Это не единственные прелести воинской жизни в части. Мы служили подсобными рабочими у наших же бывших однокурсников, попавших на майорские и подполковничьи должности в испытательное Управление. Они считали себя по отношению к вчерашним сокурсникам контролерами, давали приказания «принеси-подай», а если это не сразу выполнялось, бежали с докладом к своим начальникам, а те требовали наказать по полной программе. Сразу же сложилось расслоение на «белую» и «черную» кость. Естественно, в качестве последней, были мы - офицеры части. Офицеры, кончившие средние военные училища и служившие в части, на это смотрели спокойно, всячески стремились доказать своё превосходство над «академиками»в знании служебных тонкостей. Все это раздражало и создавало неприязнь к службе в ОИИЧ, к своим бывшим однокурсникам-везунчикам и офицерам части.

В спецработах было повторяющееся однообразие. Правда, было лестно делать представителям промышленности замечания и предложения по усовершенствованию ракет. Например, услышав от офицеров отдела о случаях неотделения головной части от ракеты в полете, я обратил внимание на возможность зацепления вентилем баллона за шпангоут ракеты при отделении ГЧ и сказал об этом Борисевичу, который служил в отделе и отвечал за испытания ГЧ. Он написал замечание, и ГЧ доработали.

На уровне офицеров–лейтенантов, моих подчиненных, мы стали друзьями. Говорили о своих нуждах и заботах, вместе пили водку, ходили на танцы и в местный сельский так называемый ресторан, где устраивали шумные застолья с цыганками, угощая их пивом с водкой, золотили им ручки, скрашивая идиотизм службы в части. Надо отметить, там мы часто встречали старших офицеров и на равных пили с ними, сетуя на сухой закон, царящий в городке. Пить, курить и гулять с цыганами, как купчик, я научился одновременно и только в части!

Отдельные прямые начальники гоняли часто нашего брата в караулы, дежурными по части, в командировки по хоз. нуждам и за ракетами на заводы и базы. Начальник штаба моей батареи, выросший с солдата до капитана, любил назначать дежурным или помощником в выходные и праздничные дни. Мы его за это прозвали «Капитан-Дуб», ему это даже нравилось, он Гашека не читал.

Еще одна напасть для нас – частые инспекторские проверки с представлением техники. За отсутствие мелких запасных частей на агрегатах, ставились двойки, это приводило к воровству с агрегатов недостающих частей в других отделениях. Так, солдаты из отделения Кушаева умыкнули у меня с компрессорной станции весь инструмент. Правда, Кушаев быстро разобрался и помог возвратить инструмент на место. От такого зла приходилось все съемные детали и ЗИП с техники (огнетушители, аккумуляторы и др.) хранить в каптерке у старшины, подчас долго упрашивая его выполнить эту просьбу.

Но чего не было тогда – это сегодняшней, так называемой «дедовщины» и «стариковщины». Солдаты служили три года, по-братски относились к молодым солдатам, передавая свой опыт по работе. Мне кажется что в этом сыграло свою отрицательную роль «нововведение» - оценивать дисциплину по очкам, как в спорте - за каждое нарушение дисциплины давать отрицательные очки. Я уже не помню шкалу, но это было, а потом за определенный период всё суммировалось и определялись места. Как, например, в биатлоне - занявшему непризовое место давалась отрицательная характеристика. Кто действовал строго по Уставу, не оставляя без дисциплинарного воздействия проступки, скатывался на последние места с соответствующими последствиями. Командиры всех рангов стремились скрывать проступки, даже был термин «замухоривать». А злостные нарушители говорили своим командирам, что дадут немало отрицательных очков, чтобы сильно подпортить карьеру.

Были и запоминающиеся эпизоды во время службы в части. Так, в 1955 году, осенью, ожидался приезд Министра обороны маршала Жукова Г.К. на полигон для ознакомления с ракетной техникой. Не знаю, как получилось, но мне поручили продемонстрировать подготовку ракеты на технической позиции и показать проведение комплексных испытаний от расчехления ракеты до готовности к вывозу на старт проверенной ракеты. Я начал тренировать боевой расчет. Особое внимание уделял четкости доклада по каждой операции. Ракета была уже проверена, никаких нюансов не предполагалось. При докладе все начальники много раз инструктировали и поясняли: «Маршалов много а Министр ВС один. Докладывать надо Товарищ Министр!».

И вот сообщили: «Едет!» Для встречи специально дал команду открыть торцевые ворота, так как знал могучую фигуру Г.К. Жукова и, не дай Бог, он застрянет в узкой двери! Построил боевой расчет и при появлении в проеме ворот Маршала подал команду: «Смирно! Равнение на…лево!». Строевым шагом, как учили в Академии, подошел к Министру, доложил: «Товарищ Министр Вооруженных Сил! На технической позиции готовится к проверкам ракета 8Ж38!» Жуков подошел к строю и поздоровался: «Здравствуйте, товарищи ракетчики!». Боевой расчет (а было вместе с автономщиками и телеметристами человек 50) четко, как тренировали, громко ответил:«Здравия желаем товарищ Министр Вооруженных Сил!» Со мной Г.К. Жуков и В.И. Вознюк поздоровались за руку. На мой вопрос: «Разрешите начать проверки ракеты?» Маршал ответил: «Начинайте!». Я дал команду: «Расчет! К бою!». Расчет мгновенно занял боевые посты, и каждый доложил о готовности к проверкам. Так как ракета была заранее расчехлена и к ней были подсоединены все приборы и кабели, я стал подавать команды на включение систем. Всё шло как обычно. Дал команду на включение телеметрических систем. После команды «Включить МИР!» (так назывался телеметрический автономный регистратор) слышу доклад сержанта: «Включился МИР, из приборного отсека идет дым, МИР работает нормально!» Я спросил: «Хорошо идет дым?». Ответ: «Так точно!». Даю спокойно команду: «Выключить МИР!». Сержант доложил: «МИР выключен! Дым прекратился!». Я продолжал проверки. По их окончании доложил, что ракета готова к вывозу на стартовую позицию. Я доложил правильно - неисправность одной из телеметрических систем не является причиной неготовности ракеты. По окончании доклада Министр подошел к боевому расчету и всем объявил благодарность. По-моему, у Г.К. Жукова от увиденной ракеты и слаженной работы боевого расчета сложилось хорошее впечатление. Правда, до начальника полигона в дальнейшем дошел доклад, что у телеметристов во время показа сгорел МИР. В боевом расчете от телеметристов был лейтенант Зинов И И. Его потом года два на партийных собраниях упоминали, что он сжег МИР, и даже хотели наказать в партийном порядке. Офицер соседнего отдела Э.Стеблин с юмором обратился на одном таком собрании в президиум с вопросом: «До каких пор Зинов к каждому собранию будет сжигать МИР? Наказать его в партийном порядке!». Оказалось, что Зинов не состоит не только в партии, но уже и в комсомоле.

Были и другие светлые дни, Так зимой я в составе команды своей части играл в хоккей на первенство гарнизона и даже получил третий разряд. Летом возил на ЗИЛе солдат купаться на Ахтубу. В свободное от службы в части время туда же ходили с друзьями: Куделенским Аскольдом и Каштеляном Андреем ловить рыбу. Это оказалось очень интересное занятие. Для рыбалки, помню, у нас не было вначале так называемых грузил. Решили закупить в хозмаге простые стальные молотки и решили проблему. Только перед заходом солнца налетали тучи комаров, приходилось залезать в воду до носа, периодически окунаясь с головой: «Охота - пуще неволи!». Вот так отдыхали, глядя на поплавок и забывая все невзгоды. Кстати, это увлечение оставалось до конца службы на полигоне, даже передалось сыну, который и сейчас ездит в Кап. Яр на Волгу отдыхать летом, ловить рыбу со своими друзьями, утверждая, что нигде нет лучшего отдыха, чем на Волге!

В конце 1955г. большая группа офицеров переводилась на новый, готовый к тому времени, полигон Байконур. Из части большинство «академиков» перевели в Испытательное управление, в том числе и меня на должность инженера-испытателя в 1 отдел, контролировать процессы испытаний ракет на ТП, в группу нашего выпускника Павлова А.А. Отделом командовал Меньшиков В.И., его замом был Иоффе Г.И. В этой должности мне все было знакомо. Только теперь уже я контролировал деятельность своего бывшего отделения. Мне передал свои функции Патрушев В.С., переведенный на Байконур. Он предлагал мне поехать с ним на должность командира батареи. «Нахлебавшись» службы и помня об идиотизме службы в части, я категорически отказался.

К тому времени в ноябре я женился на украинке - Марченко Марии (самой красивой в гарнизоне, по моему мнению, из тех, которых я раньше знал), с которой счастливо живу и сегодня. Она по распределению после окончания Ворошиловградского строительного техникума приехала в Кап.Яр и была инспектором по контролю качества строительства объектов на площадках полигона: МИКов, бункеров, шахт и других подобных объектов, совмещала позднее, когда я стал начальником, служебные обязанности с руководством женсоветом Управления.

Мои немудреные обязанности после перемещения в Управление меня не тяготили. Взаимоотношения с руководством отдела и коллективом от обстановки в ОИИЧ отличались как небо и земля. Особенно хочется вспомнить добрыми словами начальника отдела Виктора Ивановича Меньшикова. С виду даже грозный, а на самом деле очень душевный человек, он по-отечески относился к своим подчиненным, никогда не допускал грубостей, окриков, защищал в сложных ситуациях, стоял горой, прощал мелкие ошибки, относился с пониманием и заботой. Дополнительно к проверкам ракет надо было принимать участие в научно-исследовательских работах по совершенствованию методологии испытаний, разработке методик оценки новых ракет и агрегатов, методов, критериев и инструкций по обучению боевых расчетов, принимать у них экзамены на допуск к самостоятельной работе и пуску ракет. Все это было очень интересно и престижно.

В то время еще не были созданы Ракетные Войска как отдельный вид Вооружённых Сил. Начальник отдела В.И.Меньшиков, отличный организатор и воспитатель, однажды вызвал меня к себе и сказал: «Ты служил в ОИИЧ, работал с боевым расчетом, вот тебе поручение - создать Положение по оценке работы боевого расчета на технической позиции!». Тогда не было утвержденного единого документа. По опыту проверок я быстро написал такое «Положение…», но сделал грубейшую ошибку - допускал оценку 4 и 5 при наличии 5-10 ошибок у расчёта. Mеньшиков, будучи до ВОВ педагогом, меня за такое послабление раскритиковал в пух и прах. Он спросил, что ставили за такое количество ошибок в школе - ставили 1 и 2. А в ракетном деле 2-3ошибки приведут к аварии и падению ракеты, летящей над городами и селами, в которых живут люди, быть может, и твои родные. Такое образное разъяснение навсегда осело в моей голове. Пришлось по нескольку раз и в корне перерабатывать Положение, докладывать на совещаниях отдела пока не довели общими усилиями до кондиции. Положение послали по команде на подписи, согласования и утверждение Главкому. Каково было мое удовлетворение, когда через некоторое время пришел утвержденный документ!! В.И.Меньшиков объявил мне благодарность. В дальнейшем не раз приходилось контролировать и принимать экзамены у подразделений Ракетных войск и ссылаться на требования Положения.

В то время по решению Н.С.Хрущева было большое сокращение офицеров и личного состава в Дальней авиации, да и других частях. Был большой объем работы по переучиванию офицеров ракетному делу. В нашем отделе была создана группа во главе с В.И.Меньшиковым их переучиванию на полигоне и даже с вылетом на места их дислокации. В группу вошли тогда Гринь А.Г, Непомнящий А.С., Иванов В.Н. и многие другие, в том числе и я. Нашей группе предоставил свой личный самолет Командующий Дальней авиацией маршал авиации Судец и мы облетали множество частей под Киевом, Ленинградом, расположенных в красивейших местах. Нам была поставлена государственной важности задача - научить офицеров обращаться с ракетной техникой, да так, чтобы они имели право заступить и нести постоянное дежурство в полной готовности. Столько раз принимать экзамены, чтобы они всё и вся твердо знали, умели, и уверенно выполняли свои должностные операции. Сознавая свою ответственность перед партией, народом и страной, мы круглые сутки обучали, и принимали повторно по три-пять раз экзамены, все повторяя и повторяя комплексные занятия на технике, и добивались твердых знаний теории и отличных знаний обязанностей, нормативов и умения работать руками на технике со строгим контролем выполнения операций и соблюдением техники безопасности. Повторяя им, что ракетное оружие - коллективное оружие, и малейшая ошибка одного приводит к тяжелым последствиям. По-моему, возложенную на нас задачу мы выполнили с честью - все тогда обученные офицеры заступили на боевое дежурство.

В 1959г, учитывая возросшую интенсивность создания новых ракет и частоту их пусков, в 1 Испытательном Управлении по предложению отдельных испытателей, в частности, в разговоре Малышева Е.П. с начальником Управления Калашниковым А.С., была подана идея создания особой группы, которая анализировала бы результаты испытаний, не отвлекаясь на другие задачи. Эта идея была Калашниковым реализована. Из наиболее опытных офицеров, не стандартно и аналитически умеющих мыслить, был создан отдел с задачами анализа результатов испытаний. В то время наибольший интерес представляли вопросы оценки соответствия полученных характеристик ракет требованиям, заданным Министерством обороны, что и должен был делать отдел анализа.

При испытаниях основной упор делался на оценку соответствия опытных летно-технических, боевых, эксплуатационных характеристик требованиям МО. Делалось это не на вербальном уровне, а на основе количественных оценок, расчетов и моделирования. Девизом работы в отделе были такие слова: «ЗНАТЬ! УМЕТЬ! ХОТЕТЬ! УСПЕВАТЬ!».

Полигонная методическая база поднялась на качественно новый уровень. У истоков ее создания стояли опытные испытатели, такие офицеры, как Калашников А.С., Столяренко В.Н., Экер Г.Г., Малышев Е.П., Бородаев В.А., Борисевич Ю.А., Куделенский А.Н., Повало-Швейковский М.М., Розенбаум Л.Г., Пресняков Ю.И., Рыжанков И.И., Федоров Б.А., и другие, пополнявшие отдел после окончания академий и ВУЗов. Брали в отдел окончивших только с отличием или с медалью: Бородаев В.А., Сухорученков Б.И, окончили академию с золотой медалью.

В.А. Бородаев был исключительно грамотным испытателем, творчески решал проблемы, пользовался огромным авторитетом, был мощным генератором новых идей. К примеру, при выполнении комплексной НИР «Экран» по скрытию реальных точностных характеристик ракет, он предложил для введение в заблуждение оптической разведки американцев «размазывать» сигму точек падения, его предложение было принято и реализовано. А будучи на полярной широте, при автономных проверках гироприборов предложил впервые учитывать магнитное склонение компаса. Множество аналогичных примеров можно привести, но для характеристики мощного интеллекта Бородаева, по- моему, достаточно. При этом он оставался скромнейшим человеком. Наследственная болезнь рано унесла его из жизни.

Второй медалист Сухорученков Б.И., прибыв в отдел, за короткое время создал методику оценки ЛТХ двигателей, а потом защитил сначала кандидатскую, а потом докторскую диссертации и стал начальником кафедры в академии.

В своей биографии мне запомнилось первое посещение полигона Н.С. Хрущевым. Дело было так: осенью 1958 года на полигон приехал Н.С. Хрущев с группой главных конструкторов, маршалов и генералов на учения под названием «Тополь». Тогда мне выпала честь дежурить в день приезда Никиты Сергеевича на полигон. Учением было задумано показать достижения в ракетостроении большой группе руководящего состава армии. На полигоне должен был сделать обзорный доклад Главком ракетных подразделений Главный маршал артиллерии Неделин М.И.

Накануне приезда Н.С.Хрущева и остальной группы на площадку 2, где должен докладывать Неделин, он лично, один, рано утром пришел в МИК пл.2, чтобы проверить готовность всего к приезду Н.С.Хрущева. Мы с дежурным встретили Главного маршала. Дежурный отрапортовал, а я представился помощником, как положено по Уставу. Неделин некоторое время смотрел, переводя взгляд то на дежурного, то на меня, и вдруг сказал: «Дежурить будет вот он!» и показал на меня. «У него более молодцеватый гвардейский вид, а вы сдайте оружие и свободны!». Дежурным был назначен заслуженный опытный подполковник, но маленького роста, и это, по-видимому, не понравилось Главному маршалу. Глядя на меня, он строго сказал: «На вас возлагается большая ответственность - обеспечить порядок, оказать помощь раздеться Н.С. Хрущеву и его сопровождающим. Начало в 10.00! Справитесь?». «Так точно! Есть!». Для группы с Н.С. Хрущевым я из лабораторий натаскал штук 10 переносных никелированных вешалок, поставил их у входа и стал ждать время Ч.

В 9.40 подъехали автобусы с генералами. Те с шумом и гамом, прямо как школьники, вбежали в МИК и быстро заполнили приготовленные для Хрущева все вешалки. Я, не теряя ни секунды, охапками стал хватать генеральские плащи и перетаскивать их на вбитые вдоль коридора крючки из гвоздей. Только освободил всё, как появилась группа Маршалов Светского Союза. Это были маршалы Рокоссовский, Василевский, Бирюзов, Конев, Баграмян, Малиновский, Москаленко, Катуков и другие, которых я не успел рассмотреть. Они подошли к освобожденным вешалкам и стали раздеваться. Потом я их проводил в зал. Плащи маршалов я не решился трогать от греха подальше.

Ровно в 10.00 появилась ожидаемая группа во главе с Н.С. Хрущевым. Его окружали сын Сергей, жена Сергея, Главный конструктор Челомей В., Аджубей - Главный редактор газеты «Известия», генерал-майор в фуражке с синим верхом и человек 10 крепкого телосложения молодых «мальчиков» - видимо личная охрана. Я крикнул: «Смирно!» и стал рапортовать как инструктировали. Но Никита Сергеевич быстро прервал меня, подал и крепко, как мне показалось, пожал руку, и быстро спросил, где снять плащ. Но посмотрел на вешалки, стоящие за моей спиной, решительно сказал: «Здесь прохладно, раздеваться не будем!». Спросил, куда идти. Я проводил его в МИК.

По окончании доклада по сценарию учения все должны были ехать на старт, на пуски подготовленных ракет. И вот доклад и ответы на вопросы закончились. Первым вышел Хрущев с группой, за ним маршалы СССР, они быстро убыли на старт. За ними началось «маски-шоу»: генералы, не находили свои плащи на оставленном месте. Одни хватали какие попадались под руку, подгоняемые лимитом времени, другие пытались отыскать только свои, метались по коридору, хватали друг друга за грудки и сдирали свои плащи, ненормативно выражаясь. Старший тщетно призывал к порядку и напоминал, что они могут не успеть на пуски, но личная собственность затмевала всё. В конце-концов, с руганью и криками все уехали. Я издалека наблюдал и опасался, что вся разъяренная толпа набросится на меня и, как дежурного, призовет к ответу.

Хрущев тогда «по рассказам» поставил задачу - создать ракеты на твердом топливе. И вот в начале 1960 г. С.П. Королев создал ракету с РДТТ с названием РТ-1. На полигоне готовились к её испытаниям. В отделе с интересом стали изучать прибывающую документацию. Моя группа была ответственна за стабилизацию ракеты в полете. Сразу, изучая отчеты по динамике и стабилизации ракеты РТ-1, с удивлением отметил необычно низкие запасы устойчивости ракеты по каналам тангажа и рысканья. Они не превышали 0,05 град. При переходе с витка на виток потенциометрического датчика образуется на бывших тогда гироприборах ступенчатый сигнал-помеха, соответствующий 0,1, может быть и более 0,1 градуса величиной. Это может оказаться за границей устойчивости, что приведет к аварийному полету. Я во всех деталях доложил начальнику отдела. Доклад прошел к начальнику полигона генералу В.И. Вознюку. Тот очень заинтересовался. Собрал совещание, чтобы заслушать доклад по этому вопросу.

Командование поручило мне доложить. В.И.Вознюк заслушал меня, удивительно быстро вник и позвонил Королеву. Тот вместе с Н.А.Пилюгиным срочно прилетел на полигон. Королев сказал, что хочет посмотреть на того, кто заварил эту «кашу». Начальник Управления Баврин В.А. послал меня доложить все Королеву.

Королев и Пилюгин расположились в лаборатории автономных испытаний, никто со мной не захотел идти. Прибыв в лабораторию, я доложил, как положено, Главному конструктору. Королев «с места в карьер» зло спросил: «Это вы тот, кто хочет сорвать первый пуск твердотопливной отечественной новейшей ракеты?». Кивая на Пилюгина, продолжал: «Мы уже с Николаем Алексеевичем доложили в ЦК Генеральному секретарю и правительству, что пуск состоится завтра! Да как вы смели обсуждать наши решения! Вы хотите служить в армии, на полигоне? Я прямо сейчас позвоню Главкому, и он вас моментально уволит!» Я, уже готовый ко всему, честно ему ответил: «Служить на полигоне мне нравится, служить в армии я хочу, добровольно пошел в армию по Сталинскому призыву. Ничего не думал отменять, а по вашим отчетам обратил внимание на крайне низкие запасы устойчивости ракеты, помехозащищенность автомата стабилизации и возможность потери стабилизации в полете». Королев начал спрашивать меня, где и как я учился, в каком отделе я служу, то есть подробно обо всём расспросил, а потом уже более мягким тоном сказал, что он уважает и всегда прислушивается к мнению полигона и уважает его рекомендации, но, что они с Николаем Алексеевичем все тщательно проверили, и пуск не вызывает сомнений. И, обращаясь к Пилюгину, сказал: «Так, Николай Алексеевич? Пуск надежен?». Тот, грызя дужку своих очков, уверенно подтвердил. Королев вдруг мне говорит: «С молодыми испытателями я на других полигонах иногда поступал так: вон видите гироплату с приборами?» (плата стояла недалеко от них) «Пуск все равно состоится, а вас после успешного пуска я поставлю в угол, часа на три стоять в углу и держать эту платформу. Вы выдержите, осилите?»

Я ответил, что ранее в углу никогда не стоял и платформы не держал, но приходилось ставить ее на борт ракеты, да и раньше занимался штангой, думаю - осилю. «Вот и чудесно!» - подытожил Королев. Я уходил, как Галилей от инквизиторов….

На следующий день за 10 минут до пуска я вместе с представителями Королева и Пилюгина, чтобы виден был старт ракеты, забрался на крышу одной из пристроек МИКа и стал ждать пуск. В назначенное время ракета взлетела. Идут секунды. Через 15-20 секунд полета видны колебания ракеты все увеличивающейся амплитуды, и примерно на 40-й секунде ракета падает вниз. У меня камень с души свалился. А со старта уже едут машины прямо на аэродром. Королев и Пилюгин, не заезжая ни в Управление, ни в штаб, улетели в Москву.

Приехал со старта начальник Управления Баврин, вызвал срочно меня и дал команду самолетом вместе с группой испытателей от Королева лететь в Москву, в ОКБ-1 и в НИИАП. Мне только удалось взять у телеметристов два кусочка записей на ТП и СП о поведении каналов автомата стабилизации.

В ОКБ-1 со мной встретился только начальник сектора динамики Дегтяренко. На все мои слова о причине аварии он твердил, что этого не может быть - причина какая- то другая. Я поехал в НИИАП, там меня уже ждала Е.М. Годжелло - начальник лаборатории, разработчик системы стабилизации. Она первоначально говорила тоже, что это заблуждение: «Мы всё несколько раз прогнали на модели». На вопрос «Включены ли были в модель реальные гироприборы?» Годжелло сказала: «А зачем? Да и трудно это реализовать!». Тогда я показал телеметрические записи и подал идею обязательного включения в модель реальных гироприборов. Начали думать, как это реализовать.

Через 3-4 дня на фирме Пилюгина во главе с сотрудником Годжеллы - Михайловым Юрой мы изобрели несколько вариантов устройств и схем включения в модель реальных гироприборов. Мне предложили принять участие в моделировании. Я еще дополнительно предложил поставить в каналы стабилизации фильтры подавления 13-15 Гц, частот, которые были зафиксированы телеметрией. Модель подтвердила неустойчивый аварийный полет на 42-й секунде, а после повышения запасов устойчивости и помехозащищенности ракета на модели стала летать устойчиво, и во всех режимах. Галина Михайловна Годжелло предложила мне тему и руководство диссертационной работой совместно со своими сотрудниками. Мне с благодарностью пришлось отказаться - я в то время еще ни одного кандидатского экзамена не сдал. Я возвратился к себе домой.

Примерно, через месяц пришла на полигон ракета РТ-1 с доработанным автоматом стабилизации. Дальнейшие пуски были успешными. На основе этой ракеты было создано несколько модификаций ракет (8К96, 97, 98), началась интенсивная разработка ракет на твердом топливе в ОКБ-1 у Королева.

Кстати сказать, существенный толчок к этому, по моему мнению, дал приезд Хрущева на полигон Капустин Яр, когда он на выставке ракетного оружия, сравнивая характеристики отечественных ракет и американского Поляриса, всем конструкторам и военным поставил задачу - ускорить создание твердотопливных ракет!!

Второй, последний раз, Н.С. Хрущев посетил полигон летом в 1963 году. Тогда опять на площадку 2 была свезена вся ракетная и космическая техника, были представлены уже существовавшие в то время межконтинентальные ракеты, а также планируемые к запуску космические аппараты Восток и другие, к Венере и Марсу. Прибыл Никита Сергеевич с генералами, а также главными конструкторами. По замыслу все ракеты, а также космические аппараты были подготовлены к показу с докладами инженеров-испытателей об их ТТХ в сравнении с аналогичными американскими ракетами.

Мне на этот раз опять «повезло» быть помощником дежурного по площадке. С рапортом к Никите Сергеевичу уже мы не подходили. Все было необычно упрощено, как будто заурядная экскурсия. Хрущев, ходил от стенда к стенду и «распекал» конструкторов, часто приговаривая: «Вы с меня последние штаны хотите снять, оставить всю страну голодной!». Действительно, по весовым характеристикам и габаритам наши образцы значительно превышали американские, особенно Никите Сергеевичу понравилась американская ракета «Поларис». После его отъезда были ускорены работы по снижению массы и габаритных характеристик ракет и сокращению их времени подготовки к пуску.

Главным конструктором Надирадзе Александром Давидовичем была создана и готовилась к испытаниям твердотопливная ракета «Пионер». Полковник Хомяков И.М. на полигоне, будучи замом по ОИР и НИР, день и ночь отрабатывал сокращение готовности к пуску и довел её практически до десяти минут. У американцев на твердотопливных ракетах уже была минутная готовность. Позднее, с разработкой таких твердотопливных ракет, как «Пионер», мы догнали США.

«Пионер» была отличной ракетой, по всем характеристикам превосходила американские. По мнению многих испытателей, американцы получили огромный выигрыш, «объегорили» нас, заставив уничтожить такую ракету, ракету ХХI века. На полигоне еще ни разу не испытывали подобной ей по оперативности, мобильности, удобству в эксплуатации и боевым характеристикам. Мне посчастливилось участвовать в испытаниях такой совершенной, не имевшей в то время аналогов ракеты.

В отделе анализа проводили оценку приемлемости вводимых сокращений времени подготовки к пуску. Личный состав из подразделений, прибывающих на полигон для пусков, в погоне за сокращениями времени подготовки уже ранее созданных и принятых на вооружение ракет, часто допускал ошибки в сокращенной технологии подготовки ракет. Нам приходилось анализировать причины ошибок и разрабатывать рекомендации по их недопущению. Например, одно подразделение допустило перелет ракеты на сто километров близко от границы с Китаем. Я с другими офицерами, анализируя возможные причины этого перелета, доказал, что оператор, для сокращения времени, не до конца проводил разряд интегратора, при его тренировке на пуск, в результате чего перезаряжал, кончая его тренировочный разряд на 5 мин. раньше, что привело к указанному перелету. В отделе анализа вскрывались ошибки с недозаправкой ракет и последующим недолетом.

Помимо ошибок личного состава, офицерами отдела анализа были вскрыты причины всех случившихся аварийных пусков, наглядно показаны на моделях, тогда еще аналоговых, конкретные причины аварий. Здесь приходилось создавать полунатурную модель действующей схемы управления в полете. Это была очень увлекательная работа. Сами собирали варианты схем, сами паяли и имитировали неисправности на «живых» приборах, порой так увлекались, что работали в лаборатории до 2-3 часов ночи и засыпали прямо на столах, но доказывали разработчикам, в чем они ошибались. У нас в отделе энтузиастами этих исследований были Малышев Е.П, Куделенский А.Н. и я. Параллельно другими вопросами, в частности моделированием полета ГЧ, занимались Борисевич Ю.А., Рыжанков И.И. и многие другие.

В отделе я проработал примерно десять лет, с 1959 по 1969 год. Потом меня начальник Управления Кузовкин В.А перебросил на телеметрический отдел. Чем-то, по-видимому, я понравился тогдашнему начальнику Управления, полковнику Кузовкину В. А. Он предложил мне должность начальника пятого, телеметрического, отдела. Какое-то время я раздумывал… Тогда мною были сданы все кандидатские экзамены, и я собирал материал к диссертации по сокращению ошибок стрельбы, возникающих за счет системы стабилизации центра масс. Кузовкин В.А., предупредил, что в армии предлагают только один раз, а потом все забывают и к вопросу не возвращаются. Он спросил меня: «Ты хочешь стать полковником, или кандидатом технических наук?» Тогда в управлении уже было около трех десятков кандидатов. Мой друг, Бородаев В.А., замечательный человек во всех отношениях, посоветовал идти в отдел. Так мне было суждено поменять интересы и объем работы.

По сути дела деятельность пятого отдела по его назначению и роду деятельности мне уже была хорошо известна, так как отдел анализа пользовался телеметрическими данными Пятого отдела. А решать текущие вопросы не представляло труда. Конечно, работать на эксплуатации техники менее интересно, чем заниматься анализом, но впереди была цель – стать полковником. На эту должность претендовали многие, особенно Швыряев А. Д., мой сокурсник по институту и призыву в академию. Я об этом честно сказал Кузовкину В.А, но он «отрезал»: «Это мой вопрос, мне не нравится дух дисциплины в отделе.» Он даже называл офицеров пятого отдела «литерарными листками» - тогда-модное свободолюбивое течение в Чехословакии. Позднее я почувствовал, как переживал Швыряев, когда меня назначили на его место. Такое же, как я, когда на место Дубовика, предложившего мою кандидатуру генералу Вознюку, тот назначил Лексина Г.В., моего друга по институту. Потом Лексин хотел за себя оставить меня, но генерал Пичугин, бывший зам. Вознюка, поставил своего друга из Второго управления, Долгова А.В. Но, как говорят, в армии не дают особо рассуждать.

Так я стал в 1969г. начальником 5-го отдела. В отделе меня приняли как варяга, даже на выборах в партком коммунисты отдела проголосовали против меня. Но я шашкой не махал, старался зарабатывать авторитет. Многие помогали мне в этом, например, Вадим Мальков, Стас Филиппов, Игорь Зинов. Помнится, не проходил сигнал с одной из стартовых площадок на станцию, расположенную на технической позиции (ТП). Я предложил проверить разрез рельефа местности на пути сигнала со старта на ТП. Вадим Мальков поехал к геодезистам и установил с ними: на разрезе есть возвышение. Подняли приемную антенну и получили прием сигнала на ТП. С офицером отдела Пикуликом Г.С. восстановили амплитуду зашкалившего датчика перегрузок по теореме Котельникова и показали, что был разрыв РДТТ.

Пробыл в этом коллективе я недолго, около двух лет. Когда В.А.Кузовкина повысили, и он стал заместителем начальника полигона по ОИР и НИР, он, как я думаю, сделал меня заместителем начальника 1Управления. Мне было поручено отвечать за стройку комплекса «Восход» на площадке 107, а главной задачей моей в Управлении считать отработку боевого оснащения стратегических ракет. Тогда президент США утвердил у себя новую доктрину – доктрину «Звездных войн». Были выделены сенатом 500 миллиардов долларов на эти вопросы и развернуты работы по разработке оружия противоракетной обороны, способного уничтожать наши ракеты. Развязался новый виток холодной войны.

В качестве одной из мер защиты предполагалось оснащать отечественные ракеты отвлекающими ложными целями. Генерал-полковник Вознюк В.И. сразу уделил особое внимание этим работам. В Управлении, по предложению зам. по ОИР и НИР, был создан внештатный отдел для анализа характеристик средств боевого оснащения, предназначенных для того, чтобы свести к нулю эффективность действия средств ПРО США.

Первое управление специально посетил Начальник Генерального штаба и в течение четырех часов заслушал сначала мой доклад (один без присутствующих), а потом отдельно тщательно расспросил обо всех особенностях отработки боевого оснащения. В результате убедился в необходимости тесного взаимодействия с соседним полигоном, создания специального отдела в 1 Управлении и совершенствования Аральской измерительной базы. Спустя некоторое время наши предложения были реализованы. По моему предложению начальнику Управления Дубовику А.Ф. и зам по ОИР и НИР Кузовкину В.А. срочно был создан пока нештатный отдел. а руководителем нештатного отдела был назначен Малышев Е.П. заместитель начальника 4-го отдела, кандидат технических наук, отличный организатор сложных испытаний и решения любых трудных задач. Он вместе с командованием Управления под непосредственным руководством Кузовкина В.А и при моем участии (на меня генералом-полковником Вознюком была возложена личная ответственность за новое направление работ) из лучших офицеров Управления и Аральской измерительной базы сформировал отдел анализа характеристик боевого оснащения.

В Главном управлении ракетного вооружения (ГУРВО) этим направлением занимались лучшие генералы и офицеры: начальник ведущего Управления генерал Русанов Виссарион Дмитриевич, его зам. а впоследствии начальник этого Управления генерал Рюмкин Виктор Михайлович, специальный отдел под руководством Попко Георгия Павловича и его заместителя Вершкова.

Громадный, неоценимый и неоценённый по достоинству вклад в это направление работ сделали офицеры-испытатели отдела во главе с Евгением Павловичем Малышевым. Это создание совершенно новой беспрецедентной методической базы оценок специальных характеристик боевого оснащения, налаживание связей с руководством Управления Русанова В.Д. и Рюмкина В.М., отделом Попко Г.П., специалистами других полигонов и разработчиками средств боевого оснащения. Большое значение имели аналитические доклады о результатах испытаний. Лично Евгению Павловичу светило великое будущее на родном полигоне, но стечение случайных обстоятельств, предложение из отдела кадров 4НИИ МО и его личные планы способствовали потере полигоном такого замечательного специалиста.

На полигоне в начале 70-х годов был создан комплекс «Восход» для выведения на круговые орбиты, а позднее для летной отработки боевого оснащения. Мне пришлось быть ответственным за подготовку и запуск первых индийских спутников «Ариабата» и «Бхаскара» и французских «Снег». Помню, была правительственная телеграмма от Л.И. Брежнева мне и коллективу 1-го Управления с выражением уверенности в надежном запуске французского спутника «Снег-3». В это время ожидался приезд в СССР президента Де Голля. Мы оправдали высокое доверие!

Приказами Главкома меня постоянно назначали руководителем пусков ракет «Пионер», 11К65М, К65М-Р, ракет для ВМФ - 8К11 и других, а также техническим руководителем пусков ракет 8К63 по боевой подготовке подразделений РВСН вместе с Учебным центром. Было проведено более тысячи пусков. Были отработаны многие варианты боевого оснащения и проверена их эффективность. За вклад в развитие этого направления меня даже включили в группу для награждения Государственной премией, но в последний момент Главком вычеркнул меня из списка за нарушения дисциплины на подчиненной Управлению Аральской базе - там группа так называемых «стариков» избила нескольких солдат молодого призыва, о чем женсовет части написал в президиум проходившего тогда XXY съезда. Оттуда материал передали Главкому и далее результат.

Запомнился в моей биографии еще такой, не тривиальный эпизод. В начале 70-х годов Министр Обороны маршал Советского Союза Гречко решил лично проверить способность РВСН по его команде провести пуск в заданное время. Для этого назначалось случайно взятое подразделение РВСН, снятое с боевого дежурства. Оно должно было дежурить на полигоне для пуска по заданной цели по команде Министра Обороны. Подразделение РВСН прибыло на полигон, заступило на дежурство и стало ждать сигнала на пуск ракеты 8К63, выбранной для этого. Надо отметить, что выбранная ракета этого типа уже выработала свои сроки хранения и дежурства, их боезапас кончался, заменялся на более новый и совершенный. Ну, а нескольким неизрасходованным ракетам после ревизии, дополнительных проверок и технических мероприятий срок продлевали, и их допускали к пуску.

И вот Министр обороны Гречко вместе с начальником Главного политуправления генералом армии Епишевым прибыли на полигон. Сразу приехали на наблюдательный командный пункт и тотчас дали команду на пуск по назначенной цели. Командир полка скомандовал «К бою!!!» и пошла подготовка ракеты к пуску. Одной из непредсказуемых возможных неприятностей (по опыту пусков) была возможность появление течи окислителя из-под разделительного фланца запускающей двигатель ракеты системы при подрыве пироболтов мембраны, разделяющей бак с окислителем от пускового горючего. При появлении такой течи окислителя под давлением более 3-х атмосфер, могло произойти короткое замыкание в бортовой сети, что привело бы к аварийному пуску. За возможным появлением течи должен был наблюдать командир двигательного расчета вооруженный электрофонарем, а результаты наблюдения по шлемофону сообщать командиру батареи. В случае неисправности я и руководство Учебного центра должны были принимать совместное решение.

По пятиминутной готовности прошел подрыв, пироболтов, и начальник расчета доложил: «Течь из-под фланца! Сильная!». Мы, зам. начальника Учебного центра полковник Помолов М.М., начальник отдела полковник Веснин В.Н. и я стояли перед открытым лючком и думали, что предпринять. Потом я посмотрел на начальника команды, на его защитный костюм, и спросил, сколько секунд выдержат окислитель защитные штаны. Услышав ответ: «секунд 60-80», дал команду: «Снимай быстро штаны и передай их в люк начальнику расчета», а его спросил: «Сможешь обмотать штаны вокруг фланца?». Тот ответил: «Да!». Через минуту старший лейтенант доложил: «Обмотал, течи не наблюдаю!». Я ему скомандовал: «Закрыть люк!». Тот быстро закрыл люк, спрыгнул вниз, и мы стали убегать от ракеты. Отбежали примерно метров на 40-50, взревел двигатель ракеты, и волна раскаленных газов опрокинула нас на землю. Примерно через минуту мы недружно стали подниматься. Помолов спросил: «Все целы?». Потом дружно закричали «УУУРРРААА!», смотрели на инверсионный след от ракеты, даже заметили момент выключения двигателя. Ракетные войска перед Министром обороны ракетное оружие не опозорили: ракета, как узнали позже, попала точно в цель. Пускающему полку поставили отличную оценку и объявили благодарность. Помолов М.М. и остальные договорились о событиях на старте никому не говорить. Вот только сейчас, более 3х десятков лет спустя, я решил об этом поведать. В дальнейшей моей службе у меня еще неоднократно появлялись форсмажорные события, но я выходил из них с честью.

Видимо Бог ко мне был милостив, дал возможность совместно работать с такими старшими начальниками: В.Д. Русановым, В.М. Рюмкиным, В.И. Вознюком, П.Г. Дегтяренко и многими другими. Начальниками отделов: Бородаевым, Бондаренко, Малышевым, Мальковым, Деньгой, Кузнецовым, Суховиловым, Швыряевым, Ткаченко и другими, а также начальниками лабораторий: Минченей, Колесниченко, Бабичевым, Башкиным, и многими другими.

Мне всегда удавалось принимать удачные решения. Например, при запуске индийского спутника «Ариабата» приехал посол Индии. Вместе с ним приехал тогдашний начальник полигона Пичугин, (чего раньше он никогда не делал). На старте, на комплексе «Восход», при заправке окислителем в сооружении, где хранились емкости с окислителем, лопнул шланг, идущий к ракете. Я не стал докладывать Пичугину, чтобы не вызывать лишних эмоций вплоть до переноса пуска. Принял решение продолжать заправку на одном насосе. Времени, как говорят, было в обрез, чтобы успеть сделать запуск до окончания отведенного «окна». ИСЗ «Ариабата» был успешно запущен на расчетную орбиту. Тут помогли знания статистики и возможностей агрегатов, а также накопленный опыт пусков.

С тех пор, как меня назначили заместителем начальника Управления, и до конца службы меня Главком постоянно назначал ответственным руководителем всех пусков. И я пустил в общей сумме более тысячи ракет разных типов по разным программам. При участии в таком количестве работ было столько форсмажорных случаев, ,что для описания даже части их потребовалась бы целая книга.

После того, как меня, в конце концов, генерал-лейтенант Дегтяренко Павел Григорьевич назначил в 1978 году начальником 1-го испытательного управления, на меня стали возлагать обязанности заместителя председателя многих госкомиссий: генералов Дегтяренко, Курушина, Калашникова, Титова. Комиссий по отработке боевого оснащения ракет, средств боевого управления и связи, крупноразмерных моделей на ракете 11К65М для отработки элементов и систем «Бурана».

Наиболее интересно было работать в комиссии с Германом Степановичем Титовым по отработке систем «Бурана». У нас ним завязались дружеские отношения. Он рассказал о своем детстве, как попал в отряд космонавтов, как должен был лететь первым, космонавтом номер один, но в ночь перед стартом у него врачи обнаружили незначительные отклонения некоторых параметров от нормы, и полетел Юра Гагарин. Рассказал, что знает моего дядю, Преснякова Александра Васильевича, ещё по Ахтубинску и по Феодосии (где тот был начальником полигона). Мы с ним провели более 12 пусков по этой программе и все успешно. Когда он прилетал на полигон, я первым прямо на борту самолета его встречал, и мы ехали прямо в Управление, сначала в столовую, где его радостно встречали все, начиная от обслуживающего персонала и до командиров частей, подчинённых 1 Управлению. Здесь все подходили к Герману Степановичу, чтобы взять у него автограф. Кто с открытками, кто с книгами. Помню, подбежали ко мне три молоденьких официантки, и чуть не плача, говорят - как им быть, у них нет на чем поставить автограф. Я спросил: «А паспорта есть? Несите их !». Герман Степанович с улыбкой дал им автограф.

Интересное было время. Герман Степанович рассказал, как со своими дочерями ездил на Байконур, как он однажды с ними наблюдал запуск и аварийный взрыв ракеты Н-1. Приглашал меня слетать на Северное море , где он был председателем по приему на вооружение морских ракет. Был случай, когда мы с Г.С. Титовым обманули американцев: объявили из-за неполадок перед пуском задержку пуска до утра в Индийский океан. Там уже в ордере стояли наши корабли для подъема после приводнения модели» Бурана» - «Бора-2» (так называлась модель). Американцы всегда стояли рядом, чтобы попытаться раньше наших утащить к себе нашу модель. Но мы взяли задержку с таким запасом, чтобы дезориентировать американцев и сделать пуск раньше, чем их корабли подойдут обратно к району приводнения модели (при длительных задержках их корабли уходили к себе на базу). Объявляемое нами время пуска и задержки американцы откуда-то сразу узнавали, то ли из радиоперехватов, то ли у нас где-то была утечка данных. С учетом этого мы объявили задержку на 4 часа больше, быстро устранили неполадки и объявили готовность 10 минут. Провели пуск. Естественно, американцы только с самолета могли наблюдать, как наши моряки подняли модель на борт.

Герман Степанович подарил мне свою книгу «Голубая моя планета», где он описал свое детство, учебу, службу в авиации, рассказал, как попал в космонавты. Был он очень приятным собеседником и человеком.

Приезжал к нам в 1-е Управление и Министр общего машиностроения Афанасьев С.А. Это было в 1983г. Тогда несколько первых пусков морской ракеты были неуспешными из-за неотработанности отдельных деталей. Как раз упала третья подряд ракета. Министр сразу по прилете примчался на старт. Тщательно осмотрел упавшие неподалеку от пусковой установки остатки ракеты, вместе со мной залез в пусковой контейнер (помню, мы сильно измазались в смазке), внимательно пересмотрел телеметрические записи, на которых была видна причина «захлебывания двигателя» из-за конструкторских ошибок и собрал совещание прямо на старте. Указал самым строгим образом на недопустимость любых конструкторских ошибок Генеральному конструктору Ефремову Г.А., а также техническому руководству от ОКБ. Сказал, что будет принимать меры, вплоть до снятия с должностей. Потом спросил меня: «Командир, где будем обедать?». Мы поехали в кабинет для VIP гостей. Он сразу предупредил, что предпочитает водку, а не коньяк. К слову сказать, он до этого неоднократно общался со мной по в.ч. связи. Всегда просто обращался на «ты» по вопросам выполнения различных программ. Просил помочь тому или другому предприятию выполнить план. За их успешное выполнение и помощь коллективу предприятий МОМ наградил меня орденом Трудового Красного Знамени и поздравил правительственной телеграммой.

Будучи руководителем пусков я встречался и совместно проводил испытания со многими генеральными и главными конструкторами: Надирадзе А.С., Непобедимым С.П., Ефремовым Г.А., Уткиным В.Ф., Герасименко В.М., и многими их сотрудниками: Ясинским Г.А., Соломоновым Ю.С. из МИТа, Пономаревым Н.Г., Банниковым Ю.Ф. из ЦНИИРТИ, Герасютой Н.Ф., Прокопенко В. И. из ОКБ «Южное», Микояном С.А из МАП, Манучаровым, заместителем директора ЛИИ МАП и многими другими.

Всё резко изменилось после прихода на полигон начальником, назову его Н.Я. Этот «уникум–самодур», герой то ли из рассказов Щедрина, то ли из комедии Грибоедова. Он, например, ввел по понедельникам так называемые расширенные разборки по дисциплине от начальников управлений до начальника пожарной команды. На них на всеобщее обозрение доставляли задержанных за выходные дни молодых офицеров и прапорщиков. Он их с пристрастием допрашивал: что пил, где и сколько, потом задавал, к примеру, такие вопросы: «У вас это не наследственное? Ваш отец или мать не были алкоголиками? сейчас мы проверим ваш интеллектуальный уровень. У вас высшее образование, скажите чему равен синус 30градусов? А интеграл от xdx?». Тот при всеобщем обозрении, находясь в шоке, конечно, уже не мог отвечать. При этом заставлял командование части и управления, задержанного офицера стоять по стойке «Смирно» и молча слушать. Вообще ничего хорошего о нем сказать нельзя, а плохое (его было много) не этично - он уже давно умер.

После увольнения из рядов Советской армии я еще почти 19 лет проработал в ЦНИИМАШ, о котором у меня осталось, в целом, хорошее воспоминание. Под руководством замечательных руководителей и организаторов: А.И. Рембезы, Г.Г. Райкунова – нынешнего директора и Главного конструктора ЦНИИМАШ, начальника центра В.К. Константинова я прошел путь от старшего инженера до начальника отдела и ушел из ЦНИИМАШ, вернее из НПО ИТ, куда был временно переведен центр из ЦНИИМАШ, по собственному желанию. В ЦНИИМАШ мне присвоили звание «Заслуженный испытатель космической техники» и наградили медалью в честь 850-летия Москвы. Про работу в ЦНИИМАШ много можно было бы написать, но это уже другое направление в биографии, и я не хочу их путать. Скажу одно - всё-таки в гражданской организации гораздо лучше, комфортней и спокойней работать: уважительнее люди любого ранга, проще в обращении, сердечнее и человечнее, больше там заботы, внимания и уважения со стороны руководителей, чем в воинских коллективах. И никакой стариковщины по формуле: «Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак!!!». Вот, что запомнилось за 31 год службы в Министерстве обороны и 19 лет в «оборонке».

Полковник в отставке, бывший начальник 1-го Испытательного управления стратегических ракет на 4ГЦП, «Заслуженный испытатель космической техники», Пресняков Юрий Иванович.

Март 2009 года .

г. Юбилейный, Московской обл.