Сердцем обнять захотел я отшедшую матери душу:

Три раза руки свои к ней, любовью стремимый простёр я,

Три раза между руками моими тенью она проскользнула...

Из Гомера

Случалось, что я обижал мать. Возможно, срывал на ней раздражение от обид, нанесенных людьми, которым не смог дать отпора. Унизительная горечь этой мысли не затихала, пока я не извинялся перед матерью.

К сожалению, делал я это не всегда вовремя. И тогда … И тогда мне снилось, будто мать умерла, и мысль о том, что я остался непрощённым, угнетала меня до счастливого момента пробуждения, когда я – словно гора с плеч – осознавал, что это всего-навсего сон. Не откладывая, утром же я произносил слова покаяния. Да так истово, что вызывал понимающую улыбку мамы. До сих пор меня не оставляет мысль, что она догадывалась о моем сне. Недаром же материнское сердце называют вещим.

И все же неизбежное случилось. Мама умерла неожиданно, по роковому совпадению в то утро, когда я, проснувшись от ночного кошмара, должен был произнести слова очередного покаяния.

Уже много лет мне ни обидеть мать, ни согреть ее плечи объятьем раскаяния. Но время от времени я вижу сон во сне: вот я, вырываясь из щупальцев дневного стресса, кричу на мать, а ночью больная совесть представляет мне ее умершей. Потом мне продолжает сниться, что я просыпаюсь и вздыхаю с облегчением: «Слава Богу, что это сон. Она жива, и я сейчас пойду просить у нее прощения».

Но тут я просыпаюсь на самом деле и понимаю, что видел сон. Мамы нет, просить прощения не у кого. У совести амнистий не бывает.