МАЛЫШЕВ ЕВГЕНИЙ ПАВЛОВИЧ   Автобиографический очерк военного испытателя и исследователя баллистических ракет

Мы хорошо знали опасные, характерные секунды полёта, когда можно ожидать потерю устойчивости ракеты, и мысленно их отмечали. Это по существу было началом, а точнее – зачатком того будущего экспресс-анализа, который создавали спустя 5 – 6 лет в новом, более интеллектуальном отделе при испытании ракет значительно большей дальности. Устойчивость полёта и точность попадания головной части в цель – вот те два критерия, по которым оценивается как сама ракета в комплексе с системами, так и результат её подготовки испытателями. А ошибки конструкторов и испытателей всегда были и, наверное, будут – о чём говорит весь мой жизненный опыт испытателя. Так было и при последнем пуске ракеты Р5, примерно в конце сентября 1954 года. Старт ракеты прошёл нормально. Однако после начала отработки программы угла тангажа (после 4-ой секунды) полёта начала краснеть газовая струя двигателя. Ракета пролетела ещё некоторое время по инерции и начала падать. Так как она очень незначительно отклонилась от вертикали, то впечатление было таким, что она падает на нас, находящихся на улице примерно в 50 м от пускового стола. Мы поняли, что двигатель прогорел. Ракета с головной частью в 1 тонну упала в 200 – 300 м от пускового стола, и к нашему счастью, не взорвалась, но загорелась. По команде В.И. Меньшикова мы бегом бросились в бункер, где примерно в течение 2-х часов наблюдали через перископы за развитием пожара, ожидания взрыва головной части. Но и она не взорвалась, а только загорелась. Примерно 4 часа после пуска мы и всё командование полигона жило в напряжении. Это было действительно боевое крещение испытателей, в том числе и нас, спецнаборовцев.

Модернизированная ракета Р5м (8К51) поступила на лётно-конструкторские испытания в январе 1955 г. Первый пуск её состоялся 21 января 1955 года. ЛКИ и Совместные испытания проводились в высоком темпе в течение всего 1955 года, все пуски были успешными. Из-за высокой важности данной ракеты на стартовой позиции постоянно находились Главные конструкторы или их заместители с помощниками: С.П. Королёв или Воскресенский Л.А. со своими помощниками по стартовой позиции Шабаровым Е.В. и Дорофеевым Б.А.; Пилюгин Н.А. с Бердичевским Б.Е. и Лакузо Н. (система управления), Глушко В.П. с Радутным  (двигатель), Бармин В.П. с Троицким (наземное оборудование), Гольцман с помощником (силовое электрооборудование), Парняков С.П. (система прицеливания) и Рязанский (система боковой радиокоррекции), а также главный конструктор системы телеизмерений. В хорошую погоду они, как правило, сидели на скамейках в 50 м от пускового стола. Им докладывали помощники о результатах тех или иных проведённых испытаний. Взаимодействие с Главными (они ещё не были Генеральными, Лауреатами, Героями труда) было на равных, обсуждать с ними мы могли любой возникающий проблемный вопрос. Да и одеты они были даже хуже нас, военных, особенно в холодный дождливый период (они в кирзовых или яловых сапогах, затертых шинелях и куртках). Специальной одежды и обуви тогда ещё не было. В.П. Бармин об этом периоде написал так («Известия» от 29.9.1987 г.): «Тогда ни у кого из нас не было учёных степеней, мы были просто инженерами, опытными и знающими. Мы работали так, как люди ни за какие деньги работать не могли. Работали во имя высокой идеи, для Родины. Жили в вагонах, и никто не считался ни со временем, ни с нагрузкой. Такое не забывается. Энтузиазм, дисциплина, ответственность, добросовестная работа обязательно нужны». Они были просты, общительны с нами в спорах по тем или иным недостаткам, проблемам; мы всегда находили согласованные решения, ибо по некоторым вопросам мы имели более глубокие теоретические знания. На январь – февраль 1956 г. было намечено 4 пуска Государственных испытаний. Последний из них был проведён в сложных климатических условиях, команда испытателей с трудом добралась до старта, автобус перевернулся, так как вечером и ночью прошел обильный снег, а потом лил дождь. Мы добрались до СП на машинах сопровождения ракеты и ГЧ. Пуск состоялся во второй половине дня 2-го февраля 1956 г. Он был успешным, взрыв первой в мире атомной головной части баллистической ракеты Р5м с дальностью стрельбы 1200 км произошёл в районе точки прицеливания в Казахстане. Ракета получила положительное заключение полигона и была принята на вооружение Советской Армии. Ничего подобного в США не было (они шли по пути развития крылатых ракет морского базирования и тем самым отстали в области баллистических ракет от СССР на много лет). Одержана была первая победа СССР в холодной войне, а в этом есть и заслуга спецнаборовцев.

Далее в 1956 – 57 г.г. на базе Р5м была создана опытно-конструкторская ракета М5-РД. На ней проводилась отработка автономных систем стабилизации центра масс ракеты в 3-х направлениях: нормальном (НС), боковом (БС) и продольном (РКС) для очередной ракеты Р12 (8К63) с дальностью стрельбы более 2000 км. Руководил испытаниями зам. С.П. Королёва Мишин В.П. – умнейший учёный по баллистике ракет и прекрасный руководитель. Эти системы, разработки Пилюгина Н.А., получили положительное заключение полигона и были установлены на Р12. Первый пуск её состоялся 22 июня 1957 г. Результат хороший, система управления стала автономной без применения радиосредств. Однако испытания примерно на год прекратились в связи с передачей всей документации, оборудования и даже конструкторского состава другим организациям: Из ОКБ-1 Королева С.П. в КБ «Южное» во главе с М.К. Янгелем и по системе управления из НИИ АП в СКБ Сергеева В.Н. Указанный перерыв на полигоне использовался на создание (разработку) научных основ испытаний: «Методику полигонных испытаний РДД» и «Технических условий на предстартовые испытания РДД».

4а. Проведение правительственных учений «Тополь».

Испытания ракеты Р12 были продолжены в 1958 году и совпали с подготовкой учений «Тополь». Эти учения были важны тем, что по их результатам должны быть приняты решения по дальнейшей структуре и развитию ракетного вооружения. Учения состоялись 21.9.1959 года пуском ракеты Р12 и всех других, принятых ранее на вооружение; все пуски прошли без замечаний. Возглавлял комиссию из конструкторов, командиров, членов Политбюро Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв. Вечером в ГДО для семей испытателей состоялся концерт, на котором впервые выступил Иосиф Кобзон. Подобные учения проведены и на других полигонах. Их результатом было создание нового вида Вооружённых Сил за счёт сокращения дальней авиации и ВМФ. 17 декабря 1959 года назначен первый Главком РВСН – Неделин М.И.

4б. Проведение климатических (холодных до -40°С) испытаний ракеты Р12.

1959 год был на полигоне посвящён обучению специалистов создаваемого Учебного Центра и переобучению лётчиков дальней авиации. Однако самым трудным, тяжёлым для меня были климатические испытания в районе города Нерчинска Читинской области. Ответственным за их подготовку был генерал Малахов из ГУРВО. Председателем комиссии, в которую входили представители конструкторов, военной приёмки, полигона (один Малышев Е.П.) был назначен районный инженер ВП на заводе «Прожектор» полковник Комиссарчик. Такой бездарной и безответственной подготовки мне ещё не приходилось видеть. Войсковая часть и все мы, члены комиссии, прибыли на место назначения в конце ноября, а убыли только в начале 20-х чисел февраля 1960 г. В чём же суть? Первое – то, что нам подобрали для проживания давно заброшенные, предназначенные для летнего или весенне-осеннего проживания, деревянные бараки с рассохшимися стенами и просвечивающими на улицу дырками. Имелись кирпичные печи для обогрева помещения. Туалет на улице за 30 м от барака. С нами проживала и одна женщина из СКБ Сергеева В.Н. Второе – то, что в декабре и январе температура окружающего воздуха не опускалась утром ниже -35°С, и ни один командир в ГУРВО (имею в виду в первую очередь генерала Малахова) не мог дать указание и провести требуемые 4 цикла (без заправки) испытаний при этой температуре. Для этого потребовалось бы не более 10 дней. Испытания даже при этой температуре были бы уникальными, так как на ракетах более раннего периода приёма на вооружение (например, Р5м) они вообще не проводились. В результате в течение почти 3-х месяцев подвергались испытанию не техника, а люди: гражданские специалисты из КБ, военные офицеры, сержанты и солдаты. Барак с помощью печек прогревали вечером до + 40°С (жарко даже в трусах), а утром при + 5 – 7°С одевались уже в шубы. И председатель комиссии, и полковник Зубков Г.В.(как представитель ГУРВО) боялись настоять на немедленном проведении и завершении испытаний. В результате в процессе испытаний в конце января и феврале при более низкой температуре (до - 40, - 50°С) было  много обморожений ладоней, пальцев рук у сержантов и у солдат, а трусливый полковник Комиссарчик  собственноручно вычеркнул этот факт из акта комиссии, сказав: «За это надо в тюрьму сажать». Таким образом нас, как злостных заключённых, почти 3 месяца испытывали при нерчинских температурах, а она после окончания испытаний в момент вылета в Читу на АН-2 на аэродроме составляла -52°С. Никто за это бездушие в ГУРВО ответственности не понёс.

5. Испытательная работа и работа в отделе «Анализа и оценки ЛТХ, систем и баллистики ракет».

После столь жестоких испытаний меня ожидало радостное известие: А.С. Калашников (как начальник управления) выполнил своё обещание, данное нам с Ю.И. Пресняковым, о переводе в намечаемый новый интеллектуальный отдел «Анализа ЛТХ, систем и баллистики ракет» (по терминологии В.И. Вознюка – «мозговой центр полигона»). Приказом от 11.01.1960 г. я был назначен начальником группы (лаборатории) анализа ЛТХ системы управления ракет, в которую включены одни из самых умнейших спецнаборовцев: Пресняков Юрий Иванович, Куделенский Аскольд Николаевич и Рыжанков Иван Иванович. В другие группы попали Бородаев В.А. (наш золотой медалист), Федоров Б.А., Борисевич Ю.А., Кравец Н.В. По существу, это была «могучая кучка» в научно-техническом смысле этого слова. Лаборатория была оснащена двумя электронными аналоговыми моделями, нагрузочными стендами для рулевых машин, различной измерительной аппаратурой. Предполагалось оснащение приборами системы управления по мере поступления новых ракет на испытания. Отдел возглавлял Виктор Никитович Столяренко (баллистик по специальности), кончивший также нашу академию. Конструкторам теперь будет труднее оспаривать мнение полигона. И это уже проявилось несколькими месяцами позже. На испытание должна поступить ракета Р14 (8К65) Главного Конструктора Янгеля М.К. с системой управления Пилюгина Н.А. Гироплатформу (впервые примененную на ракете) разработало ленинградское КБ под руководством грамотнейшего конструктора Арефьева Вячеслава Павловича. Гироинтегратор для системы РКС был разработан в НИИ ПМ Кузнецова В.И. О всех трёх конструкторах мне ещё придётся писать ниже в связи с рекомендацией командования полигона о переводе меня в один из них с сохранением в кадрах Советской Армии.

<95pt; line-height: normal; margin-left: 0cm"> 1)     доклад по громкоговорящей связи на ЦИП’е для Госкомиссии, конструкторов, руководству полигона и др. ответственным военным начальникам об основных параметрах систем ракеты в момент полёта визуально по записи телеизмерений;

2)     проведение экспресс-анализа (в течение 1 – 2 дней) по результатам предварительной (вручную) расшифровки информации с докладом на заседании Госкомиссии о качестве функционирования приборов и агрегатов ракеты, их отказах и неисправностях, о возможных новых возмущающих факторах. При отказах предварительно определялись их причины и разработчики отказавших приборов. Формулировались предварительные проекты решений Госкомиссии по дальнейшим исследованиям или доработкам;

3)     написание экспресс-отчёта по каждому пуску в течение 1 – 2 недель в зависимости от сложности отказа (аварии) с предложениями о создании дополнительных комиссий, проведению дополнительных и исследований, или проведении необходимых доработок;

4)     написание отчёта с оценкой всех характеристик систем по тому или иному этапу испытаний (по решению Госкомиссии).

Доклад на Госкомиссии по результатам , Пальтов и др.). Небольшое смещение установили, но не более 2 км. НИИ-4 предложил проверить влияние геофизических факторов, т.е. проверить пусками ракет на Запад. Создали комиссию под руководством нашего начальника управления Баврина В.А.. А.С. Калашников был начальником управления в ГУРВО). Примерно в сентябре – октябре месяце 1961 года провели три пуска из района г. Агинска (сейчас он в Читинской области). Третий пуск (надо было 4) оказался аварийным (прогар двигателя). На комиссии, докладывал опять-таки Малышев. Я же потом доставил остатки двигателя на нашем самолёте ИЛ-14 в г. Омск на завод для осмотра, где производилась ракета, а затем в КБ в Москву. Изменений систематического отклонения по двум пускам не установлено. Р14 была принята на вооружение с указанным систематическим отклонением. Хотелось бы уже здесь отметить высокие человеческие качества Всеволода Александровича. По погодным условиям их и наш самолёты из Москвы (он с небольшой группой офицеров и я тоже) посадили на боевой аэродром во Владимировке в 20 км от КапЯра. Они прилетели, очевидно, раньше, и Баврину с группой удалось сесть на попутный вертолёт (о чём мы, конечно, не знали). Нас же вывезли за пределы закрытого аэродрома с намерением поселить в гостинице до утра (было темно, примерно 10 – 11 час. вечера). Я не отстаю от диспетчера-капитана, прошу нас доставить на автобусе в КапЯр. В лётных документах на наш самолет ИЛ-14 я значусь старшим. Вдруг диспетчер говорит, что в КапЯр летит их вертолёт и двигатель уже запущен. Спрашиваю: «Кто там старший?» Отвечает: «Полковник Баврин». Диспетчер спрашивает меня: «Что будем делать?» Отвечаю: «Взлёт вертолёта задержать до прибытия моей группы». (Четыре офицера и два солдата). Эту команду он по радио передает пилоту. Нас быстро доставили к вертолёту. Баврин не знал, почему вертолёт задерживается. Командир вертолёта теперь уже обращается ко мне, как к старшему: «Товарищ капитан, разрешите вылет!» Не моргнув глазом, ответил: «Вылет разрешаю». Мои офицеры втихомолку радуются моей распорядительности в присутствии нашего начальника. Все мы были очень рады, что вернулись из сибирской командировки благополучно, в том числе доставили двух вооружённых солдат домой, выделенных для охраны остатков двигателя. По-моему, и Всеволод Александрович тоже был доволен – ведь все мы его подчинённые, и как будто ничего не произошло, мы с ним продолжили разговор о доставленных на завод, в город Омск и в КБ Москвы остатках.

Весьма положительные настоящие командирские качества Баврина (как нашего начальника управления) проявились и на следующем этапе полигонных испытаний второй, уже более сложной двухступенчатой ракеты из серии Д5 (первая Р27-4К10 с астрокоррекцией в полете) Р27К (4К18) с пассивным самонаведением на радиолокаторы авианосцев США. Главный конструктор обеих ракет Макеев В.П., системы управления – Семихатов и Буйняков. Были проведены два пуска Р27К – оба аварийные. Выходил из строя бортовой цифровой вычислительный комплекс разработки Семихатова (г. Свердловск). Причиной отказа БЦВК были чрезмерно высокие перегрузки при отделении первой ступени с одновременным запуском двигателей второй ступени. Только одновременный момент осуществления этих двух процессов обеспечивал устойчивость после запуска второй ступени. При третьем пуске головная часть (точнее, управляемая вторая ступень с ГЧ) достигла заданной точки прицеливания. Все наконец-то вздохнули: и конструкторы, и военные моряки – пуск успешный.

Техническим руководителем Макеева был Боксар Шая Ионович. Председателем Госкомиссии – капитан 1-го ранга из Ленинградского института (по рангу НИИ – 4 в ВМФ) Марута. Вдумчивый морской командир, с ним и его командой мы ездили в командировки в г. Миасс и г. Свердловск (в КБ Макеева и Семихатова). Замечательные там конструкторы, знали до тонкостей особенности подводных лодок ВМФ.

Но вот мы проводим экспресс-анализ результатов измерений. И видим – успех случайный из-за отказа одного двигателя 2-ой ступени наведения. Ранее при высоком давлении разделения ступеней при запуске всех двигателей 2-ой ступени создавались перегрузки, превышающие допустимые для БЦВК, у которого отказывали все три канала. А при этом пуске один (из трех) канал прибора из-за уменьшенной перегрузки при отказе одного двигателя выдержал и довёл вторую ступень с ГЧ до точки прицеливания. Начальник полигона Вознюк В.И. (пожалуй, впервые) опоздал к началу заседания Госкомиссии и прибыл очень возбуждённый. Основную изюминку «успешного» пуска он не слышал. Не мог же я для него всё повторять. Когда он услышал, что успешность случайная, не выдержал, махнул рукой и сбил на пол вращающий вентилятор. Произошла заминка, и мне пришлось повторить ранее сказанное до его приезда, но я нетактично начал со слов: «Как я уже докладывал…» Его опять это возбудило. Он вынужден был спросить: «Всеволод Александрович, Малышев докладывал об этом?» И вот Баврин в такой конфликтной ситуации со своим командиром ответил ему: «Да, он докладывал!» Далее он сидел молча, комиссия приняла решение о временном прекращении испытаний для выполнения трёх задач: 1) найти способ уменьшения перегрузки при разделении ступеней (это было очень сложно сделать для ампулизированных морских ракет), 2) произвести доработку резиновых амортизаторов БЦВК, 3) установить причину отказа двигателя 2-ой ступени.

Всё это Василий Иванович выслушал и без задержки уехал к себе в штаб (заседание Комиссии проходило на площадке 2). В доработке амортизаторов, а также в расчёте их новых параметров участвовал офицер отдела Боксер Эдуард Лазаревич. Ракета Р27К ВМФ к нам на испытания больше не поступала, она была принята на вооружение только в 1975 году. А ракету Р14 приняли на вооружение в 1961 году, обучили на полигоне личный состав и следом за Р12 отправили на Кубу. Однако ее не успели выгрузить. Возник так называемый Карибский кризис с14 по 26 октября 1962 года, когда президентом США был, позднее убитый, Джон Кеннеди. О кризисе писали и сообщали все мировые средства информации; ракеты Р12 СССР с территории Кубы убрал, однако Куба во главе с Фиделем Кастро была защищена от нападения США.

В дальнейшем (после отработки Р14) проведён ряд высотных атомных взрывов с помощью ракеты Р5м, с моим докладом (по функционированию систем ракеты) и докладом начальника отдела связи штаба полигона Горбунова по функционированию всех радиосредств в различных частотных диапазонах, длительности «молчания» и по др. параметрам.

Далее полигон участвовал в строительстве полушахтного старта (ответственный по строительству блокадник, фронтовик Тимофеев Валерий Фёдорович, прибывший в КапЯр в 1954 г. после окончания инженерной академии им. Куйбышева) типа «Маяк» для запуска на базе ракеты Р12 (а потом Р14) малых искусственных спутников Земли типа «Космос». Для этих целей разработаны (в КБ «Южмаш») двухступенчатая ракета 11К63. И здесь отделу анализа пришлось потрудиться при первых двух аварийных пусках. При первом пуске отказ системы управления произошёл на первых секундах полёта ещё внутри шахты за счёт вибрации корпуса ракеты. Основная роль в анализе причин отказа выпала Куделенскому Аскольду Николаевичу и его помощнику Бойко Саше, прибывшему к нам из Харьковского училища. С помощью моделирования с реальной аппаратурой установили, что отказал автомат стабилизации (отлетели провода в блоке его питания). На Р12 всё было дублировано, а здесь для облегчения ракеты второй канал был снят. Присутствующий от СКБ В.Н.Сергеева Столетний очень возражал против этого. Тогда мы предложили показать им это в СКБ, если они предоставят нам электронную модель и техника по её обслуживанию. Так и произошло. Мы с Бойко А. отправились в Харьков (почему-то я, а не Аскольд Николаевич). Видимо, он уехал с Дубовиком А.Ф. в Ленинград на вибростенд трясти этот прибор. Все воздействующие частоты были известны – записаны на телеметрию. В Харькове мы на модели показали (повторили) эффект с записью на телеметрию и В.Н. Сергеев подписал заключение об отказе их прибора. Через некоторое время из Ленинграда поступило сообщение: «на вибростенде оторвались именно эти провода».

После доработки второй пуск был вновь аварийным. Произошло разрушение фермы, соединяющей первую и вторую ступень. Опять провели моделирование и показали, что разрушение произошло в момент наибольшей нагрузки на корпус ракеты – в момент перехода через звуковой барьер. И здесь надо отдать должное Аскольду Николаевичу. КБ «Южмаш» без спора приняло решение на доработку указанной фермы. После устранения этих дефектов выведение на орбиту ИСЗ «Космос» проходило безотказно.

Далее много пришлось потрудиться над авариями при отработке шахтных (я бы отметил, бездарных, опасных для испытателей на старте) комплексов Р12У и Р14У. Защиты шахты практически не давали, а денег требовали много, но главное, были очень опасны для личного состава. Об этом даже не хочется вспоминать. Так, несколько наших лучших испытателей (конечно, не погибли), но на всю оставшуюся жизнь потеряли здоровье (подполковник Кульченко, майоры Костиков, Кокорев И.И. и др.).

А вот начавшиеся испытания твердотопливных ракет были весьма интересны. Прошедшая в 1967 году весь цикл испытаний (включая государственные) до принятия на вооружение ракета 15К96 БРК РТ15 с дальностью до 2500 км могла вполне бы заменить шахтную Р12У, т.к. она базировалась на подвижном основании (тяжёлом танке) и при некоторой доработке (повышении точности определения азимута, которое мы реализовали) без особых затрат могла применяться с неподготовленных (или частично подготовленных) позиций – нужны только координаты точки старта (стартовых позиций). Головной её разработчик КБ Ленинградского завода «Арсенал» Главный конструктор Тюрин П.А., Главный конструктор системы управления Пилюгин Н.А.. Уникальная ракета с уникальной гироплатформой с гироскопами индикаторского типа. Кому-то она не понравилась, и её не приняли на вооружение. Хотя несколько лет спустя приняли на вооружение «Пионер» с машиной навигации, автоматическим наземным гирокомпасом и поляризационным каналом для вертикальной передачи азимутального направления. На обеспечение войск по этой схеме работал другой (киевский) завод «Арсенал», а по системе навигации КБ «Сигнал» (г. Ковров). Для РТ15 киевский завод «Арсенал» не потребовался бы вовсе. И в этом есть вина и НИИ-4, о чём отвечу ниже в следующем разделе.

В дальнейшем, после проведённых испытаний двух морских ракет серии Д5, 3-ий отдел управления, который испытывал их на технической и стартовой позициях, теперь оказался без заказов и был расформирован. Однако в конце 1970 возникла необходимость в испытании комплекса средств преодоления противоракетной обороны (КСП ПРО) США для наших МКР, принимаемых на вооружение. Наши (СССР) полигонные средства ПРО размещались в районе базы места падения ГЧ ракет средней дальности (г. Приозерск на озере Балхаше). Они могли служить аналогом соответствующих средств США, а носителем КСП - ракеты средней дальности. Поэтому естественным и разумным решением было создание пока внештатного отдела ЛТХ КСП для их оценки. Правда, здесь возникали ведомственные сложности с получением информации с тех РЛС, которые разрабатывались в КБ предприятий МРТП. КСП ПРО для наших ракет разрабатывал ЦНИРТИ, и они предназначались для дезориентации РЛС и их подавления. Вот таким отделом, который начал функционировать в начале 1971 года, и предложили командовать мне, как заместителю начальника отдела анализа ЛТХ систем ракеты. Это был совершенно другой отдел  с новой структурой и специалистами других систем. В основном это радисты, оптики и, конечно, системщики ракет. Работа по анализу характеристик КСП была исключительно трудной во всех отношениях. Противоположные интересы двух полигонов: ракетного (нашего) и средств ПРО. Если это грубо представить: что хорошо для нас, то плохо для РЛС ПРО. В связи с такими трудностями мы в Приозерск вылетали на своём ИЛ-14 целой командой офицеров во главе с заместителем Вознюка В.И. по научной работе полковником Вадимом  Алексеевичем Кузовкиным. Василий Иванович поручил ему отвечать за отработку КСП ПРО. У нас с ним сложились доверительные отношения, и обо всех результатах испытаний на доклад к начальнику полигона он всегда брал и меня. В Приозерске в гостинице мы, как правило, жили вместе в одной комнате. С прибытием туда на утро у нас визит к заместителю по НИР полигона ПРО генералу Грицаку. С большим «скрипом» (чтобы не узнали представители КБ МРТП) он старался нам помочь. У Вадима Алексеевича иногда не выдерживали нервы, он пытался требовать сразу все данные измерений. Но, понимая двойственность позиции Грицака, приходилось смягчаться и Кузовкину. Правда, после его отлёта мне одному приходилось убеждать Грицака, чтобы он дал указания начальнику управления Перфильеву, а он начальнику отдела Белозерскому, чтобы те выдали нам запрашиваемую моими специалистами информацию. Не знаю почему, но при этом анализе никогда не присутствовали представители ЦНИРТИ, хотя отстреливали их приборы. Тем не менее за два года нам удалось провести испытания и дать заключение о работоспособности КСП ПРО (их разработки) на внеатмосферном участке траектории (РЛС «Дунай»), эффектность САП по РЛС наведения (РКН) и ложных целей на атмосферном участке (доплеровская РЛС). Всё это было оформлено отчётами и представлено в ГУРВО и разработчикам (ЦНИРТИ, «Южмаш»). Итак, за два истекших года мы, то есть офицеры нештатного отдела (в их числе был спецнаборовец Раевский А.П.) с помощью командования (Кузовкина В.А. и Преснякова Ю.И.) поставленную задачу выполнили: принято на вооружение, точнее получили положительное заключение три упомянутых системы КСП ПРО. Однако, ретроспективно оценивая проведённую в тяжёлых условиях работу, должной положительной оценки мы не получили. Более того, эти два года задержали развитие научно-исследовательской и изобретательской работы, начатой на полигоне по созданию бортовой системы прицеливания, её внедрение в ракетные комплексы; а потом, в связи с моим вынужденным переходом в НИИ – 4, и полное прекращение руководством института (Емелиным М.И. и Тимофеевым Ю.С. – спецнаборовцем) этих исследований. Более подробно об этом изложено в разделе 8.

6. Научно-исследовательская, диссертационная и изобретательная работа в отделе «Анализа и оценки ЛТХ систем и баллистики ракет».

Штатные научно-исследовательские работы были направлены как на совершенствование общих методик определения и оценки ЛТХ с разработкой предложений по совершенствованию или разработке новых измерительных средств для оценки систем, так и на создание таких методик по конкретным испытываемым ракетам, а затем и по КСП ПРО. Но, пожалуй, для меня в этот период была другая НИР, по существу инициативная, но всемерно поддержанная руководством полигона и НТК РВ. И началась она всего с одной экстремальной фразы, брошенной Анатолием Григорьевичем Гринём мне и Преснякову Юрию Ивановичу в ночном автобусе при движении с площадки домой в сырую дождливую погоду после очередного пуска (кажется, серийной Р12) примерно осенью 1962 года. Большой энтузиаст-испытатель стартовой команды, наш спецнаборовец, по академическому образованию двигателист, но стал лучшим испытателем систем прицеливания. Утомленный, но не потерявший еще способность глубоко мыслить, бросил нам: «Ну, неужели вы, управленцы-гироскописты, не можете что-то придумать, чтобы избавиться от этой громоздкой, надоевшей всем оптической системы прицеливания?» Будучи ещё при работе на старте, я всегда переживал за прицельщиков: как им долго и трудно приходится мучиться, чтобы передать на борт (на гироприборы) требуемый азимут линии прицеливания (и особенно в дождь, снег, туман, ветер) от вешек геодезической сети. Это и тогда меня беспокоило. Он совершенно справедливо нас задел, а тем более меня, так как я видел их мучения на стартовой позиции, а гироспопы – любимый мой «конек». Эту любовь привил мне Б.И. Назаров еще в академии. Гирокомпасы, гиротеодолиты в какой-то мере были нам и Анатолию известны. В 1961 г. издательство «Судпромгиз» выпустило даже открытую книгу «Вопросы прикладной теории гироскопов» (авторы: П.И. Сайдов, Э.И. Слив, Р.И. Чертков). Но это все наземные приборы, а передать с них азимут по вертикали – тоже проблема. Надо ликвидировать все промежуточные элементы. Значит, использовать бортовые гироскопы непосредственно и для определения азимута. Но чтобы обеспечить требуемую точность прицеливания для ракет средней дальности в 1 угл мин собственный уход гироскопа  надо уменьшить на три порядка, т.е. добиться 0,003 угл мин. при существующем – 3 угл мин. Правда, к этому времени ни в одном КБ, разработавшем гироскопы, не задумывались над тем, что их уход может состоять из двух составляющих: систематической и случайной. Систематическую составляющую можно всегда компенсировать, зная ее природу. Вторая проблема – высокая скорость вращения силовых гироскопов (60 тыс. оборотов в минуту), которая не позволяет их разворачивать в работающем состоянии. Вот эти проблемы я и изложил Анатолию. Однако эти проблемы в перспективе вполне разрешимы. Предложил Юрию Ивановичу Преснякову и Евгению Егоровичу Коршунову заняться этой теоретической проблемой совместно, так как я видел, насколько сложна и многогранна эта работа для трехосных гиростабилизаторов, один из которых уже создан в КБ НИИ Арефьева В.П. Но разворачивать его на 180° по азимуту по той же причине не представлялось возможным. Юра Пресняков и Женя Коршунов от моего предложения почему-то отказались. У меня тем временем возникла мысль: придать все-таки платформе гирокомпасный режим, обеспечивая прецессионное движение ее по азимуту. Повышение точности и быстродействия – это процессы дальнейшего совершенствования в будущем. Главное, придать гирокомпасный режим трехосный гироплатформе. Пришлось потратить отпуск на вывод полных уравнений движения трехосной гироплатформы, рассчитать параметры устойчивой работы ее в гирокомпасном режиме. В начале 1965 г. с В.Н. Шестаковым все-таки оформили заявку на изобретение, включив в нее соавтором и первого идеолога Гриня А.Г. Правда, уже после отправления заявки вышла в переводе с английского книга Калифорнийского университета под редакцией Д. Питтмана. Однако в ней в одном параграфе говорилось лишь об условиях взаимного расположения векторов кинетического момента и угловой скорости вращения Земли при ориентации платформы по азимуту. Да и появилась книга лишь в мае 1965 г. Пришлось мне посетить патентный отдел в Государственном комитете на Бережковской набережной. Там они посмотрели книгу, внимательно прочитав указанный параграф, рассказал суть поданной заявки, и они дали однозначный ответ: «Заявку Вашу на данное изобретение можно было бы подавать и после выхода из печати данной зарубежной книги, так как в ней отмечены лишь условия возможного ориентирования платформы по азимуту без конкретных предложений, как это реализовать».

Тем не менее, гр. Гвоздев (абсолютный профан в гироскопии) собирал два года отзывы организаций и в конце 1966 года, ссылаясь на приведенную книгу, дал отрицательный ответ за подписью ВРИО начальника управления Грушина (вместо А.С. Калашникова, который такой отзыв бы не подписал). Но самое прискорбное, что Гринь А.Г. уже служил в этом управлении, но ничего не знал. НТК РВ, узнав об этом, выразило гр. Гвоздеву свое справедливое возмущение. Поддержка НТК вдохновила наш энтузиазм (с В.Н. Шестаковым и Н.И. Ткаченко). Этому способствовало два важных фактора: 1) Закончены испытания ракеты 15К96, у которой ТГС с гироскопами индикаторного типа способна разворачиваться по азимуту на ± 180°; ракета не принята на вооружение и в нашем распоряжении остались приборы с наземной аппаратурой, на которых мы могли экспериментировать; 2) ввели в строй вычислительный центр с ЭВМ, на которых можно было решать математические уравнения любой сложности.

Здесь надо отдать должное В.И. Вознюку, как начальнику полигона, за его ум, умение видеть перспективу его развития на основе повышения научного уровня испытателей. Он знал и о наших работах, т.к. я докладывал на НТС управления и части. Он своим приказом включил меня в группу 4-х соискателей с предоставлением ряда льгот для сдачи кандидатских экзаменов, подготовки и защиты диссертации. Многие теоретические вопросы мной уже были решены, выведены полные уравнения движения ТГС, выбраны параметры усилителей коррекции и для решения на ЭВМ, и для проведения экспериментов. Параметры оказались разными в случаях гирокомпасирования при положении кинетического момента на север и на юг. Здесь следует заметить, что наземные гирокомпасы в положении кинетического момента на «Юг» неработоспособны. Для решения уравнений на ЭВМ разработан соответствующий алгоритм, по которому начал разрабатывать программу лучший программист ВЦ Ландо Наум Израилевич. Сложность ее разработки заключалась в том, что сам процесс движения ТГС включал низкочастотные (несколько частот) и медленно меняющиеся перемещения. Одновременно с проведением экспериментов мной написан сигнальный экземпляр диссертации, так как для нее все основное было сделано ранее. Здесь мне оказал неоценимую помощь начальник гироскопической кафедры академии им. А.Ф. Можайского Башкиров Дмитрий Анисимович. Он вместе с нами участвовал в поиске систематического отклонения головной части ракеты Р14 и одновременно внимательнейшим образом вник в поднятую проблему и прочитал диссертацию, сделал важные редакционные замечания. Вообще у нас сложились прекрасные творческие отношения и с кафедрой Башкирова Д.А., и с кафедрой системы управления. Эти кафедры принимали у наших соискателей экзамены по специальности, в комиссию по которым они включали потом и наших кандидатов, в том числе и меня. Первыми из четверых, отданных приказом начальника полигона, защитились двое из августовского спецнабора Рыжанков И.И. и Борисевич Ю.А. А Рыжанков И.И. уже мог и стал одним из моих оппонентов, так как перешел в другую войсковую часть. Я был третьим или четвертым (до или после А.М Мишина). Моя защита диссертации состоялась в академии им. А.Ф. Можайского 1 марта 1968 года. Члены Ученого Совета проголосовали единогласно, несмотря на то, что докладывал не 25 мин. (как требовалось), а 40 в связи с большой новизной темы и сложностью ее решения в математическом плане. Поскольку в дальнейшем НИИ-4 (в момент моего перехода в него в 1973 г.) заблокировало данную, очень важную для РВСН тему, которой я отдал более 10 лет напряженного, проведенного из-за новизны проблемы с большим увлечением труда, здесь целесообразно привести основные отзывы на диссертацию.

1.      Отзыв НТК РВ. Написан Николаем Михайловичем Пименовым, которого я хорошо знал (возможно, и он меня помнил) по испытательной работе на стартовой позиции. Он всегда присутствовал как представитель ГУРВО.

«…НТК РВ придает особое значение диссертационной работе инженер-подполковника Малышева Е.П., решающей сложную научную проблему, имеющей важнейшее прикладное значение в области совершенствования ракетного вооружения. По мнению НТК РВ, объем теоретических исследований и экспериментальное подтверждение полученных результатов, проведенных автором диссертации, достаточны для развертывания в широком плане конструкторских работ в этом направлении в НИИ и проектных организациях промышленности. Эти работы в первую очередь должны быть направлены на резкое уменьшение времени гирокомпасирования…»

2.      Отзыв НИИ АП.

«Не исключено применение этого метода и для ориентации других объектов или, например, в комплексе с азимутальной астрокоррекцией на активном участке траектории баллистических ракет. Возможно также применение этого метода для такого изделия, у которого гиромоторы ТГС в состоянии боевого дежурства были бы запущены; тогда ориентацию можно было бы провести до начала предстартовой подготовки…»

3.      Отзыв НИИ-4. По существу, это не отзыв, так как по замечаниям можно лишь судить, что институт этими вопросами не занимался. Следовали такие замечания:

а) Не полно исследовано влияние на точность ветровой качки ракеты.

б) Не полно приведена литература.

4.      Отзыв ЦНИИ «Электроприбор» (г. Ленинград, руководитель ДТН Фармаковский.)

 «Рассматриваемый способ может найти практическое применение. Необходимо уменьшать время для выполнения требований по боеготовности».

Замечаний по точности определения азимута не было, так как нами в эксперименте реализован метод двойного гироскопасирования: в положениях кинетического момента  на «север» и на «юг». В этом случае систематическая составляющая ухода гироскопа компенсировалась, и точность обеспечивалась в пределах заданных для этой ракеты требований. Начальником полигона В.И. Вознюком и его заместителем Бавриным В.А. (отмечен ранее) назначена официальная Комиссия из Геодезического отдела для оценки точности определения направления «Север – Юг». В официальном акте отмечено расхождение всего в 1 угл. мин., что достаточно для ракеты средней дальности, с которой снят прибор. Это был триумф для нас, и особенно для меня (примерно в середине 1967 г. до защиты диссертации (1.3.1968 г.). Нам, испытателям, было больно и обидно, что твердотопливная ракета подвижного комплекса РТ15, прошедшая полный цикл полигонных испытаний без замечаний, с положительным заключением, не была принята на вооружение. А она успешно бы заменила Р12 и особенно Р12У, весьма опасную для личного состава как при испытаниях, так и при постановке на боевое дежурство. Кроме того, по программе Ландо Н.И. были решены на ЭВМ полные уравнения движения ТГС в режиме гирокомпаса, но они уже не попали в диссертацию и на защите были представлены факультативно. Решение полностью подтвердило все теоретические и экспериментальные исследования, правильность выбора параметров усилителей коррекции и влияние на процесс гирокомпасирования низкочастотных колебаний основания, т.е. ракеты. Здесь же можно отметить и еще один крайне важный факт: двойное гирокомпасирование показало в эксперименте, что в собственных уходах гироскопов основную долю составляет систематическая составляющая, которая примерно на три порядка превышает случайную. Вот этот фундаментальный вывод  не был известен даже разработчикам гироприборов, что давало новые возможности для повышения точности их работы в процессе конструирования.

В декабре 1967 г. с В.Н. Шестаковым подали уже заявку на двойное гирокомпасирование, на которое получили авторское свидетельство № 49594 в январе 1970 года. В этом же году совместно еще и с Н.И. Ткаченко разработали еще одну заявку на метод измерения уходов гироскопов, на которую получили авторское свидетельство № 61674 от 9.3.1972 г. А в марте 1973 г. разработал заявку с сотрудниками НИИ АП (авторы: Александров Р.В., Малышев Е.П., Савостьянов В.П.) на уменьшение времени гирокомпасирования.

На эту заявку авторское свидетельство за № 87310 получено 15 мая 1975 года. Как уже стало понятным, что рассылка диссертации и автореферата в нашу академию, по различным училищам РВ, конструкторским организациям как-то всколыхнула всюду исследовательскую мысль, появились новые идеи (ведь на платформе три гироскопа, две пары акселерометров и были предложения поставить еще специальный 4-ый гироскоп для повышения точности и много других. Начала проводить исследования и кафедра Бориса Ивановича Назарова в нашей академии, а поэтому в 1971 г. мы передали ТГС К-300 с наземной аппаратурой в лабораторию Стомахина Леонида Иосифовича при кафедре Бориса Ивановича. Более того, с Н.И. Ткаченко мы к ним приезжали и настраивали ее в тот режим, который был реализован на полигоне. У нас с ними сложилось хорошее взаимодействие по причине объединения НТК РВ наших индивидуальных НИР в единую Д771 (1971 г.). Ранее мы выполнили свою двухгодичную НИР В669 (1969 г.). Это было еще удобно и перспективно, потому что вторым факультетом академии стал командовать наш первый начальник отдела анализа ЛТХ систем ракет и баллистики Столяренко Виктор Никитович. Он мне при каждом приезде в академию оказывал радушный прием и ставил в пример своим преподавателям нашу лабораторию 60-х годов. И это было еще не все. Мои друзья – энтузиасты бортового прицеливания (лаборатория гироскопических и измерительных систем) в НИИ АП Жезлов Вячеслав Алексеевич, Савостьянов Валерий Павлович, Аллипов Борис Андреевич попросили приехать к ним и настроить гироплатформу в наш режим, у них в лаборатории все было свое. Мы опять с Николаем Ткаченко выполнили и их просьбу. Конечно, они, конструкторы, на этом не остановились. Мы же у себя не могли повысить, например, коэффициент усиления коррекционных усилителей для ускорения процесса гирокомпасиролвания, а они это сделали. Потом, как указано выше, мы получили авторское свидетельство.

1970 и 1971 годы характерны и радостными событиями, и не вполне. В феврале 1970 г. я назначен заместителем начальника отдела, а в мае того же года награжден орденом «Красной Звезды» и введен в состав секции систем управления и прицеливания НТК РВ нештатным членом. Принимая активное участие совместно с Евгением Егоровичем Коршуновым и Виталием Гавриловичем Поповым в заседаниях по важнейшим для РВ вопросам. Мне также пришлось докладывать по проблемам гирокомпасирования в Институте прикладной механики Академии наук, где руководителем был А.Ю. Ишлинский.

Однако в связи с уменьшением заказов по ракетам средней дальности (вот это «не вполне») на полигоне в 1971 году был создан нештатный второй отдел анализа ЛТХ, но уже не ракет, а КСП ПРО. Командовать этим отделом предложили мне. Нештатность, т.е. временность его существования, продолжалась до середины 1973 г. Одновременно с этой испытательной работой выполнял и НИР Д771, посвященной автономному бортовому прицеливанию. КСП ПРО описано в предыдущем разделе очерка. Конечно, начальник полигона Вознюк В.И. понимал, что меня направили в совершенно другую тематическую область, требующую совершенно других знаний, больше в радиолокации. Задержка же в утверждении штатов отдела создавала значительную неопределенность в работе, тем более что задуманную тему исследования по НИР Д771 никто не отменял. Неопределенность положения усиливалась еще и тем, что начальник расформированного, но не исключенного и штатов отдела, управления, Гончаров А.К. в течение этих двух лет продолжал занимать должность, не занимаясь ничем. Мне это было совершенно непонятно и обидно: кто его удерживал в должности начальника, не принимая никаких действий по переводу или даже увольнению. Он спецнаборовец из Томска, но по моим оценкам его деятельности (со стороны отдела анализа) он, первый или тупица, или лентяй, ни в чем не разбирался и практически не вникал даже в порученные отделу испытания последних ракет ВМФ. Всем руководил его зам Васильев Владимир, окончивший Ростовское училище, назначенный на эту должность по моему предложению. Гончаров вполне достоин был понижения в должности или даже увольнения из армии, так как он ей ничего не дал, и даже не выполнял те обязанности, которые на него в период всей службы возлагались. Быть одному, ничего не делая, а получать денежное довольствие полковника и начальника отдела в течение двух лет – это унижающая характеристика как начальника управления Дубовика А.Ф., так и руководства полигона. Очевидно, нелепость данной ситуации вполне понимал Вознюк В.И. и принял только в 1973 г. неожиданное для меня решение: перевод в КБ промышленности с сохранением в кадрах Советской Армии.

7. Попытка перевода в КБ промышленности и вынужденный переход с понижением в должности в НИИ-4.

В предыдущем разделе коротко изложено (но фактически сделано много) о проведении теоретических и экспериментальных исследований, расчетных и вычислительных работ, налаживанию экспериментов в академии им. Дзержинского и в лаборатории НИИ АП, разработка заявок на изобретения. Конечно, Василий Иванович знал все эти работы, понимал их важность (как и НТК РВ), и нелепость длительной работы в нештатном отделе анализа ЛТХ КСП ПРО. Появилась вполне обоснованная идея о переводе меня в КБ промышленности, о чем он и вел переговоры с заместителем начальника ВПК Комиссаровым Борисом Алексеевичем. Отправляя меня в командировку в мае 1973 г. в присутствии начальника управления Дубовика А.Ф., он сказал примерно так: « Мы хотим направить Вас в конструкторское бюро промышленности для дальнейшей разработки автономных бортовых систем прицеливания с сохранением в кадрах Советской Армии. С этой целью Вы выезжаете в Москву в ВПК к т. Комиссарову. Там решите порядок дальнейших действий». Для меня это было, конечно, неожиданное и радостное известие, т.к. оно означало высокую оценку моего труда. И это тем более интересно, что с лабораторией НИИ АП у меня налажены дружеские творческие контакты.

Мне срочно оформили командировочное предписание в ВПК, размещенную в Кремле, и в МОМ на Миусской площади. Заместителем МОМ был в то время Г.А. Тюлин, бывший зам. начальника НИИ-4. Встреча в ВПК состоялась примерно в третьей декаде мая 1973 г. Первый вопрос Комиссарова: «Какую Вы получили точность определения азимута и на каком приборе?» Ответ: « 1 угл. мин. на ТГС К-300 разработки НИИ АП Пилюгина Н.А.». – «Это много для МКР – ответил Комиссаров (там требовалось 15 угл. сек.). Я ответил: «Но это же эксперимент на приборе для ракеты средней дальности. Есть возможность ее уменьшения». Комиссаров: «Завтра Вы едете к Пилюгину Н.А.» Здесь следует еще раз напомнить читателю, что в лаборатории измерительных и гироскопических приборов (руководил ею в то время Жезлов Вячеслав) мы уже  настроили их платформу в гирокомпасный режим. Привожу почти дословно состоявшуюся беседу с Николаем Алексеевичем. «Кто вы и с какой целью пришли ко мне?» Ему все это было известно от Комиссарова, но было также известно, что он не приемлет, когда им командуют сверху. Я представился и попутно (что было ошибкой) напомнил о встрече на Госкомиссии в 1960 г., когда при аварийном пуске Р14 из строя вышел их ГПИ. «ГПИ помню, а Вас нет». Потом разговор перешел в нормальный тон, в котором я изложил возможности их гироплатформы К-300 в эксперименте у нас на полигоне, и прибор уже настроен в этот режим у них. Николай Алексеевич немного смягчился и сказал: «Я дам команду Лапыгину, Вы с ним решите, как поступить». Лапыгин Владимир Лаврентьевич (первый заместитель Пилюгина) не беседовал по существу работу ни со мной, ни с начальником лаборатории, но принял отрицательное решение. Этот начальник потом мне сказал, что если «дед» не принял сразу решение (положительное), то это значит, что он относится к нему негативно. «Надо было сначала подойти к ним, чтобы они подготовили Лапыгина». Но такого времени у меня не было. На следующий день, ожидая в приемной у Комисарова, вдруг от него выходит Кузнецов Виктор Иванович (Главный конструктор НИИ ПМ – их гироприборы стояли на ракете Р12), который помнит меня по испытаниям на старте. И он, очевидно, уже в курсе дела, подходит прямо ко мне, называет по имени-отчеству и говорит: «Я тебя беру к себе. Завтра пришлю за тобой мою машину» (я жил в гостинице ЦДСА). Все на следующий день произошло точно так, как он сказал. Перед его машиной открылись ворота, и я без пропуска оказался в его кабинете. Он еще меня послал к Цициору З.М. и, кажется, Радкевичу Д.К. Помню, что те не поверили в полученную точность. Оказывается, что на ТГС К-300 НИИ АП стояли гироскопы НИИ ПМ. Тем не менее, Виктор Иванович не обратил внимание на их мнение. Но у него возник совершенно неожиданный вопрос: есть ли у меня квартира в Москве? Ответил, что нет. Тогда он сказал: «Попробую добиться ее выделения. Результаты сообщу через несколько дней, вновь пришлю машину». Через несколько дней получил отрицательный ответ на квартиру, хотя он определил мне уже и должность (кажется, вместо Радкевича, но это неточно).

Далее по указанию Комиссарова я прибыл в МОМ на встречу с Георгием Александровичем Тюлиным (прекрасный человек, в нем не было ни грамма высокомерия). Беседа прошла в доверительном тоне, как равных научных работников. Он обо всем уже знал и предложил съездить в Ленинград и посетить НИИ Арефьева В.П. Очевидно, у них уже разговор обо мне был. Думаю, что Вячеслав Павлович помнил меня по испытаниям Р14 на полигоне, когда на Госкомиссии мы защитили его гиростабилизатор от нападок Пилюгина.

На следующий же день я выехал в Ленинград и встретился с Вячеславом Павловичем. Он мне сразу сказал (так как был уже полностью информирован): «Я Вас, Евгений Павлович, беру в свои замы вместо Мартынова В.И., но опять-таки надо решить вопрос с квартирой. Буду в Обкоме партии и попытаюсь это сделать. Несколько дней поживите в Ленинграде. Естественно, в это время квартирный вопрос и в Москве, и в Ленинграде, точнее, его решение для такого уровня специалиста не разрешим. Ему в Обкоме заявили: «Что вы, не можете подобрать для себя местных конструкторов?»

Обо всех отрицательных переговорах я вновь доложил Комиссарову и Тюлину. Георгий Александрович упомянул о возможном переходе для продолжения работы над данной проблемой в НИИ-4. Но надо обо всем доложить Василию Ивановичу. Душевность его была, на мой взгляд, безгранична. Он оторвал листочек, на котором написал свой квартирный адрес на Фрунзенской набережной и номер телефона (их я храню до настоящего времени), и сказал: «Если где-то у Вас будет плохо с переводом, работой – звони мне, не стесняйся». Возможно, он уже что-то знал. Что именно?

Я вернулся на полигон с докладом Вознюку В.И. примерно во второй декаде июня. И только в штабе узнаю, что он уволен, а вместо него назначен Пичугин Ю.А. Об этом мне сообщил по пути к кабинету начальник политотдела Михайлов (он был в курсе дел по моей командировке). Возможно, эта встреча не была случайной, потому что он сказал: «Если о результатах командировки хотите доложить Пичугину, то не ссылайтесь на Василия Ивановича. Он это очень не любит». Я ответил: «Докладывать новому начальнику бесполезно, так как он совершенно не в курсе дела». Да и характер у него весьма неуравновешенный, разговор всегда происходит с элементами мата. Это мы все знали еще по совместной игре в волейбол на площадках Дома офицеров в 1954 году. Он прибыл с нами из академии подполковником (постоянного набора), а мы в то время были лейтенантами. По службе мы не общались, так как он распределен был во второе управление, подведомственное не ГУРВО, а ГАУ. Дальнейшие события подтвердили правильность принятого решения. Оказывается, пришли новые штаты управления, и уже издан приказ «нового» начальника полигона о назначении на мою теперь уже штатную должность того же самого бездельника Гончарова. Привожу примерный разговор с начальником управления Дубовиком А.Ф. в присутствии начальника отдела кадров Айгунова. Спрашиваю: «Как могло получиться, что на мою должность назначен человек, который ничего не делал два года, а Вы не могли за это время его куда-либо перевести или даже уволить? Считаю, что Вы поступили неправильно, что оскорбительно и для меня, и для тех офицеров, которые идут по «лесенке» за мной, и уже два года в трудных условиях (постоянно в командировке на Балхаше) выполняли честно свои нештатные обязанности испытателей». Ответ: «Мы решили сделать так потому, что пока не нашли ему должности. Думаем, что вопрос будет решен в течение двух месяцев». А за два года не могли решить? Дубовик есть дубик, это не Алексей Сергеевич Калашников или Всеволод Александрович Баврин. Очевидно, до него так и не дошло, насколько грязно он поступил и насколько унизил кандидата наук с пятилетним стажем и уже на 80 процентов подготовленной докторской диссертацией в пределах, выполненных двух НИР: В669 и Д771, запланированных по инициативе командования полигона. Он даже не спросил о результатах моей поездки с переходом в КБ  промышленности, (это же была инициатива Вознюка, а его она совершенно не интересовала). Я ему ответил: «Александр Федорович, это несправедливо, нечестно, поэтому я вынужден отказаться от дальнейшей службы с Вами и уехать в НИИ-4. Официальное приглашение имею давно, но согласия (из-за понижения в должности на 2 – 3 ступени) не давал и не дал бы и сейчас. Но Вы своим оскорбительным решением заставляете меня так поступить». Я понимал, что это удар не только по мне, но и по моей семье, так как по условиям жизни при такой должности попадал в общую очередь на квартиру без всяких льгот. По линии научной была, правда, надежда на договоренность с начальником 5-го перспективного управления об открытии в нем моей научной темы, вне зависимости, где я буду в штате. Это решение всемерно было поддержано НТК РВ в лице Коршункова Е.Е. и Попова В.Г. Освобождаемая же для меня должность находилась в 6-м эксплуатационном управлении, не имеющем отношения к данной работе. Вот текст предписания № 154 от 26 июля 1973 г. командира в/ч 15646: «Предлагаю Вам 30 июля 1973 г. убыть в распоряжение командира в/части 25840 г. Москва для прохождения дальнейшей службы. Срок прибытия 2 августа 1973 г. Основание: Приказ Главкома № 0683 от 2.07.73 г.». Почти месяц продержал меня Дубовик А.Ф., выжимая из меня всё, что возможно, по КСП ПРО. Задержки по НИР Д771 не могло быть, так как отчет по ней был уже отправлен в НТК РВ, НИИ-4 и академию им. Дзержинского как головному исполнителю. А этот месяц оказался решающим, чтобы нанести ещё один удар и по перспективной тематике, и по мне,  как инициатору ее продолжения в НИИ-4.

8. Научно-исследовательская работа в НИИ-4

2 августа 1973 г. прибыл в отдел кадров института, но там уже другой молодой начальник. Нет Вознюка Анатолия Трофимовича, имеющего большой авторитет у командования. Он переведен на более высокую должность в Москву, хотя он сделал все, чтобы достойно меня приняли его кадровики. Далее представился начальнику 6-го управления Казьмину, начальнику 63 отдела (системы управления) Чугрову П.А. Впечатление об их научной подготовке, тем более о перспективе развития РВСН и их систем, нулевое. Это обыкновенные добросовестные службисты войсковой эксплуатации, не имеющие понятий о возможном (в научном плане) развитии этой самой системы эксплуатации. Никаких замыслов в этом плане у Чугрова П.А. совершенно не было. А вот у Бориса Павловича Мартынова, его заместителя, кандидата наук, были совершенно четкие идеи в развитии глобальной системы автоматического контроля ракет и развития на этой основе новых принципов их эксплуатации. Но об этом изложу несколько ниже. Главный вопрос – открытие в НИИ-4 новой темы: развитие и построение автономных бортовых систем прицеливания, о чем была договоренность с полковником Ильиным, начальником 5-го управления. В нем два отдельных отдела: системы управления с гироскопической лабораторией и системы прицеливания. В первом и понятия не имели о бортовом прицеливании (хотя и были там хорошие специалисты), а второй в перспективном плане занимался проблемами наземного гирокомпасирования и стабильностью шахтных сооружений, как базы хранения азимутального направления. Последнее: по существу, задача эксплуатационного правления, но они вопросами  точности не занимались. Заказчиком темы «стабильность» был Главный штаб, а не ГУЭРВ. Таким образом, сама структура построения управлений и их заказчиков не располагала к исследованиям по бортовому прицеливанию. Это и подтвердилось при моей личной встрече с новым начальником 5-го управления (спецнаборовцем августовского призыва) Тимофеевым Ю.С. и его заместителем Стреналюком В.И. Ранее с полковником Ильиным мы встретились на проходной, и он мне показал «бегунок» о его расчете с НИИ-4. По случаю увольнения или перевода он не сказал, но передал, чтобы по нашему вопросу я беседовал с Тимофеевым. И вот состоялась эта беседа. Поскольку я надеялся на серьезный диалог, захватил диссертацию и отчеты по упомянутым выше двум НИР (они были высланы в институт ранее). Предполагал, что буду докладывать о результатах проведенных теоретических и экспериментальных исследований и о планах их дальнейшего проведения с конструктивной реализацией в НИИ АП. Судя по всему, они не знали о глубине и важности проведенных работ и, тем более, не знали о практической подготовке в НИИ АП их реализации. А главное, не только не знали, но и не хотели об этом знать. Их, видимо, никто из заказчиков тем НИР не принуждал открыть новое направление исследований, которое близко подошло к практической реализации. Повышенное чувство отторжения всего того, что сделано в других организациях без вмешательства и руководства со стороны института. Принятие новой темы потребовало бы некоторого изменения штатной структуры двух-трех отделов и некоторого изменения заказчиков тем. Поэтому они решили, что меня больше интересует защита докторской диссертации (видимо, в институте так было принято: тема исследования, а её результат на выходе – диссертация). Не глядя на книги, которые я принес для доклада, Юрий Сергеевич спросил: «Вы хотите защитить докторскую диссертацию?» И это вместо обсуждения дальнейших проблем исследований с их реализацией. Поэтому данный вопрос меня возмутил, хотя еще гироскопическая кафедра академии им. Можайского в конце 1967 – начале 1968 г. предлагала переоформить кандидатскую диссертацию на докторскую. Но я тогда отказался из-за сложного процесса переоформления и рассылки. Мне пришлось на заданный нелепый вопрос ответить таким же нелепым вопросом: «А что, в институте это противопоказано?» Разговор по существу проведенных исследований и их дальнейшего продолжения с зам. МОМ Тюлиным Г.А. получился, а с начальником управления НИИ-4 – нет. В результате и тема развития и внедрения бортовых систем автономного прицеливания окончательно была заблокирована, несмотря на настойчивые требования НТК РВ. Ведь данные системы практически не требовали особых финансовых затрат. Вот в этот бы момент мне необходимо было вспомнить наказ заместителя МОМ Г.А. Тюлина: «…Если где-то у Вас будет плохо с переводом, работой – звони мне, не стесняйся!» и позвонить ему. Но я находился в таком трансе, когда отвергнута проблема, которой я посвятил более 10 лет исследований, и она уже близка к практической реализации, мое понижение в должности на 2 – 3 ступени ради ее продолжения, а также отсутствие жилья для семьи, контейнер с вещами на подходе, которые некуда девать, – в этих условиях можно забыть всё. Пришлось написать рапорт на очередной отпуск и в нем заняться решением бытовых проблем.

Вспоминая теплоту приема Георгия Александровича, сейчас (март 2009 г.) задаю себе вопрос: «Но почему же я к нему не обратился?» Ведь все могло повернуться иначе: и вопрос о переходе в НИИ АП еще не был закрыт (мы же там настроили систему, и они получили хороший результат), так как сотрудники лаборатории хотели убедить Лапыгина в необходимости моего перехода к ним. Ведь разработали же они бортовую СПр на ракете 15А16 (РС-16Б) на том же принципе: «север – юг», но в более простом варианте с применением уже вычислительной техники на борту, которой у нас в 60 годы не было. Да и семейный бытовой вопрос мог быть решен быстрее и лучше при его помощи. Не мог понять Юрий Сергеевич или не хотел, что системы подвижных комплексов на базе их любимых наземных гирокомпасов с поляризационным каналом для передачи азимута по вертикали потребуют огромных финансовых затрат. С этой целью функционировал огромный киевский завод «Арсенал», выпускавший (если бы поставить нашу бортовую СПр) ненужную продукцию. И как здесь не вспомнить не принятый на вооружение подвижный БРК РТ-15 с ракетой 15К96 и гиростабилизатором К-300. Необходимая точность уже тогда была получена, а быстродействие к этому времени было уже решено в упомянутой выше лаборатории НИИ АП. Не мог я понять и в момент нашей беседы, и в процессе моей дальнейшей службы в НИИ-4 до ее окончания (декабрь 1987 г.), почему (как будто умный спецнаборовец 2-го призыва Тимофеев Ю.С.), занимая весьма высокие должности, не мог понять актуальность бортового прицеливания. Все это мог понять и обсуждать со мной на равных бывший зам. начальника института, а потом зам. МОМ Тюлин Г.А., а Юрий Сергеевич, занявший позднее его должность в институте, нет. Даже в момент получения авторского свидетельства № 113869 от 6.3.1978 г. на совместное изобретение по наземному гирокомпасу с двумя его сотрудниками (Анисиным А.Ф. и Мохоровым Г.Н.), в которое я внес элементы бортового прицеливания, он только отметил: «Это содружество двух управлений». У Мохорова я был, кажется, оппонентом или руководителем диссертации. И это, очевидно, произошло потому, что он руководил научно-исследовательской работой в интересах продвижения по службе больше, чем в интересах РВСН. Не пройдя боевую практику испытаний на полигоне, он не мог видеть и понять всей проблематики войск и промышленности (в том числе и финансовой). О заблокированной им моей НИР за все 14 лет он не вспомнил ни разу, так как, очевидно, считал ее ненужной мелочью.

А что Малышев? Остался на занимаемой должности СНС и руководителем небольшой группы сотрудников в управлении эксплуатации, в котором не было ни одной перспективной НИР. Более того, и не было методики оценки технического состояния и надежности систем прицеливания. А оценивать надо было СПр всех РК, находящихся на боевом дежурстве. Очень часто приходилось быть и на заводе «Арсенал» в г. Киеве. Однажды случайно мои сотрудники (Прохницкий В.И., Вехова Л.Б.) оказались там в момент чернобыльской аварии. В феврале 1978 г. после увольнения безграмотного Чугрова П.А., Мартынов Б.П. совершенно правильно поступил, создал штатную лабораторию ККП и СПр и назначил меня ее начальником . По этим системам (особенно по ККП) поступал из войск значительный объем информации об их точностных параметрах, которую необходимо было обрабатывать по соответствующим методикам (то, что мы делали и на полигоне в отделе «Анализа»). Одновременно с назначением мне присвоили ученое звание  «Старшего научного сотрудника» (равное званию доцента). Заслуга Бориса Павловича состояла также и в том, что он открыл новую весьма важную и перспективную тему. Сущность ее заключалась в том, чтобы усовершенствовать систему контроля всех приборов и агрегатов БРК, автоматическую передачу ее в ВЦ НИИ-4, математическую обработку с выработкой оптимального решения на последующую эксплуатацию каждой ПУ, т.е. уход от календарной системы обслуживания. Естественно, такая система эксплуатации была поддержана и новым начальником отдела Мельниковым Игорем Тимофеевичем, и начальником управления Крыловым Владимиром Николаевичем. Тема была поддержана и командованием ГУЭРВ в лице генерала Ряжских А.А. с его личным участием в исследованиях. Особенно эта тема была актуальна для подвижных БРК, методические основы для них в первую очередь и начали разрабатывать. Эффективность боевого применения БРК в первом, ответно-встречном и ответном ударах – эта-та новая проблема и одновременно база оптимизации системы контроля БРК стала моим вторым (после бортового прицеливания) весьма интересным направлением исследований. За научные достижения в этой области в мае 1984 г. мне присвоено воинское звание «полковник», на ступень выше занимаемой должности . Важность этой темы заключалась в том, что необходимость снятия с боевого дежурства для проведения любого вида проверки (регламента) проводилась уже не в календарные сроки, а по реальному техническому состоянию. В конечном счете это могло привести к сокращению времени снятия с БД РК и обслуживающего их личного состава. Но, пожалуй, главным в развитии этого научного направления – открытие новой для конструкторских бюро работы по совершенствованию систем контроля и передачи этой информации в ВЦ НИИ-4. За передачу информации отвечало КБ «Импульс», которое было и определено головным среди конструкторов системщиков. Ввиду отсутствия в ЦНИИМАШ специалистов в этой области (а обычно они были головными при работе с КБ), тему передали НИИ-4, а в нем 61, а по существу 63 отделу, так как 61 отдел не работал ранее (да и не мог ввиду отсутствия специалистов) в этом научном направлении. Финансировало тему знакомое нам МОМ. Работа началась в 1985 году. И опять, но уже к концу службы, мне выпала научная удача: работать по существу с известными мне конструкторами и в том направлении, где я уже имел большой задел. Поэтому мне пришлось, естественно, при полной поддержке Крылова В.Н. и Мельникова И.Т., стать ведущим исполнителем данной темы. Эта перспективная работа выполнялась мной не только до увольнения в запас, но и после – уже научным и старшим научным сотрудником 61 отдела. Возможно, если бы Л.И. Волкову серьезно доложили по этой теме, то и увольнение могло не состояться. В то время еще действовало указание Ф.Ф. Устинова, как Министра Обороны: «Если Вам нужен офицер, то пусть служит, невзирая на возраст». А что эта тема была очень важна для страны, нам сообщил один из заместителей все того же МОМ (фамилии не помню). При обсуждении вопросов финансирования он вдруг спросил нас (мы были у него с начальником 61 отдела ДТН Шапраном В.С.): «А не будет ли Ваше Верховное командование против такой работы, когда поймет, что реализация этих исследований приведет к сокращению личного состава, а, следовательно, понижению категорий командного состава в войсках?» Естественно, что на нашем уровне (а я был уже гражданским СНС)  мы не могли ответить на этот вопрос. Данная работа продолжалась до распада СССР, когда были ликвидированы союзные министерства, в том числе и МОМ, а мы (служащие СА) были уволены по сокращению штатов в марте 1992 года.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ.

Так в результате и закончилась моя научная деятельность во имя развития и совершенствования РВСН, а не во имя роста по служебной лестнице. Для меня было главным творческое мышление, разработка новых, неизвестных в науке проблем. Мной в общей сложности на полигоне Капустин Яр, и в НИИ-4 разработано 112 научных трудов и 5 изобретений, 4 из которых прямо или косвенно посвящены в основном бортовым системам прицеливания. Основная доля научных трудов, кроме научно-методической базы оценки ЛТХ систем ракет, также посвящена бортовым СПр. Уместно здесь привести стихи, которые на прощание сочинили сотрудники отдела и подарили в день увольнения из Советской Армии.

Сегодня говорим: «Евгений Павлович, до свиданья!

До новых встреч на болшевской земле.

Мы произносим Вам слова признанья

За то, что Вы служили и науке, и стране!

Сегодня говорим Вам искренне и без стесненья,

Спасибо, низкий Вам поклон

За то, что сделали Вы для 6-го управленья,

За верный курс, за труд и справедливый тон!

За то, что нас порой критиковали,

Учили недостатки устранять,

Позвольте Вас от имени отдела

От всей души поблагодарить и искренне обнять!»

 Эти стихи для меня важней и ценней любой благодарности начальника института Л.И. Волкова потому, что он, в отличие от Е.Б. Волкова, разбирался больше не в науке, а в строевой подготовке. А вот сотрудники правильно поняли и оценили мой характер, полученный в трудных условиях на полигоне (да и в институте) научный опыт, а главное – его направленность. Действительно, после окончания академии им. Ф.Э. Дзержинского служба на полигоне в течение 19 лет была тяжелой, подчас опасной, но интересной, какой-то возвышенной, особенно на стартовой позиции. Да и в семейном плане она была трудной в быту. Но психологически мы, спецнаборовцы, были довольны тем, что находились на передовом рубеже повышения обороноспособности нашей Родины. Но некоторые жены лейтенантов, проживавших до замужества в Москве или Ленинграде, не выдерживали тех бытовых условий, которые существовали в городке. Хотя надо отдать должное Вознюку В.И., который сумел построить для женатых «академиков» два новых 8-квартирных дома по 18 комнат в каждом. В результате 36 семейных офицеров (в том числе и я) получили благоустроенное жилье – по одной комнате (без детей по 13 м²). С детьми были офицеры (как правило, фронтовики), кончившие полный курс академий им. Жуковского и Куйбышева. Конечно, не было у нас ни газа, ни теплой воды, только керосинки на кухне и дровяные колонки в ванной. Жены (пока не работали) жили колхозом, помогая тем, у кого были или появлялись дети. Об этом периоде жизни молодых семей хорошо и уместно привести слова песни из спектакля Булгакова «Семья Турбиных».

Целую ночь соловей нам насвистывал,

Город молчал, и молчали дома.

Белой акации гроздья душистые,

Ночь напролет нас сводили с ума.

Сад весь умыт был весенними ливнями,

В темных оврагах стояла вода.

Боже, какими мы были наивными!

Как же мы молоды были тогда!

Годы промчались, седыми нас делая,

Где чистота этих веток живых?

Только зима да метель эта белая

Напоминают сегодня о них.

В час, когда ветер бушует неистово,

С новою силою чувствую я:

Белой акации гроздья душистые

Невозвратимы, как юность моя.

Эта песня очень подходит к нашей жизни на полигоне еще и потому, что там в городе было посажено много акаций, которые с течением времени стали большими деревьями. В одну из холодных зим (примерно с 1970 по 1971 г.) только вымерзло 10 тыс. деревьев. Однако служба есть служба, и она не возле дома, квартиры, а на площадках за 20 км (техническая позиция), и до 40 – 50 км другие две технические и более 10 стартовых позиций. Но молодой энтузиазм, желание повышения своих знаний с целью обеспечения научно-технического превосходства нашего ракетного вооружения над аналогичным США, воодушевляли нашу службу испытателей. Выше я уже отмечал, что по темпам достижения дальности баллистических ракет мы опережали США. Холодную войну развязал не СССР с И.В. Сталиным во главе, а Г. Трумэн (временный президент США) с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем после смерти Ф. Рузвельта. Рузвельт же весьма положительно относился и к И.В. Сталину, и к СССР, о чём можно судить по их переписке в годы Великой Отечественной войны. Считаю, что спецнаборовцы в целом достаточно полно и самоотверженно выполнили задачу по созданию и развитию ракетного вооружения и совместно с нашей промышленностью обеспечивали опережающий рост (в 50 – 60 годы) боевых возможностей наших баллистических комплексов. СССР в основном за счет РВСН гарантировал мирную жизнь как наших народов, так и народов Восточной Европы. Согласно договору с США СНВ-1 (1991 года) СССР имел 10271 боевых зарядов, а США несколько больше – 10563, что обеспечивало по расчетам в первом ударе поражение 2110 целей в США и 2633 цели в СССР. После же 1991 года по СНВ-2 это соотношение резко изменилось в пользу США: всего 329 целей в США и (почти столько же, что и было) 2101 целей в РФ, соответственно, то есть боеспособность США по сравнению с РФ возросла в 6,4 раза. Вот так руководили наши Президенты и Министры обороны страны. А что происходит при мебельщике Сердюкове сейчас – можно только догадываться. Забывают или не знают ответственные за оборону страны руководящие лица слова одного из недавних президентов США (Р. Рейгана или Буша-старшего): «Кто бы ни руководил Россией (коммунисты или капиталисты), она всегда останется нашим стратегическим противником». И этой доктриной США руководствуется и по сей день (2009 г.) вне зависимости, от какой партии (республиканской или демократической) избран президент. Но особенно беспокоит то, что им удается вести за собой по этому пути большинство стран Европы и даже некоторые бывшие республики СССР. А как понимать заявления бывших Госсекретаря США Олбрайт и премьер-министра Великобритании Тетчер: «Как несправедливо, что Россия имеет большую территорию, богатую природными ресурсами, и малое количество населения». Изменить это политические противостояние с разрушенной промышленностью и сельским хозяйством, финансово-олигархическим способом управления государством сегодня Россия не сможет. Обобщая все сказанное, хотелось бы в заключение привести выдержки из интервью И.В. Сталина, записанное в 1939 г. первым послом Советского Союза А.М. Коллонтай. Уж очень высказанный прогноз Сталина, опубликованный в книге В.В. Карпова «Генералиссимус», отражает нашу жизнь сегодня.

«…Сионизм, рвущийся к мировому господству… все еще рассматривает Россию как варварскую страну и как сырьевой придаток… Он всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться… Сила СССР в дружбе народов. Острие борьбы будет направлено прежде всего на разрыв этой дружбы, на отрыв окраин от России… С особой силой поднимает голову национализм… Появится много вождей – пигмеев, предателей внутри своих наций. В целом развитие в будущем пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми… И все же, как бы ни развивались события, но пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к деяниям и победам нашего социалистического Отечества. Новые поколения поднимут знамя своих отцов и дедов. Свое будущее они будут строить на примерах нашего прошлого».

Заключение В.В. Карпова: «Очень мудрый и прочный был человек. Да, культ личности был, но и личность была! Ах, как нашей многострадальной России-матушке сегодня не хватает такой личности!»

Так уж получилось, что мы начали службу в 1953 году в дни смерти и похорон И.В. Сталина, подписавшего 13 мая 1946 г. фундаментальное Постановление СМ Союза ССР о развитии реактивного вооружения, которое мы выполняли на протяжении всей службы, а кончили службу в период 50-летия приведенного его прогноза о развитии страны. Возможно, что и в вопросах развития вооружения для защиты Родины новые поколения будут брать пример с нас, спецнаборовцев 1953 года.

Малышев Е.П., Ветеран Великой Отечественной войны и военной службы, полковник в отставке.

 Март 2009 года

 Перечень литературы, использованной при написании очерка:

1.      А. Шаблин, В. Гигорьев, Революцией призванный

Очерки истории Ковровского орденов Ленина, Октябрьской революции, Трудового Красного знамени

завода имени В.А. Дегтярева

Ярославль, 1977г.

2.       150 лет Военная инженерная орденов Ленина и Суворова академия имени Ф.Э. Дзержинского

Очерк истории под общей редакцией генерал-лейтенанта Тонких Ф.П.

Москва, 1970г.

3.      50 лет впереди своего века (1946 – 1996)

Российское космическое агентство

Международная программа образования

Москва, 1998г.

4.      Е.Б. Волков, А.А. Филимонов, В.Н. Бобырев, В.А. Кобяков

Межконтинентальные баллистические ракеты СССР (РФ) и США

История создания, развития и сокращения

Под редакцией доктора технических наук профессора Е.Б. Волкова

1996г.

5.      Филимонов В.И.

Космический календарь, 1999г.

Москва, «Путь», 1998г.

6.      Газета «Калининградская Правда», 13 января 1998г.

г. Королев, Московской области

7.      Газета «За новую технику», 24 апреля 1998г.

РКК «Энергия», г. Королев Московской области