Оганян В.А.

ПРОЩАНИЕ  СО  СЛАВЯНКОЙ

К 60-летию студенческой поры

 

Белой акации гроздья душистые  

Неповторимы, как юность моя…

 

Все началось с внезапного обострения ощущений: я почувствовал до головокружения вкусный запах свежего хлеба; расцвеченная новогодней иллюминацией булочная «заиграла» сочными красками и звуками…. Это я увидел ее глаза, зелеными угольками мерцавшие в пепельном дыму волос. Она улыбалась; не только лицом, а всей сущностью: будто я видел овеществленную радость. Наверное, художник, создавая аллегорию Счастья, изобразил бы Её, даже если никогда с ней прежде не встречался.

Мой друг, стоявший рядом с Ней, нас познакомил и увел Её; но весь день Она стояла перед глазами. А ночью веки, опустившись перед сном, заслонили весь мир, но не Её. Я с нетерпением стал ждать ночей; с их приближением сердце расходилось, предвкушая желанную встречу. Но, увы, воображаемую; мой друг Её встретил раньше меня….

Мы с ним были соотечественниками, приехавшими в Москву с мечтами о славе. Но слава была далека, а славянки – близко, и требовалась большая сила воли, чтобы не забывать родительское напутствие; «Берегись, сынок, северных сирен, иначе как зачарованный Одиссей забудешь дорогу к дому, и оборвется на тебе тысячелетиями вьющаяся нить».

Он не выдержал испытаний и должен был вернуться домой. Оставшиеся до расставания вечера мы прогуливались под ее окнами, напевая полюбившиеся мелодии. Накануне выезда друга мы увидели Её в знакомом окне. Заметив нас, Она уронила голову на руки, скрывшиеся под плакучей ивою волос.

Я прекратил прогулки и теперь смотрел не в ее окно, а из окна – своего в на время заслоненный ее легкой тенью бескрайний мир с двумя звездочками, улыбавшимися по вечерам между кронами акаций.

И снова услышал уличные шумы, запахи. Достал из футляра забытую трубу, на которой в детстве играл в духовом оркестре. В белых рубашках, красных галстуках парадным маршем рассекавшем восторженную толпу мальчишек сверстников на светлых улицах, запруженных людьми, цветами и улыбками...

Но здесь я был один. Подняв раструб к звездам, я обратился к ним. Медь, привыкшая к бравурным звукам праздничных улиц, скрипичной нежностью запела «Вечернюю серенаду». И остановился топот шагов в коридоре, затих ветер и перестали перемигиваться звезды; прислушались акации, вдруг запахнувшие тонким ароматом…свежего хлеба, запомнившимся при первой встрече с ней…

Она уезжала на каникулы. Узнав время и номер поезда, я с букетом цветов подкараулил Ее на перроне и незаметно вошел в вагон. Когда поезд набрал скорость, Она вышла из купе с полотенцем в руках, и наши глаза встретились. Не знаю, что сказали Ей мои; а ее глаза будто прошептали, что я забыл своего товарища, которого Она еще помнит. Испуг, растерянность, обида исказили ее красивое лицо, и Она ушла.

Узнав, что в сторону Москвы поезд будет утром, я сел на пустую скамейку под тусклым фонарем. Тишина нарушалась неясными шорохами; за рельсами темнела груда шпал, на фоне которых мелькали голубые светлячки. Кто-то невидимый тихо, но внятно играл на гитаре…

В ту ночь я простился с юностью. Она уехала? Обернулась утренней росой? Развеялась в ночи с гитарным звоном? Отцвела, как светлячки с восходом солнца?

Она возмужала, передав эстафету молодости. С тех пор я не видел Её. Не смотрел сквозь акации на звездочки, вскоре легшие на мои лейтенантские погоны. Забыл многое, но не минуту новогодней встречи. И изредка, как предвестие радости возникает благоухание вкусного хлеба, а сердце виновато сознается, что, не уведомив меня, в кого-то влюбилось.