Это произошло в феврале 1953 года. Вернувшись в ЛИАП (Ленинградский институт авиационного приборостроения) после зимних каникул я узнал, что многих моих сокурсников (5 курс) собираются призвать в армию. Сначала не поверил: тема диплома уже определена, остались считанные месяцы до получения звания инженера-радиста. Вскоре слухи подтвердились. В институт приехал офицер в морской форме, член ЦК КПСС, который поодиночке вызывал  студентов на беседу. Анкеты и ведомости успеваемости лежали на столе. Очевидно, они уже были изучены, поэтому беседа была краткой:

- Фамилия, имя, отчество?

- Мальков Вадим Тимофеевич.

- Хотите служить в армии?

- Я хочу заниматься разработкой или производством радиоаппаратуры.

- Этими вопросами вы можете заниматься и будучи офицером.

- Но...

Никаких "но", этого требует обстановка. Международная. И вот повестка из военкомата, замена паспорта на какую-то бумажку и предписание явиться в Военную Артиллерийскую Инженерную Академию в Москве. Паники не было. Была растерянность, пугала неизвестность будущего, было сожаление нереализованных перспектив повышенной стипендии, интересной темы диплома (радиотелеуправление). Утешало одно - нас было много, и со мной был ближайший друг по институту.

Вагон полон студентами. Рано утром голосом Левитана передано экстренное сообщение - первый бюллетень о состоянии здоровья И. Сталина. Говорю об этом соседям по купе. На меня зашикали: "Думай, что говоришь!" Через час все знали - случилось непоправимое, тяжело болен "отец всех народов".

Старинное здание академии, длиннющие коридоры, кое-где перегороженные металлическими, решётчатыми дверьми, контролёры.

В подвальном этаже баня, в предбаннике помывшаяся смена переодевается в офицерскую форму без погон: х/б, сияющие хромовые сапоги, хрустящие кожей ремни, нательные рубахи и (о, ужас!) кальсоны. Мыться спешили: вдруг нам не достанется это новое офицерское благолепие! Долой изношенные дядины ботинки, полу истёртый лыжный костюм, в котором я ходил и на занятия в институте и посещал театры...

Начальник курса, подполковник, присматривается к нам, кое с кем беседует, выбирает лидера из тех, кто расторопнее, погорластее.

В один из первых дней начальник вновь созданного факультета генерал Нестеренко (впоследствии — начальник полигона Тюра - Там) в актовом зале собирает новобранцев и говорит, что нам предстоит заниматься "сверхдальнобойной артиллерией". Снаряд такой артиллерии мы увидели в зале Циолковского - это была ракета ФАУ-2, огромная сигара грязно-зелёного цвета. Не верилось, что сложная машина предназначалась всего лишь для разового применения. Наверно, тогда мы испытывали те же чувства, какие испытал главный двигателист, соратник С.П. Королёва, Глушко, когда ещё в Германии в 1945 году, вылезая из камеры сгорания ФАУ-2, произнёс: "Этого не может быть!"

В один из первых дней в Академии, в кинозале мы по радио слушали траурный митинг на похоронах И. Сталина, запомнились неоднократно повторяемые слова Берии:

"Кто не слеп - тот видит..." А накануне нас одели в чужие шинели (своих ещё не было) и направили в оцепление около редакции газеты "Известия" с задачей не пропустить к Колонному залу с гробом толпу желающих проститься. Это было трудно, иногда толпа прорывала нашу цепь, оставляя на улице цветы, венки, галоши, шапки, сломанные и порванные лозунги. В Колонный зал нас водили строем всей академией, первый раз видели вождя, а не его изображение. Почётный караул, соратники, траурная музыка, многие искренне плакали...

Начались занятия. Теоретически по общей радиотехнике мы были подготовлены достаточно хорошо. Однако специфика применения радиосистем требовала дополнительных знаний, поэтому для чтения лекций привлекались преподаватели и разработчики аппаратуры различных НИИ и ВУЗов. Запомнился обрусевший француз Пётр Жакович Крисе из ОКБ МЭИ, который будучи застенчивым интеллигентом, смущённо наклонив голову, произносил: "Садитесь, пожалуйста" вместо "Товарищи офицеры!" Интересны были и лекции по новым дисциплинам. На занятиях по теории полёта звучали новые термины: тангаж, рыскание, вращение, вместо привычных для нас и более подходящих по смыслу пикирования, кабрирования, скольжения, крена. Всё потому, что наша ракетная техника базировалась на артиллерийских понятиях вместо авиационных (как в США), наверное, в честь наших прославленных "Катюш". Или, "внешнетраекторные измерения" предполагают наличие внутренней траектории (внутри артиллерийского ствола, без которого управляемые ракеты обходятся).

Уже через полгода учёбы - войсковая практика на полигоне с почтовым адресом "Москва-400". По слухам — это страна "Лимония". Поезд вне расписания Москва - Астрахань №49 БИС, новые цельнометаллические купейные вагоны. Красота по сравнению с багажными полками при поездках в студенческие годы. В Баскунчаке эшелон меняет маршрут и направляется в сторону Сталинграда до станции Капустин Яр и далее по выжженной голой степи к площадке №2. Пахнет полынью. В балке около пл.№1 нам приготовлены войсковые палатки. Рядом огневой стенд, на котором в 1947 году проводились огневые испытания немецкой ракеты ФАУ-2 (А4). Днём жара, ночью прохладно, а то и холодно. Сходили в Солянку за тёплыми арбузами и твёрдыми зелёными грушами. Когда утолили жажду арбузами, слышим голос А.М. Мишина (впоследствии полковник, заместитель начальника 3-го управления): "Ребята, теперь давайте косточки выплёвывать!"

Около МИКа бросились в глаза крышки канализационных люков с надписями на немецком языке "Крупп". В лабораторных помещениях МИКа удивило обилие немецкой аппаратуры и приспособлений, шикарный цейсовский эпидиаскоп, позволяющий проектировать на большой экран схемы, страницы книг. Немецкие полевые телефоны в футлярах из толстой, ещё не ободранной кожи.

В помещениях для занятий было жарко и душно, клонило ко сну. Тем не менее, мы получили представление о том, чем придётся заниматься в будущем.

Самое глубокое впечатление от практики, оставшееся в памяти на всю жизнь, — это наблюдение за пуском живой настоящей ракеты.

Вот как описывает это событие мой однокурсник по академии А. Гринь в своей книге "Спецнабор".

Нас подвели к окопам. От земли идёт острый запах полыни и сухой пыли. В трёхстах метрах в лучах прожекторов стоит ракета Р-2, выкрашенная в зелёный армейский цвет. Даже с такого далёкого расстояния вид ракеты был довольно внушительным, вместе с пусковым столом её высота составляла более 16 метров, а широко раскинувшееся оперение хвостовых стабилизаторов придавало ей мощь.

До нас доносится деловой шум стартовой позиции: гул моторов тяжёлых артиллерийских тягачей (АТТ), прогревающих мощные двигатели перед эвакуацией цистерн и установщика, от непрерывно работающей автономной электростанции на бензоагрегате. Доносится натужное гудение работающих топливных насосов заправщиков. Слышны команды по громкой связи. Все эти звуки перекрывает грохот мощной автомобильной компрессорной станции, закачивающей сжатый воздух для предстартового наддува топливных баков ракеты. Верхняя половина ракеты побелела от жидкого кислорода, с обшивки ракеты срываются белоснежные хлопья.

Эвакуируется наземное оборудование, гаснут ближние прожектора. Даже среди нас наступает напряжённая, тревожная тишина…. Неожиданно слышен щелчок, протяжный звук высокого тона, парение кислорода у корпуса ракеты прекратилось. Доносятся какие-то непонятные звуки, что-то там в ракете ожило, забилось, и вдруг внизу появляется пламя-вспышка, и мгновенно в хвосте ракеты с резким хлопком возникает огненная струя, которая взмывает вверх, охватывая зелёный корпус.

Вырвавшаяся из сопла огромная струя огня растекается по бетонной площадке, рёв двигателя бьёт по перепонкам, рёв переходит в рокот, с корпуса осыпается белая шуба. Кажется, что и земля и наши нервы, а может быть и  ракета, не выдержат этого грохочущего моря огня.

Рёв двигателя ракеты уже нестерпим. Наконец из огня и клубов пыли появляется корпус головной части, а затем и тело ракеты, её многотонная масса, сперва нехотя, отрывается от пускового стола. Кажется, что вот-вот сгорит в пламени. Это наваждение сразу пропадает, т.к. корпус стремительно набирает скорость, и рвущаяся в небеса ракета с белым факелом огня на хвосте начинает постепенно уменьшаться, удаляясь в бездонную высь неба. Вся наша группа, как один человек, испытывает одни и те же чувства, стоим, и заворожено смотрим вверх, задрав головы туда..., где гений человечества разжёг космический огонь. Теперь космос, звёзды стали ближе..."

В течение многих лет  служба на полигоне (1954-1981 гг.) мне довелось наблюдать многие пуски различных ракет, в состав боевого расчета (не всегда боевого) я входил около 800 раз. Но впечатления от первого пуска живы и сегодня.

Возвращаемся в академию, здесь нас ждёт радостная весть: отменены Госэкзамены по основам марксизма-ленинизма. Офицеры кричали "Ура" и в воздух бросали конспекты (конечно далеко неполные).

Госэкзамены, и вот мы уже не техники-лейтенанты, а дипломированные инженеры-лейтенанты. Выпускники с красным дипломом получили двойной оклад - родители в восторге, особенно мать, когда я небрежно бросил на стол пачку зелёных трёхрублёвок со словами: "Это на расходы".

Отпуск пролетел быстро, приятно, весело (одновременно собрались в Арзамасе многие школьные друзья). Беспокоили только мысли о дальнейшей судьбе: ведь распределение уже состоялось и мне предстояло служить в той самой «Москве-400». Распределились около 500 лейтенантов: в НИИ, преподавателями училищ в городах Ростове, Камышине, военпредами на заводы и КБ, имеющие жильё остались в Москве в Академии и стали позже преподавателями, учёными... Как тут не позавидовать: утешало только, что капьярцев было много (более 100 человек) и, кроме того, среди них были и весьма авторитетные офицеры, в том числе золотой медалист В.А. Бородаев, добровольно изъявивший желание служить на полигоне. Это был талантливый, широко эрудированный инженер, только из-за скромности не ставший ученым.

Ещё в первом семестре, выполнив курсовую работу, Бородаев получил такой письменный отзыв руководителя темы, профессора, доктора технических наук Е.К Мошкина: "Материал достоин выдвижения для защиты на степень кандидата технических наук" (Е.К. Мошкин работал с одним из пионеров ракетной техники Ф.А. Цандером). Бородаев был единственным, кому при выпуске было присвоено звание старшего лейтенанта. Генерал В.И.Вознюк только ему, несмотря на то, что он был одинок, предоставил отдельную квартиру. Он быстро продвигался по службе, стал полковником, начальником отдела анализа. В.А. Бородаев рано ушёл из жизни из-за наследственной болезни, знал об этом и говорил мне, что рассчитывает дожить до 45 лет, но этот скромный прогноз не оправдался. Сейчас его тело покоится на закрытом кладбище полигона (пл. 13)...

Итак, в июле 1954 года поезд везёт меня на станцию Капустин Яр ("Разъезда 85 км" тогда ещё не было).Фургон на шасси грузовика с трудом вместил приезжих и через село привез на площадь у Дома офицеров, которую пересекает узкая однорядная бетонка мимо памятника Сталину. Площадь ещё не заасфальтирована, а солидное здание штаба достраивается.

Поселили в приспособленном под общежитие двухэтажном доме, в одной комнате по 4 человека, есть балкон, кухня, ванная с дровяной колонкой.

Столовая в деревянном бараке, напротив теперешнего ресторана, великое множество мух, на стёклах плакаты: "Дизентерия - болезнь грязных рук!". В буфете арбузы, вобла. Мягко говоря, не очень уютно. Буквально, через несколько дней открывается столовая (сначала №б, потом "Родная хата", а теперь ресторан). Столики чистые, светло, молодые официантки... Настроение заметно повышается.

Первые несколько дней нас не трогают, обживаемся, осматриваем небольшой город: западная граница - ул. Мира. Иногда ходили на сельский рынок, заваленный овощами, фруктами, рыбой. В уголке рынка деревянный сарайчик с вывеской "Кизлярский сухой виноградный вино". Хозяин с кавказской внешностью зазывает попробовать. Не всегда мы отказывались...

Наконец нас увозят мотовозом на уже знакомую нам площадку №2. Мотовоз – это два дачных вагона, локомотив - небольшая 4-х колёсная автодрезина. Позднее появился ещё один товарный вагон с чугунной печкой посредине и садовыми скамейками по стенам. Было холодно, но весело: А. Мишин читал вслух Ильфа и Петрова.

Ещё позднее мотовоз превратился в поезд на тепловозной тяге, и маршрут его продлился до пл. 4 "н". А название "мотовоз" сохранилось до сих пор, и даже было заимствовано полигоном Байконур.

Сначала я ещё московским приказом был назначен "старшим офицером" в испытательный отдел телеметрии. Меня смущало отсутствие в названии должности слова "инженер", это пахло чем-то командирским, к чему я не имел никакого стремления. Оказалось, что эта должность соответствует по рангу ведущему инженеру или начальнику лаборатории. На таких должностях в отделах стояли умудрённые опытом испытаний солидные офицеры, с двумя просветами на погонах, многие фронтовики и участники первого пуска. В такой компании состоять "салаге" как-то неудобно. К счастью, уже через некоторое время произошла коррекция приказа о назначении, и я стал старшим инженером-испытателем, как и многие из нашего потока.

Мне, наверное, повезло. Ещё в академии я заинтересовался системой телеконтроля (СТК), и вот я в отделе телеметрии. Работа нравилась, приходилось заниматься не только соответственно СТК, но и результатами измерений, а это значит, что нужно было знать и объект измерений, то есть в достаточной степени — и системы испытываемых ракет.

Интенсивность испытаний была очень высокой. В тот период проводились контрольные отстрелы серийных партий ракет Р-1, Р-2, Р-11, лётно-конструкторские испытания' (ЛКИ) крылатых ракет (для ВМФ), ЖИ ракет Р-5, позднее Р-5М, предназначенных для доставки ядерных зарядов, вертикальные пуски с научной аппаратурой и животными на борту, ракет Р-1А, Р-2А, Р-5А по программам Академии Наук.

Запомнились испытания на технической позиции с собачками на борту. Отсек с животными устанавливался вертикально в~ высотной части МИКа пл.2, контейнеры с первыми "космонавтами" крепились к тросам, которые в свою очередь - к стенам МИКа. При комплексных проверках вырабатывалась команда на отстрел контейнеров. Сразу после хлопков пиропатронов во всех помещениях МИКа слышался звонкий и продолжительный лай напуганных собачек.

Мы радовались, когда после удачных пусков собачки весело бегали на поводках по площадке. Были и печальные случаи. При отказе парашютной системы спасения в МИК привозили деформированные контейнеры, в которых видна была окровавленная шерсть., Освоение космоса потребовало первых жертв...

Наиболее ярким и существенным событием моей жизни было участие в работе при запуске первого ИСЗ, хотя пуск, как известно, был осуществлен с полигона Байконур. Наша же задача состояла в том, чтобы принять и зарегистрировать информацию с последней ступени ракеты Р-7 (первой межконтинентальной ракеты) нашими радиотелеметрическими системами.

Подготовка расчёта проводилась заблаговременно. Однажды (октябрь 1957 г.) меня вызвал начальник отдела полковник В.М. Эйбшиц и сказал, что предстоит выполнить особо важное секретное задание. В штабе на пл. 10 мне вручили радиоприёмник "Балтика", морской, сияющий золотом, в красивом, оббитом внутри красным бархатом, футляре, хронометр, компас и таблицу с целеуказанием. Беглый просмотр таблицы показал, что нам предстоит принимать сигнал с объекта, описывающего отрезок дуги с началом и окончанием на линии горизонта. Орбитальный объект? Да это же спутник, о котором было много сообщений в СМИ! Потренировали расчёт управления антенны с компасом и секундомером, ещё раз тщательно проверили и настроили приёмную станцию.

И вот, наконец, команда на выезд. Время не "мотовозное", поэтому начальник штаба полигона полковник Шлыков выделяет нам свою служебную машину "Победа", которая доставляет нас на позицию размещения станций, этот примерно на расстоянии 1 км от пл.84. Завели бензоагрегаты с генераторами электропитания двух станций, проверили связь и прохождение меток времени от службы единого времени (СЕВ). А сигналов готовности что-то нет. Через некоторое время принимаем команду "Отбой", пуск не состоялся.

При следующем выезде 4 октября 1957 г. команды готовности соответствуют назначенному времени старта. По команде "Старт" запускаем секундомер хронометра, направляем антенну в ожидаемую точку начала приёма. За несколько секунд до прогнозируемого начала приёма включаем протяжку фотоблоков для начала регистрации измеряемых параметров на киноплёнку. Напряженно вглядываемся в сигнал на индикаторе приёмника. На фоне шумов появляются первые признаки полезного сигнала. Подстраиваем приёмник и вдруг на блоке визуального наблюдения устанавливается чёткая "картинка" измеряемых параметров! Первый спутник земли на орбите! Радости нашей нет предела.

Сеансы связи продолжились ещё несколько раз, до израсходования бортовых источников питания.

Как вспоминает Б.Е. Черток (соратник С.П. Королёва) в своей книге "Ракеты и люди", неожиданный триумфальный успех произвёл в Вашингтоне эффект разорвавшейся бомбы. Специалистов Пентагона потрясло не научное значение спутника, а ставший для всех очевидным факт создания в СССР многоступенчатой межконтинентальной ракеты, против которой была бессильна ПВО.

Но состояние эйфории у ракетостроителей длилось недолго. Хрущёв пригласил Королёва, Келдыша и намекнул, что необходим космический подарок к 40-ой годовщине Октября. Королёв возражал: осталось меньше месяца. Повторять такой же пуск не имело смысла, а разработать и подготовить другой спутник просто невозможно. Королёв опасался: этот предпраздничный подарок может закончиться очередной аварией и тогда будет быстро забыта с таким трудом одержанная победа. Но Хрущёв был неумолим. Политический успех и ещё сенсационный космический пуск для него были важнее доводки межконтинентальной ядерной ракеты.

 И вот 12 октября было принято решение, которое стало смертным приговором для одной из ещё не выбранных в тот момент беспородных собачек. Вошедшая в историю Лайка была выбрана военным врачом В. Яздовским дней за 10 до пуска.

Опыт высотных пусков собак на ракетах у нас уже был. Но тогда речь шла о герметичных кабинах-лабораториях, обеспечивающих 1-2 часа жизнедеятельности. Теперь требовалось без всякой предварительной отработки создать экспериментальную космическую лабораторию, невозвращаемую на Землю, позволяющую изучить собачку. За всем, что будет происходить в космосе, можно следить только по телеметрии.

Пуск, посвящённый 40-летию Октября, состоялся 3 ноября 1957 г. Источников электропитания хватило на 6 суток. С окончанием запасов электроэнергии должно было закончиться и жизнеобеспечение собачки.

Телеметрические станции нашего полигона были привлечены к работам по этому пуску. Для оперативного контроля жизнедеятельности животного к нам был прикомандирован майор медицинской службы из Москвы. При появлении "картинки" параметров даже мы, далёкие от медицины, поняли, что Лайка жива, столбики на экране ритмично менялись по высоте в такт с пульсом и дыханием. "Собачий" доктор был в восторге. Однако при этом из очередных сеансов мы увидели, что столбики безжизненно остановились, Лайка погибла на орбите.

Тем не менее, эксперимент *был удачным, американцы вновь посрамлены. Только английское общество защиты животных выразило протест по поводу мученической гибели Лайки. В ответ на это наша табачная промышленность срочно выпустила сигареты "Лайка" с изображением на упаковке этой симпатичной собачки.

На радостях майор-медик предложил отметить это событие бутылочкой коньяка, но начальник отдела отказался, по-видимому, по педагогическим соображениям - неудобно приобщать к подобным мероприятиям желторотых лейтенантов.

Интенсивность испытательных работ возрастала. Многим офицерам приходилось оставаться на тех. позиции и в ночное время. За ними были закреплены места в гостинице. А когда и этих мест не хватало, на пл.2 был "приквартирован" специальный состав пассажирских спальных вагонов. Купе двухместные, чистота, всё блестит, свежее постельное бельё. Правда, "удобства" во дворе. Предполагаю, что это были те самые вагоны, в которых осенью 1947 года прибыли в Капустин Яр испытатели под руководством С.П. Королёва для подготовки и пуска баллистических ракет ФАУ-2 (А4).

Наступил 1959 год, год создания РВСН. Начались работы по созданию шахтных пусковых установок.

Для решения этой задачи была предназначена ракета Р-12, разработанная КБ М.К. Янгеля. Эта ракета с дальностью более 2000 км прошла ЛКИ на нашем полигоне и стала основным видом вооружения РВСН.

Ракета Р-12 была предназначена для запусков с наземного пускового устройства, на которое она устанавливалась в незаправленном виде с пристыкованной головной частью. Общее время подготовки к пуску составляло более 3 часов. При современных средствах разведки, особенно космических, обнаружить место старта и нанести упреждающий удар по стартовой позиции противнику не составляет особой трудности. Поэтому защита стартовой позиции является всегда актуальной задачей. Один из способов защиты - размещение пусковых установок в шахте.

Возможность пуска из шахты и проверялась на нашем полигоне. Задача оказалась непростой. Оказывается, на определённой глубине в нашей местности встречаются плывуны, и строительство шахты в таких условиях вызывает большие трудности, требующие спец. оборудования. Поэтому было решено соорудить в районе пл.4"с" насыпной холм, в котором монтировался стальной стакан для размещения незаправленной ракеты с помощью крана.

Для нас, телеметристов, возникла тоже непростая задача: как обеспечить предстартовый приём и приём при движении ракеты в шахте? Ведь бортовая антенна почти полностью экранирована металлическим стаканом шахты. Выход был найден: внутри стакана вдоль образующей цилиндра устанавливалась дюралевая труба длиной около 4 м и диаметром около 5 см, нижний конец которой имел контакт с корпусом стакана, а верхний соединялся с коаксиальным кабелем вынесенной на поверхность холма антенны-ретранслятора, ориентированной на ближайшую приёмную станцию.

Первый пуск оказался неудачным. При движении в стакане ракета испытывала большие газодинамические нагрузки со стороны газовой струи двигателя, что привело к возникновению нерасчётных виброперегрузок, к ударам ракеты о стенку стакана. Из ракеты была вырвана одна из 4-х рулевых машинок, которую после пуска нашли недалеко от старта. Через несколько секунд после старта, прошла команда от системы управления на аварийное выключение двигателя и ракета упала.

Результаты исследования причин аварии позволили разработать и принять меры по некоторым конструктивным доработкам шахты. Они были реализованы при строительстве с участием метростроевцев настоящих подземных шахт для ракет Р‑12 и Р‑14 (позиции "Двина" и "Чусовая"). После испытания ракет на этих комплексах развернулось строительство защищённых шахтных пусковых установок в различных районах нашей страны, что было основой стратегического сдерживания в период "холодной войны".

На первом заседании Госкомиссии, после аварийного пуска, мне было поручено доложить о результатах телеизмерений на шахтном участке траектории. Наибольшее внимание в докладе я уделил необычному поведению датчиков боковых перегрузок. Перегрузки в некоторые моменты времени достигали несколько единиц "g" и длительность этих выбросов была достаточно велика. Генералу В.И. Вознюку мои неоднократные упоминания слова "же" не понравились: "Что вы говорите всё "же" да "же", русским языком вы можете объяснить, что это такое?" Я не был готов вразумительно ему ответить. Хорошо, что здесь присутствовал Б. Фёдоров из отдела анализа и он доходчиво объяснил, что если бы такого характера перегрузки существовали, то ракета вышла бы в боковую сторону на несколько метров при движении в шахте, чего фактически не было, т.к. стакан после пуска уцелел и ракета вышла из стакана.

Здесь же на комиссии мне предложено было оформить результаты экспресс-анализа подробным отчётом с необходимыми математическими выкладками и экспериментами. Парадокс! Мне - измерителю - предстояло доказать недостоверность измерений! Предстояло провести эксперимент: симмитировать эти странные показания датчиков боковых перегрузок. Лабораторно-испытательная база была под руками: датчик перегрузок из ЗиЛа, технологическое бортовое устройство "Трал", наземная станция и вместо вибростенда использовалась ребристая батарея отопления. Я занимался аппаратурой, а Ю.А. Борисевич "изображал ракету": ударял датчиком по батарее и быстро проводил им по её рёбрам. Просмотр результатов измерений показал, что в таких условиях показаниям датчиков с большой инерционностью верить нельзя. Поэтому уже при испытаниях ракет на вновь вводимых шахтных комплексах было уделено особое внимание измерениям быстроменяющихся процессов - виброизмерениям. Для этого на комплексах "Двина" и "Чусовая" устанавливалась проводная телеметрическая система "Уран" и быстродействующая бортовая радиотелеметрическая станция БРС-4.

Полковник в отставке , начальник отдела 1 испытательного управления,
ветеран 4 Государственного Центральног полигона,
Капустин Яр