С раннего детства лето мое проходило в деревне у деда. Его дом с большим хозяйством располагался в центре деревни Омутница Глазовского р-на Удмуртской АССР на старинном сибирском тракте с параллельно пролегающей железной дорогой Москва-Владивосток. Недалеко от дома находился пруд, а за огородом протекала полноводная река Чепца с заливными лугами и старицей с песчаными отмелями.

С восьми лет (сороковые годы прошлого столетия) я был вовлечен в хозяйственную деятельность: уход за домашним скотом и птицей, весенние и осенние работы на огороде (посадка и уборка урожая), заготовка дров на зиму, заготовка сена, сбор грибов и ягод для консервирования и др. Кроме того, оберегал вылупившихся цыплят, гусят и утят от ворон и коршунов. У деда было два охотничьих ружья 16‑го и 28‑го калибров и мелкокалиберная винтовка, с помощью которых я успешно справлялся со стервятниками.

На мне же лежала обязанность присматривать за малолетними сестрами.

Со смертью деда в 1945 году основные работы по хозяйству в летний период легли на мои плечи.

Дед был опытным пчеловодом с пасекой в 14 ульев, с которых они с бабушкой снимали до 30 пудов меда в сезон. Мед являлся основным источником для продуктообмена в тяжелые военные годы: килограмм меда – это буханка хлеба или килограмм сахара.…С уходом деда бабушка была не в состоянии содержать пасеку, и она погибла. Денежная реформа 1947 года резко ухудшила условия нашей жизни.

В 1948 году, после гибели моего отца, на попечении мамы с ее скромной зарплатой сельской учительницы осталась 75-летняя бабушка Федорова Анна Ивановна (пенсия сельчанам в те времена не предусматривалась), я – 16-ти лет и две дочери: старшая Галина 7-ми лет и младшая Виктория 5-ти лет. Мечта мамы о том, чтобы ее дети, живущие в деревенской глуши, получили не только среднее, но и высшее образование, стала недосягаемой. Мама приняла единственно правильное решение: по предложению своей сестры Нины, учительницы, жившей в Ижевске, она отправила к ней своего сына для окончания средней школы и подготовки к поступлению в институт. И сын, получив высшее образование, мог бы тогда помочь ей и своим сестрам.

Активная агитация студента-старшекурсника Тульского механического института (престижная специальность оружейника, возвращение в родной город на работу по специальности после окончания института и приоритет при поступлении в институт) определила мою дальнейшую судьбу – десятиклассника средней школы № 22 им. А.С. Пушкина города Ижевска. В 1949 году я был принят на спецфакультет “автоматическое оружие” Тульского механического института.

Получая на спецфакультете повышенную стипендию и 25-ти процентную надбавку за отличную успеваемость, я одновременно работал лаборантом на профильной кафедре. Теперь я имел возможность помогать маме деньгами.

В 1953 году по спецнабору меня призвали в Советскую Армию и зачислили слушателем 5 курса Военной Артиллерийской инженерной Академии им. Дзержинского в Москве с присвоением воинского звания “техник-лейтенант”. Это позволило так материально и финансово поддержать семью, что в дальнейшем обеспечило получение моими сестрами среднего и высшего образования. Мои подъемные в размере 1800 рублей помогли маме при содействии наших родственников перевезти деревянный дом дедушки из дер.Омутница, где не было средней школы, в город Глазов для продолжения обучения моих сестер.

В апреле 1955 года меня прикомандировали к Министерству Среднего Машиностроения (МСМ) и после переподготовки в учебном центре я был допущен к секретной и исключительно важной для страны работе с ядерными боеприпасами.

Невольно всплывает в памяти “таинственная” система режима, доведенная в МСМ до абсурда: в отделе кадров войсковой части при увольнении мне выдали предписание прибыть в Москву на Рязанский тупик возле Казанского вокзала. Здесь у меня забрали предписание, проверили паспорт и поинтересовались, есть ли у меня деньги, и если их нет, то предложили пройти в кассу и получить 1500 рублей. После получения денег мне назвали адрес, по которому я должен был явиться в какое-то учреждение и обратиться к директору. Этим учреждением оказалась сапожная мастерская на Цветном бульваре во дворе под неприметной аркой. Директор, проверив мой паспорт и сверив с какими-то бумагами, выдал номерной талон на покупку билета и направил меня на Казанский вокзал в определенную кассу. Добросовестно выполнив все предписания, я получил билет до станции Шатки. В тот же вечер я занял место в прицепном вагоне поезда Москва–Арзамас. Вагон этот то отцеплялся, то прицеплялся, дважды в течение ночи менял направление движения, и неожиданно ранним утром передо мною за двойным рядом колючей проволоки предстал монастырь, а за ним просматривался какой-то город. Вскоре я узнал, что это “Москва, центр 300” (в дальнейшем адрес менялся: Горький–130, Арзамас–75, Кремлев, Арзамас–16 и, наконец, Саров со знаменитым Российским Федеральным ядерным центром). Здесь в учебном центре МСМ при КБ–11 я в числе инженеров различных специальностей прошел переподготовку для работы с ядерными боеприпасами и был направлен на преподавательскую работу во вновь созданный учебный центр в Свердловск–45 (с 1994 года город Лесной) на территории завода “Электрохимприбор”. Учебный центр был также засекречен и назывался “Отдел 100”.

И вновь повторение ситуации с “таинственным” назначением: в кассе Казанского вокзала на свою фамилию получаю железнодорожный билет до станции Свердловск. По прибытии звоню по определенному телефону и узнаю, что нужно ехать до станции Нижняя Тура в 250 км севернее Свердловска…

То же самое повторилось и в 1957 году при назначении меня на Чукотку: при получении документов в Главке мне не сообщили адрес конечного пункта. “Таинственная система секретности” предусматривала билет на самолет ТУ–104 до Хабаровска, в Хабаровске посещение безликой организации с проверкой документов, приобретение авиабилета до Магадана и только в Магадане выяснилось, что нужно лететь еще полторы тысячи километров в Анадырь, почтовый адрес которого “Магадан–11”.

В тот же год американское радио поздравило нашу страну с завершением строительства нового стратегического объекта – поселка Гудым (по фамилии начальника строительства секретного объекта) на Чукотке, расположенного в 13 км от Анадыря.

Прилетев 1 октября 1957 года в Магадан, я сразу столкнулся с коварством и неприветливостью Чукотки. Шесть дней и шесть ночей свирепствовала пурга. И все это время публика безропотно ожидала своей участи на скамейках аэропорта-сарая. Шесть дней утром, днем и вечером только оленина с гречневой кашей… В этом тягостном пребывании судьба преподнесла мне неожиданную встречу: рядом со мной оказался сотрудник политотдела Колымских лагерей заключенных и что-то спровоцировало его на предельную откровенность со мной – старшим лейтенантом. Таким образом, уже в 1957 году – до прочтения в 1974 году Парижского издания “Архипелага ГУЛАГ” А.И.Солженицына – я оказался посвященным в чудовищные тайны лагерной жизни заключенных в СССР.

7 октября 1957 года самолет Ил–12, совершив промежуточные посадки в Гижиге и Марково, благополучно приземлился в Анадыре. Встретивший в аэропорту сотрудник Особого отдела после проверки документов доставил меня к месту прохождения службы с размещением в пустой двухкомнатной квартире на первом этаже двухэтажного деревянного дома.

Наташа прилетела ко мне в феврале 1958 года. Суровые условия Чукотки не позволили ей взять с собой нашего восьмимесячного сына, и он по предложению моей мамы был перевезен в Глазов на период выработки тещей ее полной пенсии. В июле 1959 года малыша перевезли к себе родители жены в подмосковный город Фрязино, и он жил у них до нашего возвращения с Чукотки в 1961 году.

Жили мы в Чукотской тундре между сопками в обнесенном двойным рядом колючей проволоки поселке из нескольких десятков деревянных домов, включая служебные помещения, казармы и клуб (после передачи объекта в 1959 году в Министерство Обороны – Дом офицеров). В жилых деревянных двухэтажных восьмиквартирных домах, стоявших на железобетонных сваях, врубленных вручную в вечную мерзлоту, имелся водопровод и канализация. В поселке проживало около 300 жителей, в число которых входило и наше, именуемое спецслужбой, подразделение в составе 40 специалистов по ядерным боеприпасам.

Главный объект – место нашей службы – представлял собою подземное сооружение, “вырубленное” полукольцом в гранитной сопке с двумя входными порталами с бронированными дверями весом до 40 тонн. Внутренние служебные помещения, сборочный (регламентный) цех и хранилища ядерных боеприпасов соединялись подземной узкоколейной железной дорогой. Объект обеспечивался автономно электроэнергией, отоплением, водопроводом и канализацией. Здесь проводилась сборка изделий (атомных и водородных бомб) из поставляемых комплектующих узлов. Произносить слово “бомба” где-либо, даже в служебных помещениях, категорически запрещалось. Технической документацией предусматривалось 48 часов на сборку одного изделия. Работы велись строго по инструкциям. Из воспоминаний одного из сборщиков первых атомных бомб:

“Принцип: один читает, другой делает, третий контролирует – был взят за основу всех проводимых работ. Всякая самодеятельность категорически запрещалась. Если в инструкции было сказано: гайку на 14 отвернуть ключом 12х14, то только так и надо было делать. Использовать другой ключ, например, 14х17 (у него тоже есть зев под гайку 14), категорически запрещалось, так как этот более длинный ключ усиливал крутящий момент, приложенный к данной гайке. Эта педантичность выполнения буквы инструкции сначала воспринималась нами в штыки. Но потом к этому привыкли, а сейчас, спустя десятилетия, я считаю это основной гарантией безаварийной эксплуатации ядерного оружия”. Рожденные атомной эрой (История создания и развития 12 ГУ МО РФ), т.2. Москва. Наука. 2007.

На питание не жаловались: в общественной столовой на столе с хлебом, солью и горчицей всегда находилось блюдце с красной икрой… А в период нереста в подъезде у каждой квартиры утром стояло ведро с красной рыбой. Заготовка продуктов на зиму осуществлялась в период навигации в сентябре-октябре с приходом пароходов в анадырский порт. Каждый уголок квартир заполнялся продуктами: ящики с овощными, мясными и рыбными консервами, бакалея, корзины с корейскими яблоками, пересыпанными рисовой соломкой, консервированные овощи и фрукты, всевозможные соки… В зимний период (с ноября по май) поставлялась самолетами замороженная баранина в виде спрессованных кубов, в период забоя оленей из близлежащего совхоза завозились туши оленей, которые после покупки вывешивалась на крюках в сараях (в это время с материка слетались заготовители деликатеса – нежнейших по вкусу оленьих языков). Спиртные напитки и вина не завозились, на них был наложен запрет. В государственные праздники и на Новый Год каждому жителю полагалась бутылка шампанского, которую предприимчивые торгаши отпускали с нагрузкой в виде женского белья… Утром после праздников на помойках рядом с пустыми бутылками из-под шампанского валялось женское белье (население объекта в основном состояло из мужчин).

Сохранились в памяти отдельные эпизоды той жизни: возвращаясь вечерами из клуба после просмотра фильмов и проходя мимо сараев можно было услышать глухие удары – звуки падения на мерзлую землю пикирующих с крыши на туши оленей крыс с вырванными кусками мяса. Многокилометровая трасса водопровода и канализации прокладывались в утепленных коробах, которые, как и дома, устанавливались на сваях. Короба эти и служили пристанищем крыс. В помещениях от крыс спасались с помощью толченого стекла, рассыпанного под плинтусами.

На объекте было установлено два банных дня: пятница – женский, а суббота – мужской. Из соображений гигиены мы старались помыться пораньше, так как ввиду отсутствия прачечной мужское население оставляло в предбаннике использованное белье, по которому и проходили в моечное отделение.

В короткое чукотское лето тундра завораживала своим многоцветием. В июне и июле южные склоны сопок постоянно меняли свою окраску с преобладанием фиолетового и кремового оттенков среди зелени травы и стелющегося кустарника, над которым поднимались мшистые валуны. На северных склонах и в овражках круглогодично сохранялся снег.

В выходные дни с разрешения начальства мы отправлялись за грибами, голубикой, морошкой, в таком изобилии росших на склонах сопок, что за нами в тундре оставались “кровавые следы” примятых ягод.

В суровый зимний период – с октября по май – свирепствовали продолжительные снежные бури. Пурга возникала внезапно, гул и грохот ветра не уступал реву реактивных двигателей, а мелкий колючий снег проникал во все щели, мгновенно заполняя собою пространство и превращая любую неровность в сугробы. Вынужденное перемещение в этих условиях было возможно только с опорой на теплотрассу или стены домов. Пурга прекращалась так же внезапно, как и появлялась, и зачастую неожиданно открывалось ясное безоблачное небо. Как-то на колючей проволоке завис медведь… От натиска стихии спасала спецодежда – “спецпошив”, единственным незащищенным местом которого была узкая щель для глаз.

Отличительной особенностью пребывания на объекте была подписка на любые печатные издания. Нам не устанавливался лимит на книги и журналы, которые мы выписывали пачками, что было почти недоступно на материке. Да и фильмы мы смотрели до их проката в Москве.

К праздничным дням подготавливали небольшие выступления в клубе. Здесь, как и в Свердловске–45, я организовал вокально-инструментальный ансамбль, имевший успех у слушателей. В Свердловске–45 возможностей было больше, и даже сама афиша привлекала внимание: “Вокально-инструментальный ансамбль под управлением С. Подлесских. Солисты Виталий Куузик и Раиса Лялюк”.

После службы на Чукотке я, участник создания ядерного щита страны на Северо-Восточном стратегическом направлении (обеспечение снаряженными атомными и первыми водородными бомбами боевого дежурства), получил назначение в 12 Главное управление Министерства обороны СССР.

Переезд в Москву предоставил огромные возможности для всестороннего духовного развития, а приобретение в 1963 году тестем автомобиля “Волга” послужило началом активного изучения старинных городов Подмосковья с их памятниками старины. Во всех поездках при мне были фото- и кинокамера.

Как правило, в майские и ноябрьские праздники мы с близкими друзьями выезжали на двух “Волгах” в монастыри, подворья и старинные усадьбы. В мои обязанности входило обеспечение гостиницами и подготовка экскурсионного материала. В Москве знакомые букинисты помогали мне в приобретении дореволюционных путеводителей по городам и памятным местам России. Только в конце 60-х годов издательство “Искусство” приступило к выпуску столь необходимой, но ограниченными тиражами, литературы. В то время книги не покупали, а “доставали”, как и предметы быта, и дефицитные продукты…

Благодаря поездкам мы познакомились не только со старинными русскими городами и их окрестностями: Переславлем-Залесским, Ростовом Великим, Ярославлем, Суздалем, Владимиром и др., но и с усадьбами и местами, связанными со знаменитыми именами. Иногда досаждали российские дороги: на 20‑ом километре за Ярославлем на шоссе Ярославль–Вологда (по отзывам местных жителей “до Вологды доехать можно”) машина провалилась в полуметровую яму с дорожной жижей, из которой пришлось вытаскивать отвалившуюся выхлопную трубу…

Тесть решил “обкатать” приобретенную им “Волгу” в серьезном путешествии: Москва–Калинин–Великий Новгород–Псков–Тарту–Таллинн–Вильнюс с недельным отдыхом в окрестностях Вильнюса на берегу реки Нямунас (Вилия) на хуторе Пытлевка у старых знакомых – поляков пана Павла и пани Юзефы, поселившихся здесь после 1917 года. Чтобы иметь возможность держать двух коров и двух лошадей на сдвоенном земельном участке прагматичные хуторяне свой брак не регистрировали.

В это уютное и приветливое место выезжали на лето жена с сыном и теща со своими приятельницами.

Интересным оказался летний отпуск 1966 года: когда мои друзья через ЦК ВЛКСМ выкупили для меня две двухместные каюты на теплоход по вновь организованному маршруту Москва–Ленинград–Москва, и мы с женой и друзьями отправились в двухнедельное плавание. Впервые я воочию увидел достопримечательности Северо–Запада России: Углич, Череповец, Кирилло–Белозерский монастырь, чудом уцелевшие фрески Дионисия в Ферапонтовом монастыре, Петрозаводск и Онежское озеро, Кондопогу и водопад Кивач, музей-заповедник Кижи, задуманную Петром I Мариинскую водную систему, Валаамский ставропигиальный монастырь на острове Валаам, Шлиссельбург, Ленинград.

По возвращении в Москву меня ожидало приятное известие: сотрудники Института археологии Академии Наук СССР получили разрешение на посещение Соловецкого архипелага и пригласили меня в эту поездку. В Карелии на пристани города Кемь пассажиров уже ожидал теплоход “Татария”, который ранним туманным утром доставил нас на Соловки, где мы ознакомились со всем Соловецким архипелагом: Большим Соловецким островом с Кремлем и Секирной горой, Анзером, Заяцкими островами и Муксалмой. Сам теплоход “Татария” использовался в качестве гостиницы.

Когда сыну исполнилось двенадцать лет, мы с женой и своими друзьями, у которых был мальчик–ровесник нашему сыну, в отпускное время начали брать детей в походы. Посетили билибинские места в районе Красноборска на реке Уфтюге в Архангельской области и заповедный Великий Устюг – один из самых интересных городов Русского Севера. До Котласа доехали на поезде, затем на ракете до Красноборска, а далее пешком по сказочным местам мимо знаменитой, запечатленной И.Я. Билибиным на холсте деревянной колокольни, до первой приглянувшейся нам деревеньки. Помню, что в 1969 году в деревенских полуразвалившихся избах в основном проживали одинокие старушки, а в редких случаях и старики. Они сообща держали скот и вели хозяйство. Жители охотно продавали нам молочные продукты и овощи.

Нам предоставили избу в центре деревни и мы, утомленные переходами, расположились ко сну. Но к полуночи нас разбудил тонкий писк – изба так кишела комарьём, что трудно было дышать. Ночь провели на улице, а утром в одном из окон обнаружился трехмиллиметровый скол стекла: этого оказалось достаточно для комариного нашествия. Теперь детей на ночевку отправили к бабушкам, взрослые переместились в палатки на холме у околицы деревни. Местные жители обходили этот пригорок стороной, но только в последний день пребывания мы узнали, что пригорок этот назывался змеиным. К счастью, обошлось без происшествий.

Через неделю мы направились в Великий Устюг и пробыли там еще шесть дней, а затем вернулись в Москву.

Каждый очередной отпуск я чаще всего использовал для поездок в отдаленные районы страны, поскольку за рубеж мне дорога была закрыта. С одной стороны, я мог путешествовать по ее необъятным просторам (Байкал, Иссык-Куль, Средняя Азия, Сибирь, Дальний Восток…), а с другой стороны, я получал дополнительно к отпуску предусмотренные 15 дней на дорогу.

Незабываемые впечатления остались от моего первого сентябрьского путешествия в 1971 году по Енисею от Красноярска до Диксона на берегу Карского моря Северного Ледовитого океана и обратно с заездом в Норильск. В окрестностях Норильска я был поражен осенней красотой горной тундры с водопадом “Красные камни”, падающим двумя каскадами в прозрачное озеро, обрамленное яркими красновато-бурого цвета скалами.

Позади остался Красноярск. С борта теплохода открылись причудливые 60–90-е метровые Красноярские Столбы, живописное место слияния прозрачных вод Ангары с Енисеем, полыхавшая золотыми и багряными красками сибирская тайга и выходившие на водопой ее осторожные обитатели.

Далее русло Енисея начинало сужаться, скорость течения реки заметно увеличивалась. Здесь, подхваченное течением судно продвигалось по сжатой скалами реке к самому опасному и труднопроходимому участку Енисея – Казачинскому порогу. Опасность четырехкилометрового порога таилась в подводных камнях, от которых гребни волн поднимаются в высоту до 2 метров, и ускорения течения реки. Однако, несмотря на таящиеся опасности, это одно из красивейших мест Енисея.

При возвращении в Красноярск, проплывая против течения Казачинский порог, суда преодолевают его с помощью теплохода–туера, передвигающегося путем протягивания троса, проложенного по дну реки.

На высоком левом берегу Енисея напротив впадения в него реки Курейки располагается крохотное село Курейка, в котором в 1914–16 гг. отбывал ссылку Сталин в Туруханском крае. Вместо громадного музея-пантеона Вождя всех народов я увидел лишь ветхую избу. Не было и сброшенного в Енисей гипсового монумента Сталина…

Еще дважды (в 1972 и 1973 годах) я возвращался на могучий Енисей, при этом маршрут мой проходил от Красноярска до Дудинки с заездом в Норильск по Норильской железной дороге – одной из самых северных дорог мира.

В 1974 году мой приятель, главный инженер Министерства Морского флота СССР Глеб Тиганов, зная о моей страсти к путешествиям, предложил мне поездку по Лене до порта Тикси на берегу Северного Ледовитого океана, предупредив начальника порта Тикси о встрече.

В сентябре того же года из Москвы я добрался до ж/д станции Лена, что в городе Усть-кут, оттуда в речной порт Осетрово, где сел на теплоход. Началось мое знакомство с другой великой сибирской рекой – Леной. После Енисея полноводная Лена с ее берегами, украшенными высокой плотной стеной корабельных сосен с золотисто-красными стволами, темно-зелеными елями и пихтами и пушистыми лиственницами, оказалась более величественной и мощной. Громадные утесы в виде причудливых фигур – Ленские столбы высотой до 200 м – простирались на десятки километров.

Через несколько дней в Якутске мне предстояла пересадка с речного на озерный теплоход. Лена за Якутском была похожа на гигантский поток, так как в нее впадают Алдан и Вилюй – два больших притока. Поэтому река разливается от 10 до 30 км в дельте, и до самого Тикси с впадением Лены в море Лаптевых – кругом была только вода.

Несколько дней я провел в Тикси: побродил по берегу моря Лаптевых, как бы прикоснувшись к водам Северного Ледовитого океана, ознакомился с местными достопримечательностями и через Хатангу, а затем Норильск на самолете возвратился в Москву.

Поездки в 60-е годы по древнерусскими городам и монастырям, знакомство с храмовым зодчеством, – все это привело меня к серьезному изучению древнерусской культуры, но, самое главное, знакомству с удивительными людьми.

А все началось с незначительного события: не найдя в современных источниках трактовки одного из ветхозаветных сюжетов (Библии у нас в доме не было) я обратился за помощью к сотрудникам Музея древнерусской культуры им. Андрея Рублева. И не ошибся. Появление в 1964 году в стенах музея человека в военной форме с профессиональными вопросами вызвало неподдельный интерес у музейных работников. Я получил исчерпывающую информацию и после нескольких посещений был принят в сообщество сотрудников музея.

Главный хранитель музея им. Рублева Вадим Кириченко, длиннобородый с обликом монаха, его жена реставратор Кира Тихомирова, заведующая библиотекой Милена Душановна Семиз, отец которой был сокамерником А.И.Солженицына, и, конечно, Валерий Сергеев – душа общества, составляли интеллектуальный и духовный центр музея, который стал моим университетом. А Милена Душановна в одно из посещений музея вручила мне в присутствии сотрудников подарок – Синодальное издание Библии, за которой она ездила в Троице-Сергиеву лавру.

В 60-е годы, известные как “Оттепель”, пора осмысленного свободолюбия, музей им. А. Рублева являлся центром культурной жизни Москвы. Экскурсии и лекции искусствоведа Валерия Сергеева (выпускника филфака МГУ) собирали полные залы. Где и когда этот тогда еще молодой человек успел получить такие глубокие знания по русской истории, необычности древнерусских икон и фресок?

По моей просьбе меня начали брать в научные экспедиции, которые организовывали Музей древнерусской культуры им. Андрея Рублева и Государственная Третьяковская галерея. Цель экспедиций, в частности, по Ярославской, Владимирской, Тверской, Вологодской и Архангельской землям, состояла в поисках сохранившихся остатков древнерусской культуры. Эти краткосрочные поездки и пешие переходы были связаны с неудобствами: комарье, слепни и оводы, непролазная грязь дорог… В холодные ночи спасались в палатках: разжигали с вечера огромный костер, прогретую землю устилали лапником и, растянув палатку и плотно прижавшись друг к другу, первую половину ночи изнывали от жары, а под утро тряслись от холода… Но все это отступало перед неожиданными и даже сенсационными находками. Результатом одной из экспедиций стала икона XIII века “Спас Нерукотворный” (находится в экспозиции ГТГ), обнаруженная искусствоведом-реставратором ГТГ Николаем Кишиловым.

Общение с искусствоведами, историками и филологами обогащало и пополняло запас моих знаний. Я узнал о существовании неизвестной мне и недоступной советским людям литературе, с которой вскоре познакомился.

С вечера до поздней ночи со своими ближайшими друзьями мы вслух по очереди листок за листком читали “самиздатовские” “Собачье сердце” Михаила Булгакова, его “Мастера и Маргариту” без купюр, “Доктора Живаго” Бориса Пастернака, “Реквием” Анны Ахматовой. Сейчас кажутся нелепыми и смешными наши страхи, когда мы читали все это. Но в те годы, прислушиваясь не подошел ли кто к окнам нашего дома по ул. Дачной, мы испытывали ужас от возможных последствий…

Основным поставщиком “запретной” литературы был близкий к Александру Солженицыну человек – Коля Кишилов, женатый на стажерке француженке-русистке Анне. Через него я с друзьями прочел всего Солженицына. Он же вручил мне подарок от Александра Исаевича – “Крохотки”, записанные в ФРГ на пластинке. Естественно, что мои прямые контакты с Александром Исаевичем, находящимся под постоянным наблюдением КГБ были в то время исключены.

Но главным подарком Коли Кишилова мне перед его эмиграцией во Францию стала библиотечка из нескольких десятков книг “Самиздата” и зарубежных издательств, таких как “Посев”, “ИМКА-Пресс” и др. Это были запрещенные советской цензурой произведения Солженицына, Булгакова, Пастернака, Ахматовой, Владимова, Максимова и др.

Библиотека-гостиная

Книжные поступления от Коли Кишилова пополнили мою обширную библиотеку с раритетами и редкими изданиями по истории, философии, психологии, краеведению, архитектуре, изобразительному искусству (сотни альбомов и монографий зарубежных и отечественных изданий), иконографии и, конечно, художественной литературой и поэзией с дарственными надписями и автографами авторов.

В 1974 году московские художники-авангардисты попытались организовать выставку неофициального искусства на открытом воздухе в районе Битцевского парка. Эта акция художников была подавлена властями с использованием поливочных машин и бульдозеров, с привлечением большого количества милиции, и получила название “Бульдозерной выставки”. Событие это потрясло меня своей жестокостью.

В течение многих лет я увлекался изобразительным искусством (реализмом, модернизмом, абстракционизмом и другими направлениями) и мне было чуждо столь грубое насаждение социалистического реализма в живописи.

В моей среде не было представителей авангардистского направления, но, как говорится, “на ловца и зверь бежит”: судьба свела меня с оригинальным художником психологического портрета, создавшего полотна, которые вошли в золотой фонд эзотерической живописи, Отари Кандауровым.

Организованная по его инициативе выставка на ВДНХ в павильоне “Пчеловодство” явилась началом выхода авангардистов (Кандауров, Плавинский, Немухин, Рабин, Вечтомов, Харитонов, Калинин и др.) из подполья. Отари попросил меня подготовить каталог его произведений, так как о типографском издании не могло быть и речи, ведь даже печать визиток в то время не обходилась без обязательной визы Главлита. И я вручную изготовил 50 развернутых рукописных открыток с описанием работ Кандаурова.

Длительные беседы в его мастерской на Тверском бульваре, а также в комнате на Петровке в присутствии жены, художницы-прикладницы, помогли ближе познакомиться с авангардом.

В августе 1975 года по просьбе Отари я организовал поездку на овеянную легендами реку Керженец, где мы жили в деревенской избушке на высоком берегу реки среди кряжистых деревьев, ночью зарываясь в свежее сено на сеновале. Нам с женой был знаком аромат деревенской жизни по хутору Пытлевка в Литве, а для Отари это стало экзотикой.

У Отари я познакомиться, благодаря великолепно иллюстрированному альбому парижского издательства “DRAEGER”, с живописью Сальвадора Дали. Я был потрясен его работами: “Постоянство памяти” с изображением мягких часов, “Христос Сан-Хуана де ла Крус”, “Тайная вечеря”, Сон”, “Leda Atomika” и др. Текста в альбоме не было. Но и без него такой подарок был бесценным, тем более что этот художник в СССР был под запретом.

Только в 1992 году издательство “Республика” выпустило о нем первую на русском языке книгу замечательного искусствоведа Александра Рожина “Сальвадор Дали: миф и реальность” с далекими от совершенства иллюстрациями. Зная о моем интересе к Дали, Саша сделал мне подарок с трогательной надписью: “Милейшему, старинному моему другу - Станиславу Александровичу!!! С искренними чувствами и глубоким уважением!!! Автор – Александр Рожин”.

Мы подружились с ним в 1978 году, когда я исполнял обязанности директора будущего Центрального Дома художника, а Саша являлся главным редактором журнала “Творчество”, и территориально мы размещались в здании Правления Союза художников СССР на Гоголевском бульваре, 10. Сейчас искусствовед Александр Иванович Рожин — академик, член Президиума Российской академии художеств, главный редактор журнала “Третьяковская галерея”.

В полуподвале Правления размещался пользовавшийся известностью своей кухней ресторан, а во дворе находилась богатая библиотека с обширным фондом. В ресторан наведывались офицеры из Генштаба ВС и 12 ГУ МО. Я же часто бывал в библиотеке и общался с сотрудниками и руководством Правления. Вероятно, при рассмотрении моей кандидатуры на должность директора Дома художника брошенная на заседании Правления фраза, что я пришел в Союз художников через библиотеку, а не ресторан, стала определяющей…

Для того, чтобы не упустить важный период моей жизни, придется вернуться в прошлое столетие. В конце 60-х годов мой близкий приятель и единомышленник концертмейстер Вадим Федоровцев познакомил меня со своим консерваторским другом Валерием Афанасьевым. Ученик Эмиля Гилельса и Якова Зака обладал незаурядными способностями: в 1968 году он выиграл Международный конкурс имени Баха в Лейпциге, а в 1972 году — Конкурс имени королевы Елизаветы в Брюсселе…

Независимый, с собственным мнением, он глубоко изучал не классиков марксизма-ленинизма, а русских философов, в том числе Бердяева, из-за чего перед ним, талантливым пианистом, закрылись концертные залы. Лишь изредка он имел возможность выступать в Малом зале консерватории. На одном из его концертов мы с Вадимом за шторой разглядели осторожного Эмиля Гилельса…

Валерий жил со своей мамой в двухкомнатной квартире на 12-м этаже высотного дома на Котельнической набережной. Мы с Вадимом иногда забегали к нему на чай, а после его триумфального возвращения из Брюсселя превратились в завсегдатаев. Практически вся премия была потрачена Валерием на пластинки и книги, и мы купались в этих сокровищах: пластинки, о которых мы никогда не слышали, альбомы по живописи, которые мы не видели, и имена художников, которые мы не знали.

После возвращения из Брюсселя Валерий изменился, стал замыкаться в себе. Вскоре умерла его мама, а о существовании других родственников я не знал…

Смерть близкого человека, пренебрежительное отношение официальных властей к нему, победителю престижных международных конкурсов, – все это не могло не сказаться на внутреннем состоянии творческого человека.

Валерий, зная о моей приверженности к Рублевскому музею, попросил меня ознакомить его с особенностями русского храмового зодчества и старинной иконописью. В частых, порой изматывающих, поездках по подмосковным монастырям я наблюдал его стремление впитать в себя все русское: и формы, и краски, и композиции, и, казалось, сам воздух с многоголосием колокольных звонов, все, что зовется русской культурой…

Я не переставал удивляться его интеллекту и восприятию всего нового. В дороге время заполнялось чтением “Собачьего сердца” М. Булгакова или “Реквиема” А. Ахматовой, которые я знал наизусть.

По условиям Конкурса имени королевы Елизаветы лауреаты получают от нее приглашение на турне по Бельгии. Валерий из Бельгии не вернулся.

Позднее, когда Валерий стал бывать в России, нам стали известны драматические подробности его приема и процедур проверки компетентными органами для получения бельгийского гражданства.

Сейчас Валерий Афанасьев, проживающий под Парижем, в Версале, – известный пианист, писатель, философ, выступает в Европе, США, Японии и регулярно дает концерты на Родине.

В начале 90-х годов, впервые приехав с гастролями в Москву, он привез мне в подарок барселонское издание “Дали”.

В первой части “Страницы прожитого” мною уже были описаны основные периоды моей жизни после 29 сентября 1977 года – увольнения из Вооруженных Сил СССР. Однако хочу отдельно остановиться на редакционно-издательской деятельности периода 1990–2006 гг.

2 января 1990 года я был назначен заместителем директора – начальником отдела по научно-исследовательским работам экспериментального хозрасчетного творческого научно-исследовательского объединения “Альтаир” Министерства культуры РСФСР. На меня возлагались обязанности по обеспечению и координации комплексных научно-исследовательских работ, связанных с именем протопопа Аввакума (история, литература, культурное и духовное наследие, археология, этнография, фольклор и др.) и подготовка экспедиции в район Пустозерска Ненецкого автономного округа Архангельской области.

К этой работе предполагалось привлечь академические и отраслевые институты, научно-исследовательские учреждения, научные редакции и издательства, а также общественные организации.

Было подготовлено и проведено два организационных совещания с участием представителей академических институтов Москвы и Ленинграда, Сыктывкарского университета, журнала “Слово” и др. Но в связи с известными событиями августа 1991 года деятельность отдела была приостановлена.

Вскоре главный редактор журнала “Слово” Ларионов А.В. предложил мне работу по реорганизации редакции журнала в коммерческую структуру. Мне удалось создать Государственное многопрофильное предприятие “Слово”, и в 1992 году при поддержке коллектива я был назначен коммерческимо директором, а затем в 1993 году – директором.

Для новой структуры потребовались финансовые вложения. В 1992 году была предпринята попытка выпуска подписной серии “Золотая библиотека русской классики” совместно с Ленским производственным объединением “Лензолото” под руководством генерального директора Авлова В.Г., Государственным издательством “Русская книга” во главе с директором Мироновым Б.С. и директором ГМП “Слово” главным редактором Ларионовым А.В.

По совместному договору “Лензолото” должно было предоставить аванс в размере 5,0 млн. рублей. Дважды для встречи с Авловым В.Г. в составе рабочих групп я вылетал в Прибайкалье в Бодайбо на величественный Витим. Каждый раз нас встречали, как желанных гостей. Нам показали работающую драгу, дали подержать в руках только что отмытые крупицы золота, предоставили вертолет для облета тайги вдоль берегов Витима, где мы вспугнули трех оленей, но…аванса мы так и не получили.

В октябре 1993 года по предварительной договоренности с представителями Пурнефтегаза и Харампурнефти Ямало-Ненецкого автономного округа мне пришлось в течение недели вести переговоры о выделении аванса на взаимовыгодных условиях, но также безрезультатно. С вертолета, который использовался здесь в качестве транспортного средства, на тысячи километров простиралась изувеченная тундра с разливом нефтепродуктов и разбросанной металлической тарой. И каким разительным контрастом выглядела эта территория после прибайкальской “ухоженной и уютной” тайги!

К нефтяникам я летел с вахтовыми рабочими… Возвращение в Москву обернулось приятным сюрпризом. Из-за отсутствия билетов меня отправили на частном реактивном самолете возвращавшегося на родину английского бизнесмена. Через три часа комфортного полета (телевизор, видеомагнитофон и бар) по маршруту Ноябрьск–Москва я прилетел в Шереметьево.

Полного удовлетворения от такой работы я не испытывал и поэтому 25 мая 1995 года с удовольствием принял предложение генерального директора издательства “Спика” Нижегородова А.С. занять должность главного редактора издательства по выпуску альбомов по искусству. 7 октября состоялась моя первая зарубежная поездка на ежегодную Международную книжную ярмарку во Франкфурте-на-Майне. До последнего момента я не мог поверить, что бывший сотрудник 12 Главного управления МО вступил на немецкую землю!

Летом 1996 года мне пришлось принять непосредственное участие в предвыборной президентской кампании Ельцина Б.Н. под лозунгом: “Голосуй или проиграешь”. Правительство Москвы сформировало состав участников, выделило необходимые средства и предоставило теплоход для следования по маршруту Москва–Углич–Ярославль–Кострома–Москва с остановками в крупных населенных пунктах для проведения агитации за Ельцина.

Ставка была сделана на молодежь. Стоянки превращались в красочные шумные шоу: огромные плакаты, грохот музыки, инструментальные ансамбли, сольные выступления, танцы, выкладка сувениров, включая иллюстративные миниатюрные издания издательства “Спика” по изобразительному искусству.

В конце 1996 года издательство выпустило юбилейный альбом “Под сенью русского орла. Генерал-прокуроры России”, подготовленный заместителем Генерального прокурора Российский Федерации Звягинцевым А.Г. и Орловым Ю.Г.

Презентация уникального издания, посвященного 275-летию истории российской прокуратуры, стала частью празднества: открытия в актовом зале Генеральной прокуратуры галереи портретов от первого в истории государства Российского Генерал-прокурора П.И. Ягужинского (1722) до последнего – П.Н. Малянтовича (1917). Авторами этих портретов стали художники Гавриляченко С.А., Каверзнев И.А., Сиренко С.А. и Фролов И.Г.

Председательствовал на торжественном заседании Генеральный прокурор России, Действительный государственный советник юстиции Скуратов Ю.И. Праздник завершился 10 января 1997 года в Государственном центральном концертном зале “Россия”.

Последним альбомом для меня в издательстве “Спика” был переводной с итальянского языка альбом “Сальвадор Дали. Жизнь Творчество” в 1997 году. Перевод был выполнен сыном известного конструктора, создателя советской противоракетной обороны Кисунько Г.В. – Кисунько В.Г.

В условиях прекращения кредитования и финансовых трудностей издательства “Спика” я принял предложение издательского дома “Ренессанс” на издание переводного альбома “Итальянская живопись” из серии “Шедевры мастеров всех времен” с продолжением выпуска серии альбомов миланского издательства “Электа”: “Венецианская живопись”, “Испанская живопись” и др.

Русское издание альбома было осуществлено в 1997 году совместно с издательством “Booking International” (Париж), которое проинформировало, что “издание (итальянский вариант) занимает первое место в списке бестселлеров в Италии и странах Европы и это, пожалуй, первый раз в истории книгопечатания, когда альбом занимает такое место”.

К сожалению, из-за отсутствия у руководителя “Ренессанса” профессиональных знаний в издательской деятельности пришлось ограничиться лишь альбомом “Итальянская живопись”.

В 1997 году в составе ЗАО “Международная книга” создавалось ЗАО “МК Импорт” во главе с генеральным директором Куимовой Е.В., которая наряду с основной деятельностью приняла решение об издании переводных зарубежных художественных альбомов. Ее сотрудница, познакомившись со мной в издательстве “Спика”, куда она приехала для определения сроков погашения издательством кредита, представила меня своему директору как потенциального руководителя будущих проектов.

Уже первый альбом “Живопись Лувра” разошелся в течение полугода, и в 1999 году был выпущен второй тираж. Затем последовали альбомы: “Живопись музея Д’Орсэ”, “Эрмитаж, живопись” и др. Успешная реализация альбомов позволила создать “Международной книге” собственный фирменный магазин элитной книжной продукции. В 1998 году небольшой двухэтажный магазин встроили в арку здания “Международной книги” на Якиманке, 39, который всегда был заполнен покупателями.

Однако к 2000 году решением генерального директора “Международной книги” Остапишина С.В. помещение магазина сдали для торговли нижним бельем. Каково же было удивление библиофилов, когда вместо книг они натыкались на лифчики и трусики…

В этих условиях генеральный директор “МК Импорт” Куимова Е.В. вышла из состава ЗАО “Международная книга” и в 2001 году создала “Русскую книжную компанию “Библион”. При финансовой поддержке ООО ТД “Библио-Глобус” во главе с его президентом Есенькиным Б.С. мы продолжили выпуск художественных альбомов.

Еще работая над альбомом “Живопись музея Д’Орсэ”, в марте 1998 года я получил неожиданное предложение от издательства “Арт-Родник” подготовить к ежегодной сентябрьской Московской Международной книжной ярмарке книгу Яна Гибсона о Сальвадоре Дали. “Скандальная жизнь Сальвадора Дали” была издана в Лондоне в 1997 году и привлекла большое внимание. Мною, ответственным редактором и координатором издания при издательстве “Арт-Родник”, был сформирован необходимый состав исполнителей, а в целях конспирации в выходных данных я использовал свой псевдоним – С. Александрович.

В кратчайшие сроки (перевод осуществлялся двумя переводчиками – Н.А. Рыбальченко и Т.В. Михайловой) при участии научного консультанта Малиновской Н.Р. было подготовлено объемное издание на 734 страницах биографии-летописи знаменитого испанского художника. В России эта книга с названием “Безумная жизнь Сальвадора Дали” также вызвала огромный интерес.

“Безумная жизнь Сальвадора Дали” на книжной ярмарке

Книжная ярмарка в 1998 году проходила в период дефолта. На столе рядом с ярко-желтой “пирамидой” из книг о Дали находился радиоприемник, который постоянно информировал о падении курса рубля, и соответственно с этим возрастала стоимость издания. Посетителям, не пожелавшим сразу купить книгу и потом носить эту тяжесть по всей ярмарке, пришлось после возвращения к стенду через два-три часа платить за книгу удвоенную цену…

И второй тираж разошелся довольно быстро.

Итак, с 1998 по 2006 годы были выпущены получившие высокую оценку в России и за рубежом высокохудожественные переводные художественные альбомы музеев мира: “Эрмитаж живопись” Колина Эйслера с предисловием директора Государственного Эрмитажа М.Б. Пиотровского к русскому изданию альбома, первое русское издание Лоренса Гоинга “Живопись Лувра”, опередившее свой зарубежный оригинал -  издание “Живопись музея Д’Орсэ” под редакцией Сержа Лемуана, “Вашингтон Национальная галерея” Джона Уокера с предисловием к русскому изданию М.Б Пиотровского, “Прадо, живопись” и др., а также всемирно известные монографии: Иероним Босх, Питер Брейгель Старший, Рене Магритт, Сальвадор Дали, Антонио Гауди и Моцарт, перевод которого шел параллельно с написанием оригинала Жилем Кантагрелем.

Рабочий кабинет. За столом редактор Михайлова Т. В.

Мною как координатором изданий и главным редактором был удачно сформирован коллектив единомышленников и профессионалов своего дела: известных переводчиков таких, как Молок Н.Ю., с английского, французского, испанского, немецкого и др. языков, редакторов текста с бережным обращением с русским языком, в том числе Малиновская Н.Р. и Михайлова Т.В. (моя жена по второму браку, 1994 г.), виртуоз–верстальщик Домогацких В.М., профессиональный корректор Баклакова Ю.П., отработавшая два десятилетия в издательстве “Советский художник”. Каждый раз это была интересная, но очень напряженная работа.

Презентация альбома “Живопись Д’Орсэ” в ГМИИ им. А.С Пушкина, 1999 год. Кинорежиссер, актер, депутат Государственной думы Говорухин С.С., Председатель Совета Общественной организации “Ассамблея народов России” Абдулатипов Р.Г.

Приглашения на презентации

Презентации альбомов и монографий проводились в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С.Пушкина и в Государственном музее А.С.Пушкина. В соответствии с принадлежностью альбома к определенной стране при участии Михайловой Т.В. подбиралась концертная программа. Так, на презентации альбомов “Живопись Лувра” и “Живопись музея Д’Орсэ” исполнялась французская музыка и вокальные произведения французских композиторов в исполнении одной из лучших певиц страны, обладательницы прекрасного сопрано – Надежды Красной под аккомпанемент профессора Государственной классической академии им. Маймонида Вадима Федоровцева.

Надежда Красная и Вадим Федоровцев

Фламенко

На презентации альбома “Прадо живопись” под сводами Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина звучали кастаньеты в традиционном фламенко, а презентацию “Национальная галерея Вашингтон” в Государственном музее А.С. Пушкина сопровождал квартет ансамбля Георгия Гараняна в составе: М. Иванов – фортепиано, А. Иванов – контрабас, Ф. Андреев – ударник и А. Румянцев – саксофон.

К каждой презентации готовились красивые, ставшие коллекционными, пригласительные билеты с изображением суперобложки на развороте или одного из широко известных произведений художника.

В роли ведущего на презентациях выступал Святослав Бэлза.

На каждую презентацию я приглашал своих родственников, но всякий раз у них находились причины: то неотложные дела у сына с машиной, то личные интересы. К альбомам они были равнодушны.

Учитывая, что выход русского издания “Эрмитаж живопись” явился значительным событием, как для специалистов, так и для широкого круга любителей изобразительного искусства, директор Государственного Эрмитажа М.Б Пиотровский при подготовке предисловия к изданию предложил мне провести презентацию альбома в Государственном Эрмитаже и пригласил издателей на традиционный праздник “Дни Эрмитажа”, проводимый ежегодно с 7 по 9 декабря. В эти дни приглашенным гостям предоставляется возможность ознакомления с выставками, реставрируемыми и отреставрированными залами, вновь вводимыми помещениями и пр.

Ведущий презентаций Бэлза С. И., переводчик Молок Н .Ю. и ответственный редактор и координатор изданий Подлесских С .А.

Презентация альбома “Эрмитаж Живопись”. Редактор текста и составитель указателей Михайлова Т.В., директор Государственного Эрмитажа Пиотровский М.Б. и в центре снимка главный дирижер оркестра Государственного Эрмитажа “Санкт-Петербург Камерата” А.А.Карабанов

7 декабря 2000 года мы в составе Генерального директора “Библиона” Куимовой Е.В., координатора Подлесских С.А., переводчика Молока Н.Ю., редактора Михайловой Т.В. и Бэлзы С.И. прибыли в Санкт-Петербург. В числе приглашенных прибыл также президент ООО ТД “Библио-Глобус” Есенькин Б.С. со своими заместителями.

Следует отметить, что Дни Эрмитажа совпадают с днями Св. Екатерины (7 декабря) и Св.Георгия (9 декабря), а это еще и день рождения Пиотровского М.Б. Нас приняли в число друзей Эрмитажа с возможностью ежегодного присутствия на празднествах, в которых нам еще дважды довелось участвовать с презентациями монографий Питера Брейгеля Старшего и Рене Магритта.

8 декабря 2000 года в эрмитажном театре в рамках праздника состоялась и презентация альбома “Живопись Эрмитажа”, а затем представление коллекции лучшего дизайнера женской одежды в России Татьяны Парфёновой. Шелковые наряды по мотивам работ В. Кандинского на хрупких фигурках петербургских (!) девушек-моделей произвели очень сильное впечатление.

Георгиевский (Большой тронный) зал Зимнего Дворца

Подлесских С.А. у восстановленного “Тронного места”

На следующий день, 9 декабря, при участии марширующего адмиралтейского оркестра и курсантов Санкт-Петербургского Военно-морского института состоялось торжественное открытие, после восстановления “Тронного места”, Георгиевского (Большого тронного) зала Зимнего дворца.

Через год в 2002 году издательство представило следующий значимый для самого музея Эрмитаж альбом “Вашингтон Национальная галерея” Джона Уокера с предисловием к русскому изданию М.Б Пиотровского, в котором отмечено, что: “Едва ли не все главные шедевры коллекции Меллона [Вашингтонская галерея] происходят из Эрмитажа, что явилось следствием драматических событий. Советское правительство совершило преступление против собственной культуры…”.

В культурную программу была включена премьера снятой одной камерой в стенах Эрмитажа картины “Русский ковчег”, которую представил сам кинорежиссер и сценарист А.Н. Сокуров. Для присутствовавших интрига показа фильма заключалась в последействии: все зрители как бы стали участниками завершающих кадров картины и все вместе проследовали к выходу…

Вечером 6 декабря 2003 года известная переводчица-испанистка Наталья Малиновская пригласила нас с женой в институт Сервантеса на премьеру документального фильма режиссера Сергея Зайцева “Погибли за Францию”. Под знамена союзной армии во время Первой мировой войны были призваны 40 тысяч русских солдат, в том числе и юный Родион Малиновский (будущий Маршал Советского Союза, отец Н. Малиновской), и больше половины из них героически погибли в боях за Францию. После окончания фильма, потрясенные и взволнованные историей Русского Экспедиционного корпуса, мы торопились на поезд в Петербург на Дни Эрмитажа, не предполагая, что военная тема обретет продолжение.

Почетный караул на открытии Музея Гвардии.

Эрмитажный театр, в котором проводятся торжества Дней Эрмитажа

9 декабря в присутствии потомков знатных родов царской России состоялось торжественное открытие первого в нашей стране Музея Гвардии.

Российская Императорская Гвардия была основана Петром Великим и первую закалку получила в горниле Северной войны. Экспозиция, которая разместилась в специально отреставрированных для нее залах Главного штаба на Дворцовой площади, представила блестящую и драматическую историю гвардейцев с их воинской честью, доблестью и непоколебимой стойкостью, проявленными в многочисленных войнах, в том числе в Первой мировой войне.

Каждое мероприятие в Дни Эрмитажа сопровождалось музыкальными произведениями в исполнении Оркестра Государственного Эрмитажа “Санкт-Петербург Камерата” под управлением главного дирижера Алексея Карабанова. Им же был подготовлен уникальный концерт военных маршей полков Российской империи, восстановленных по архивным документам.

Февраль 2013