«Газета «Киевлянин. Киевский телеграф» за 19-25 марта 2001 года
опубликовала
на 26-27 полосе беседу своего журналиста Лилии ДИДЕНКО со спецнаборовцем Владимиром Ивановичем Катаевым под заголовком

«Полторы тысячи ракет запустил бывший космический генерал, а теперь садовод-любитель Катаев»

12 апреля 2001 года исполнится 40 лет с того дня, когда первый человек поднялся в космос. Полет Юрия Гагарина обеспечивали тысячи людей. И один из них — Владимир Катаев, нынче киевский пенсионер, а в апреле 1961 г. — начальник лаборатории на космодроме.

Из студентов в лейтенанты за один день.

Началась космическая биография Катаева совершенно неожиданно! В 1953 году он, пятикурсник Московского авиационного института, образцовый студент в круглых очках и галстуке в горошек, без пяти минут дипломированный специалист, оказался в военкомате! Вмёсте с такими же, как и он студентами, сплошь из сильных тёхнических вузов. Документы у них отобрали, а самих отвезли в академию имени Дзержинского. Там — сразу в баню. Помылись студенты, вышли, а вместо гражданских пиджаков и брюк — военная форма и погоны. Утром Володя Катаев был студентом, а к вечеру стал техником-лейтенантом.

Штудирование аэродинамики, теории полета, конструкции ракет и "освоение" строевого шага заняло полтора года, и вскоре его отправили на службу в ракетную часть, базировавшуюся на Житомирщине. Место назначения — поселок Белокоровичи — оказался небольшой' железнодорожной станцией. Вся светская жизнь проходила на перроне, на котором дважды в сутки останавливался лишь один поезд "Киев-Ковель" — сначала по дороге туда, а потом обратно.

В голую степь.

Летом 1955 г. командир дивизиона, в котором проходил службу лейтенант Катаев, куда-то исчез, и сразу же пошли разговоры, что часть переводят в другое место. Командир вернулся в начале июля, ничего не говорил, но через пару дней появился приказ: убыть к новому месту службы. Куда? Зачем? Никаких объяснений.

Уже в 20-х числах августа эшелон с техникой и личным составом отправился в путь. По солнцу определили, что едут на юго-восток. 28 августа 1955 года эшелон остановился на крошечном полустанке Тюра-Там. Вокруг лишь степь, покрытая верблюжьими колючками, пару саманных домиков да несколько вагонов в тупике. Там размещалось начальство будущего космодрома.

"Показали место на берегу Сырдарьи, — вспоминает Владимир Иванович, — мол, располагайтесь. И мы на руках, по бездорожью разгружали технику, имущество перетаскивали. Разбили палатки, врылись в землю и стали жить. Воду брали из реки; другой не было. А она мутная, бурая. Пытались, конечно, отстаивать, но все равно, когда на обед поздно приходишь, один песок достаётся.

Так и жил весь состав второго дивизиона из Белокоровичей — примерно 60 офицеров и 350 солдат. Сразу же начали строить себе казарму и переселились туда к 19 ноября, Дню ракетных войск и артиллерии. Уже холодно было, вода застывала и в речке, и в кружке. А для холостых офицёров мы построили три финских домика, сборно-щитовых. И еще три таких же — для руководства космодрома. Но самое престижное жилье было на хуторке, неподалеку, километрах в полутора от полустанка. Там раньше были овчарни для зимовки скота. Мы их прибрали к рукам и сделали внутри комнатки в одно окно с печкой и маленькими сенями. Метров по 12. Хуторок прозвали Бондаревкой, по имени командира. Поселилось там 10 семей офицеров. Бытовая неустроенность поначалу была чрезвычайной. Еду готовили из того, что привезли с. собой с Житомирщины: селедка, крупа, консервы. Денег не платили: начфин ведь остался в Житомирской области. Владимир Иванович вспоминает, как от полного безденежья он, офицер во время патрулирования решил было отправиться на базар в соседний городок Казалинск, километрах в 100 от полигона. Хотел продать отрез на брюки и ботинки. Но его прямо «на месте преступления» застукал командир, выслушал объяснения, дал денег 500 рублей (сумма по тем временам немалая) и отправил поселяться на хутор Бондаревка.

В «элитных» овчарнях комнатушка освободилась, а Катаев к тому времени успел жену к себе привезти. На полученные от командира деньги купил Владимир Иванович кровать и керогаз.

Жилищный вопрос на будущем космодроме стоял чрезвычайно остро. Один из офицеров попытался даже захватить под квартиру баню. Но поселиться там ему не дали: баня была единственной, больше мыться было негде. Офицер заперся внутри, а возмущенные сослуживцы начали в дымоход лить воду. Когда в бане воды стало по колено, нелегальному "квартиросъемщику" пришлось открыть-таки дверь и освободить помещение.

Первым каменным зданием, которое появилось на Байконуре, была двухэтажная; казарма. Туда, поселили несколько сотен офицеров. Прозвали её Казанским вокзалом - за тесноту и постоянный шум. Строился Байконур чрезвычайно быстро. Четырёхэтажную школу подняли за 4 месяца: начали в мае 1957 - и к первому сентября того же года она уже работала. Тогда же, в 1957, семья Катаевых получила комнатку в трехкомнатной квартире в новом доме, втором по счету.

Байконур — казахский аул

Об эпохальном, космическом, предназначении Байконура служившие на нем офицеры тогда еще не догадывались. Да и самого слова "Байконур" не слышали. Жилой поселок назывался Заря. Потом его переименовали в Ленинский, а затем в город Ленинск. Даже когда отсюда в космос стартовал Юрий Гагарин, в сообщении ТАСС значилось: "С территории Советского Союза запущен...". И только в середине 60-х, когда расположение советского космодрома стало известно западной разведке, для него начали подыскивать название с казахским колоритом. И выбрали название безвестного степного аула, расположенного в 300 км от космодрома — Байконур.

История будущего космодрома началась с аварии. Первая же ракета, королёвская Р-7, стартовавшая в мае 1957 года, до цели не долетела - взорвалась в воздухе. Были и другие неудачные пуски. Поэтому официальная история исчисляется с 21 августа 1957 года. Тогда двухступенчатая ракета Р-7 наконец-то поразила цель на Камчатке. Это был первый в мире удачный полёт межконтинентальной баллистической ракеты. А уже 4 октября 1957 года, фактически через месяц, запустили, первый спутник Земли. Потом в космос поднялись собаки и, наконец, человек.

Вспоминает Владимир Катаев: "На момент пуска Гагарина, я был начальником лаборатории вычислительного центра, то есть уже кое-что соображал. Центр занимался обработкой траекторных и телеметрических измерений. Ракета-носитель, и космический аппарат снабжены бортовыми устройствами, которые передают информацию о параметрах полета. Ее принимают наземные станции и обрабатывают данные в вычислительном центре. Конструкторы уже смотрят, как себя вела та или иная система или агрегат, и готовят коррективы на будущее. На основании всех этих измерений определяли и причины аварий.

Первые годы на Байконуре расчеты вели едва ли не вручную. Были только арифмометры, логарифмические линейки и таблицы. Затем перешли на электрические вычислительные машины (внешне очень похожие на пишущие). А первая электронная машина, которая появилась у нас в 1958 году, - ламповая "Урал-1" занимала комнату в 40 кв. м и работала со смехотворной по нынешним меркам скоростью100 операций в секунду. На момент запуска Гагарина мы уже использовали БЭСМ-2; которая выполняла 8 тысяч опёраций в секунду.

Во время старта Юрия Гагарина задачей лаборатории, которой я командовал, было рассчитать траекторию полета ракеты в активной фазе (когда работают двигатели) и определить, куда упадет космический аппарат в случае аварии.

Высока ли была вероятность аварии?

Об этом не говорили вслух, но все понимали, что это вполне возможно.

В какой-то мере Гагарин летел как камикадзе туда, где никто из людей ещё не был. Может, это не лучшее сравнение, но риск был конечно большой.

В стране о готовящемся запуске никто не знал, а на космодроме царила атмосфера причастности к чему-то большому. Душевный подъем. Волновались, ждали, но такого ликования, как показывают в хронике, на космодроме не было, с транспарантами не ходили.

Когда Гагарин приземлился в Саратовской области, его сразу отвезли в Москву. Потом на космодроме он очень часто бывал. Учил будущих космонавтов, стал заместителем начальника отряда космонавтов. А вот Титов после полета прибыл сразу на космодром. Даже фотография сохранилась, где он речь произносит на площади сразу после возвращения.

— Как восприняли первую смерть космонавта?

Печально. У Владимира Комарова не сработала парашютная система. Переживали, конечно, искали крайнего. И среди нас и среди промышленников. Но вообще-то аварийные пуски были.

— И при пилотируемых полетах?

— Да. Был случай пожара на старте. Но есть система аварийного спасения. Она тоже в ведении нашей службы. В бункере сидят стреляющий, то есть военный, и конструктор ракеты. В перископ они наблюдают за стартом, и если видят, что начался пожар, должны одновременно нажать кнопки. А километрах в 20 от старта есть система, которая по радиосигналу дает команду на отстрел космонавтов. Там в изолированных кабинах находятся два офицера, и когда они получают сигнал со старта, нажимают кнопки, космический аппарат отстреливается и на парашюте спускается на землю. Такой случай у нас был. Космонавтов мы спасли. Кого? Не помню.

Молчать мы умели

— Насколько сильным был контроль КГБ?

— У нас был специальный отдел КГБ. Это сейчас на Байконуре очень многое рассекречено, а тогда все строго было. Но, вы знаете, я не помню случая, чтобы кого-то изловили.

Я был хорошо знаком с начальником особого отдела. Мы его спрашивали: "Ну, поймали вы на космодроме хоть одного шпиона?" — "Нет", — говорит. Хотя в первые годы, если тебя увидят с фотоаппаратом, отбирали мгновенно. Пленки засвечивали. Фотографировать могли приезжие корреспонденты, проверенные-перепроверенные, или работники кинофотоотдела при нашем управлении. Все это снималось на секретную пленку. Потом просматривалось, что можно было, печатали. Письма проверяли, особенно солдатские. Ругали офицеров за то, что те пишут, чего не следует. Хотя особых тайн солдат выболтать не мог: слишком сложный комплекс, очень много народу, у каждого свой участок. Без соответствующей подготовки в смежных вопросах не разобраться.

Но ведь мы все занимались военными пусками: испытывали ракеты, военные аппараты отправляли на орбиту. Я непосредственно занимался отработкой "Щита Родины" - так это тогда называлось. Даже государственную премию за военную тематику получил и знал действительно много.

А по поводу секретности вспоминается смешная история. Уже с Байконура первый спутник запустили, и товарищ из Москвы письмо присылает в таком духе, что: "Вы там в Казахстане сидите, а мы спутник запустили.»

Так что молчать мы умели.

А как со свободой передвижения? Вас контролировали, ограничивали?

— Ездить в отпуск мы могли свободно. Давали подписку "о неразглашении". Конечно, не обниматься с иностранцами, водку с ними не пить. Но за границу мы не ездили. Даже в Болгарию. Это было совершенно исключено.

— А ваши родные?

— Тоже.

Родственники, друзья могли приехать к вам погостить на Байконур?

— Первые лет 10- 15 нет, а потом стали пускать. Сначала родителей, потом братьев, сестер, племянников. Надо было разрешение, конечно, получить, сообщить, кто приедет, откуда, долго ли пробудет и где будет жить. Человека проверяли и только тогда выдавали разрешение. Это сейчас на Байконуре проходной двор.

Райский городок и большая карьера

В годы своего расцвета Байконур мог сразить приезжего наповал невиданным изобилием. От аскетизма первых лет не осталось ничего. В пустыне вырастали парки. Вся зелень держалась за счёт искусственного полива. Оросительные системы — всюду. Неподалеку создали подсобное хозяйство: "байконуровский колхоз" Там выращивали почти все, но картошка не родилась. А снабжали город по первой категории, как Москву и даже лучше. В магазинах было все: от заморских фруктов до красной икры.

Владимир Иванович Катаев на Байконуре тоже собственным садом обзавелся: 6 соток, 7 сортов винограда. Благодаря поливу урожаи были неплохими, а растительность настолько буйной, что походила едва ли не на тропики.

Но на садоводство времени оставалось маловато. Все отбирала работа: 10—12 часов в день — норма. Зато и на службе Катаева ценили. В 1969 г. он уже заместитель начальника управления измерений и математической обработки по опытно-испытательным работам. А в 1979 г. — заместитель начальника космодрома. В подчинении 10 войсковых частей — огромное хозяйство, огромная работа: сбор и обработка информации обо всем, что стартует с Байконура, вращается на орбите и приземляется. Причем параметры работы ракет начинали отслеживать еще на стадии наземных испытаний. Кроме того, космическая связь, наземные и бортовые телевизионные трансляции, управление стыковкой, спуском, посадкой космических аппаратов. И это отнюдь не полный перечень. Владимир Катаев говорит, что подсчитал: за 33 года службы участвовал в запуске 1500 ракет.

На Байконуре у Владимира Ивановича родились дети: два сына и дочь. Там же в школу ходили, и институт закончили. На Байконуре есть филиал Московского авиационного.

Жизнь на Байконуре, работа на космодроме. Насколько это вредно для здоровья? Ведь в год проводили около сотни пусков.

Есть специальности действительно очень опасные. Это работа с компонентами топлива. Королёвская ракета Р-7 — керосин-кислород. Не токсично, но взрывоопасно. А ракеты «Протон», «Зенит» - на гептиле и керосине. Гептил - чрезвычайно ядовитая жидкость. Надышался - считай, что лёгких уже нет. Работали на заправке военные: «солдаты-срочники», прапорщики, офицеры. Из гражданских — только разработчики. Изолирующие противогазы, дополнительное питание. Но случаи отравлений все же были, по неосторожности. Те, кто работал с гептилом, конечно, уходят из жизни раньше. Это как после Чернобыля — болезни проявляются не сразу, а спустя 10-15 лет.

Я к ракетному топливу по роду своей работы отношения не имел, но однажды попал в передрягу. Приехал на пуск, на госкомиссию. Наблюдательный пункт находится примерно километрах в 2-3 от стартовой площадки. Все идёт, как положено. Вечер. Сумерки. Поднимается ракета на высоту около 2км и... взрывается. Огромное коричневое облако гептила зависает в воздухе. И над стартом, и над жилой площадкой. В домах, правда, людей нет. На время старта всех эвакуировали. И минуты не прошло, как на наблюдательном пункте мы остались вдвоем с командиром части. А все наблюдатели, гости, буфетчики разбежались в одно мгновение. К машинам, автобусам, и — уезжать. Облако крутится, лучи закатного солнца его подсвечивают, и попахивает уже. Но нам повезло, его ветром оттащило в сторону. А если б на месте осело, худо бы нам пришлось.

— А приметы предстартовые были?

— Да. Главных две. Во-первых, Королев не терпел женщин на стартовой позиции. Требовал, чтобы и близко ни одной не было. Ну, может, там где-нибудь промелькнет какая-нибудь, но это в буфете. А чтобы в технологических процессах — нет.

И еще: по понедельникам мы старались не запускать. Но этой примете следовали не всегда. Бывало, что и нельзя было по-другому. Чтобы состыковаться на орбите, нужно пустить аппарат в определенное время, с точностью до минут, даже до секунд. Иначе приходилось долго крутиться на орбите. А в случае полетов на Луну, на Марс, на Венеру — проворонил время, потом будешь долго ждать. Или можно промахнуться. Даже в Марс не попасть.

Владимир Иванович Катаев прослужил на Байконуре 33 года и ушел в отставку с поста заместителя начальника космодрома практически сразу же после пусков "Энергии" и «Бурана». Советский ответ американскому "Шаттлу" оказался эффектной, но последней точкой в многолетнем космическом соревновании, а для генерал-майора Катаева — финалом службы. В декабре 1988 года он уволился из Вооружённых Сил. А весной 1989 переехал в Киев. На Байконуре отставников не оставляли: закрытый город. Многим жильё давали в Украине. Космодром за свой счет строил квартиры в крупных городах. Так космический генерал и стал киевским пенсионером. Владимир Катаев для своих лет чрезвычайно бодр и энергичен. В четырех стенах не сидит, возглавляет Совет ветеранов Байконура, в Федерации космонавтики Украины он вице-президент, а еще купил участок под Киевом и посадил сад. Говорит, урожаи здесь лучше, чем на Байконуре.

Беседовала Лилия ДИДЕНКО