Толчком к написанию этих заметок послужило моё знакомство с присланными мне воспоминаниями моего товарища по учёбе и службе Гриня Анатолия Григорьевича, за что я ему искренне благодарен.

Захотелось тоже рассказать о своей жизни и работе в течение 27-ми лет службы на Государственном центральном полигоне.

Я никогда не собирался быть военным. Более того, когда в 1948 году военкомат пытался меня после окончания средней школы призвать и направить на учебу в военно-медицинскую академию, я срочно поехал в Киев (а жил я на станции Мироновка Киевской области) и сдал экзамены в Киевский политехнический институт (КПИ). Вернувшись домой, я представил в военкомат справку о том, что зачислен студентом в КПИ. Но прошло несколько лет и военное ведомство все же меня достало.

Я был уже студентом 5-го курса. После зимних каникул группа наших студентов (в неё входил и я) была направлена на преддипломную практику в город Харьков на завод по изготовлению паровых турбин.

Завод встретил нас не очень гостеприимно и предоставить общежитие на время практики отказался. Бедным студентам (а мы в основной массе таковыми и были) жить в гостинице или на частном секторе было не по карману. Нас выручил братский Харьковский политехнический институт, который на время практики дал нам свое общежитие. Завод и не знал и не интересовался, где мы живём.

Практика подходила к концу, нами были изучены и собраны материалы по темам наших дипломных проектов. В оставшееся время мы на завод уже не ходили. Знакомились с Харьковом, ходили на каток и т.д. Когда же мы заглянули на завод, нас встретили криком – «Куда вы пропали?». Сообщили, что на завод пришла телеграмма из КПИ, в которой указывалось, что студенты такие-то по решению правительства срочно отзываются в институт. Мы были в недоумении. Какое дело имеет к нам (студентам) правительство?

Собрались и поехали в Киев. Так получилось, что на одной из остановок, пробегая по перрону, я поскользнулся, упал и сильно ударился локтём правой руки. Приехав в Киев, мы отправились в деканат, где нам сказали, что надо зайти в аудиторию (номер такой-то).

Идем туда, заходим. Там сидят несколько военных (среди них один генерал) и человек в гражданской одежде. Он протягивает нам руку для знакомства и говорит, что он представитель ЦК партии. Я с трудом подаю больную правую руку. Представитель ЦК говорит, что есть предложение продолжить нам учёбу в военной академии. Спрашивает – «Согласны ли мы?» Мы, естественно, отказываемся. Нам осталось только написать и защитить дипломный проект, а тут опять учебная лямка, тем более в военной академии. Представитель ЦК говорит, что нашего согласия не требуется, а нам требуется только прибыть на медицинскую комиссию. На наш вопрос, что будет, если мы откажемся, он сообщает, что мы будем исключены из института и комсомола. Ответ (особенно по тем временам – начало 1953 года) более чем серьезный.

В оставшееся время до медкомиссии я поехал домой. Мать (а она была врач) немедленно отправила в поликлинику на рентген. Там обнаружили в месте ушиба локтя трещину и наложили гипс. Я тихо радовался, считая, что на медкомиссии меня непременно забракуют. Но медкомиссия, очевидно, имела определенные установки, просмотрела рентгеновский снимок и заявила, что я годен. Трещина зарастет. Мне было предложено ожидать призывной повестки.

Надо сказать, что мы после 4-го курса сдали государственный экзамен по военному делу и нам было присвоено звание инженер-лейтенант. Моя военная специальность была автотракторная служба.

Постепенно, один за другим отобранные студенты получали повестки и уезжали. Проходит неделя, вторая – меня не трогают. Я уже думал, что пронесло. Пришёл посоветоваться к заместителю декана нашего факультета. Как бы мне не потерять время на диплом, если меня не призовут. Зам. декана посоветовал немного ещё подождать и обещал в случае необходимости помочь в написании диплома материалами из архива. Я предупредил, что буду находиться в гостях у своего дяди на станции Мироновка и просил по телефону сообщить мне туда, если придет вызов. Приехав в Мироновку, я с дядей до глубокой ночи хорошо посидел за столом. Вдруг звонок - дошла очередь и до меня.

Приезжаю в Киев, получаю повестку. Там предписывается техник-лейтенанту Иванову В.Н. (почему-то не инженер-лейтенанту) явиться для дальнейшего прохождения службы в Военную артиллерийскую инженерную академию им. Дзержинского в город Москву. Прихожу в военкомат. Нас пришло двое – был ещё один, кого долго не вызывали. На моих глазах военком бросает мой паспорт в урну, мне выдает предписание и требование на военный железнодорожный билет. Дальше было долгое прощание с однокурсниками, к утру с трудом попали в вагон.

Приехали в Москву 14 марта. Основная часть наших товарищей приехала много раньше, успели постоять в оцеплении при похоронах Сталина.

Нашли академию, предъявили свои документы. Через некоторое время мы уже были переодеты в офицерскую форму, правда, без погон. Нам объяснили, что погоны оденем после принятия присяги. Самое необычное и трудное было надевать сапоги с портянками. Нам показали спальное помещение, которое располагалось в спортзале.

Там стояло около 100 двухъярусных коек. Остальные койки стояли в Суворовском зале.

Фото 2 В спальном помещении В. Майданюк, Б. Сысойкин, П. Лукьянов, В. Иванов (автор воспоминаний)

Нам было неизвестно, что мы будем изучать, как будет это организовано.

Неожиданно, я встретил своего товарища по комнате в общежитии КПИ Володю Майданюка (Владимира Ивановича Майданюка). Я не знал, что он тоже призван. На преддипломной практике мы были в разных городах и нечего друг о друге не знали. Я спросил его, чему же здесь учат. Он, смеясь, ответил, что завтра всё поймешь. Действительно, завтра, когда мы шли на занятия, то прошли мимо лежащей в зале ракеты. Меня она поразила своими размерами.

Фото 3 Это была немецкая ФАУ-2 Общая длинна - 14м; диаметр по корпусу – 1,65м; диаметр хвостового оперения – 3,57м

Потянулись дни учебы. Дневной график учёбы был весьма жесткий. Лекции, лабораторные занятия, семинары. С 18.00 до 21.00 обязательные самостоятельные занятия (самоподготовка).

Мы были разбиты на несколько курсов по специальностям (механики, электрики, радисты). Курсы делились на учебные отделения.

 На самоподготовку курс собирался в определенную аудиторию. На выходе располагался начальник курса, который следил, чтобы все занимались, или, во всяком случае, не покидали аудиторию. У нас начальником курса был подполковник Рогов (на нашем языке – «папа» Рогов).

Когда же была строевая подготовка, занятия начинались значительно раньше. Для нас, бывших студентов, занятия по строевой подготовке были одними из весьма нелюбимых дисциплин.

До принятия присяги нас в город из академии не выпускали. Приходилось бегать в «самоволку», перемахивая через металлический забор, который выходил на набережную Москвы-реки. Был определенный риск, но уж очень хотелось побывать в Москве. В «самоволку» мы ходили в офицерской форме, но без погон.

Наконец пришёл день присяги. Наш «папа» Рогов настойчиво внушал, что к принятию присяги надо серьёзно готовится. Мы по наивности думали, что надо создать у себя особый душевный настрой. Оказалось, надо не забыть посетить туалет, так как предстояло долго стоять в строю.

Занятия в академии проводились на достаточно высоком уровне. Проучившись 4,5 года в институтах, мы могли сравнить уровень учебы в институтах и академии. В академии он был не ниже, а по многим предметам и выше. Предметы для нас были новые: теория вероятности, баллистика, аэродинамика, теория жидкостных и прямоточных ракетных двигателей, строительная механика ракет, конкретные образцы ракетной техники. Запомнились сравнительно молодые, но хорошо подготовленные преподаватели Иванов А. И., Волков Б. Е., Воробьёв П.А и др. Мы постепенно все более втягивались в учёбу, в жизнь военного человека. Учитывая это, а так же то, что нас по вечерам принудительно заставляли ежедневно заниматься самостоятельно, уровень подготовки (оценки) большинства из нас был достаточно высоким. У меня конкретно за время учебы была только одна оценка «четверка», остальные были «пятерки».

Приняв присягу и став полноправными офицерами, мы получили право свободного выхода и входа в академию. Этим правом мы широко пользовались. Так, окончив самоподготовку, мы частенько на такси отправлялись кто в ресторан, кто на свидание. По сравнению со студенческой стипендией мы получали денежное довольствие в несколько раз больше. Возвращались в академию уже ночью. Утром ранний подъём, затем усиленные занятия и снова позднее возвращение. Такой образ жизни мы могли выдерживать только благодаря молодости и хорошему здоровью. Правда, некоторые из нас после посещения злачных мест задерживались военными патрулями. Затем следовала стандартная процедура: комендатура, дежурный по академии, зам. начальника по спецнабору и сбор слушателей с соответствующей накачкой.

Однажды во время такой накачки мы с удивлением узнали, что мы, оказывается, являемся добровольцами Советской армии, а ведем себя так неподобающе. Когда было объявлено об аресте Берия, мы спросили у командования, не из-за его ли происков нас забрали в академию из студентов. Нам объяснили, что решение о нашем наборе было принято лично Сталиным.

Вольная наша жизнь была несколько ограничена, когда один из наших слушателей трагически погиб. Теперь в академию надо было возвращаться не позднее определенного времени.

Многие из нас увлеклись в это время посещением многочисленных прославленных театров. Чтобы заранее купить билет в Большой театр, один из нас сбегал утром с занятий (мы его «прикрывали» в академии) и становился в огромную очередь за билетами. Москва в эти годы увлекалась театрами, в театрах выступали выдающиеся артисты, люди их боготворили, преклонялись.

Помню, я стоял в огромной очереди за билетами в Большой театр. Вдруг, вся очередь сорвалась с места и побежала. Оказалось, что из театра вышел знаменитый певец Лемешев и люди бросились к нему, что бы хоть посмотреть на него.

Жизнь в академии представляла собой сочетание некоторой вольницы и в то же время жесткой опеки со стороны командования. Однажды, я несколько задержался с разработкой курсового проекта из-за болезни зубов. «Папа» Рогов посетил академическую поликлинику, узнал, что я действительно болен и просил врача ускорить моё выздоровление.

За время учебы в академии у нас была одна полевая и одна производственная практики. Полевую практику мы проходили в Капустином Яру. Это было моё первое знакомство с полигоном, на котором пришлось в дальнейшем служить около 27 лет. Для поездки туда нам был выделен состав, состоящий только из купейных вагонов. Когда мы под вечер переезжали Волгу возле Саратова, вдруг сильно пахнуло полынью. Этот запах сопровождал меня все 27 лет жизни в Капустином Яру. В Капустином Яру наш курс жил в палатках в районе 2-й площадки. Занимались практической учебой по ночам. Изучали оборудование, участвовали в практических занятиях по испытаниям ракет. Днем, выспавшись, мы отправлялись на речку Солянку. По пути заходили в село Солянка и на колхозном дворе покупали арбузы. Вид у нас был довольно оригинальный. По селу шла большая группа молодых парней в майках, трусах и в сапогах. Легкой обуви мы не имели. Помню, одна бабка увидев нас, запричитала: «Чур, вас!». Накупавшись в речке, мы усаживались на берегу реки и набрасывались на арбузы. Объедки, конечно, кидали вокруг себя. Поэтому со всего села свиньи сбегались и кольцом располагались вокруг нас. В конце практики нам показали реальный пуск ракеты Р1. Нас привезли поближе к стартовой позиции и разместили в специально отрытых траншеях. Зрелище было захватывающим. Позднее я принимал участие в пусках многих сотен ракет, но первый пуск запомнился навсегда.

Производственную практику мы проходили в г. Днепропетровске на заводе, который теперь называется «Южмаш». Тогда он в городе был известен как автозавод. На практике мы изучали процессы изготовления ракет, их деталей и узлов. Знакомились с заводскими испытаниями ракет. Нам был показан «прожиг» ракетного двигателя на заводском стенде.

После завершения всех практик мы продолжали заниматься в академии. Начали готовиться к выпускным государственным экзаменам. Дипломное проектирование у нас не предусматривалось. Мы частично занимались этим ещё в институтах, да и время на учебу в академии было ограничено. Нас ожидала, по большому счету, армия. Подошло время госэкзаменов. Мы, основная масса слушателей из бывших студентов уже к этому времени настолько втянулись в учебу, настолько овладели изучаемыми предметами, что сдача госэкзаменов прошла как-то не особенно замеченной. Мы в нашей студенческо-слушательской жизни столько сдавали экзаменов, что эти экзамены были просто очередными. Оценки в основной массе слушателей были весьма приличными. Больше волнение вызывало предстоящее распределение. Я, конечно, пишу о своих ощущениях. У некоторых могло быть и по-другому. Но у меня было так.

Как я и предчувствовал, распределение у меня оказалось на полигон в Капустин Яр. Я пытался этого избежать. Договорился с одним товарищем об обмене местами распределения. Он у нас был человек, склонный к исследованиям, к науке и считал, что этой деятельностью он сможет заняться в Капустином Яре. Он же был распределен в линейную часть в Белокоровичи. У меня родители в это время жили в г. Житомире, сравнительно недалеко от этой части. По молодости лет и отсутствию житейского опыта мне казалось, что лучше попасть в линейную часть, но ближе к родным, да и Капустин Яр после пребывания там на практике не привлекал. Договорились мы с этим товарищем и побежали в комиссию по распределению. Но договаривались мы слишком долго, когда мы пришли туда, где располагалась комиссия, нам заявили, что комиссия окончила работу и отбыла из академии. Остался Капустин Яр.

Затем было прощание с академией, с Москвой. Стрельба пробками из бутылок шампанского в парке Нескучного сада. Прощай, учёба, прощай, Москва! Что ждет впереди?

Быстро пролетело время отпуска. Надо было собираться на службу. Я решил ехать через Москву. В Москве на вокзале встретил несколько человек наших слушателей (теперь уже бывших). Астраханским поездом мы поехали в Капустин Яр. Была пересадка в Баскунчаке и, наконец, прибыли в Капустин Яр. Тогда станция была только возле села. Возле городка её ещё не было. Вокзал представлял собой просто железнодорожный вагон. Вокруг было пустынно. Станция от городка располагалась довольно далеко. Сторговались с шофером полуторки, забросили свои чемоданы в кузов и поехали в новую жизнь.

Нас встретили на полигоне хорошо. Разместили в общежитии по 4-е человека на комнату. Под общежитие выделили новый жилой дом. Мы познакомились с военным городком. Он ещё не был окружен колючей проволокой. Закрытой территорией были лишь два здания штаба и полигонных служб. Располагались они в обычных 2-х этажных домах. Специальное здание под штаб полигона ещё строилось. То, что городок ещё не охранялся, создавало иногда забавные картины. Можно было иногда наблюдать, как по площади перед строящимся зданием штаба медленно проезжала тележка с запряженным в неё верблюдом. Тележкой управлял казах. Вскоре городок был закрыт, обнесён колючей проволокой, установлены контрольно-пропускные пункты. Дальше жизнь пошла за колючей проволокой. Приезд гостей был весьма ограничен. Только ближайшие родственники, которым надо было заранее заказывать пропуска.

Устроившись, мы прибыли на 2-ю площадку. Там располагалось 1-е Управление и инженерно-испытательная часть этого управления. Кто-то из нас попал инженером-испытателем в управление, кто-то начальниками отделений и расчётов в часть. Оказалось, что за месяц отпуска, который я провёл после окончания академии, меня понизили в должности. При распределении в академии меня назначили старшим инженером-испытателем. Когда же я приехал на полигон, то оказался уже инженером-испытателем. Запись о такой метаморфозе осталась у меня в личном деле, а затем перекочевала и в военный билет. Позже мне компенсировали это понижение тем, что перевели на верхнюю вилку денежного содержания инженера-испытателя.

Нас распределили по группам. Так, в нашей комнате в монтажно-испытательном корпусе (МИК-е) на площадке № 2 располагались группа испытателей наземного оборудования, группа испытателей двигательных установок и группа испытателей общей конструкции ракет. Группами руководили офицеры, должности которых назывались «старший офицер».

Я и ещё несколько человек (помню только Колю Голубцова) попали в какую-то таинственную неизвестную группу спецобеспечения. У нас руководителя не было. Попавшие в нормальные группы постепенно втягивались в работу, изучали испытываемое оборудование. Начали и практическую работу под руководством и контролем старослужащих офицеров этих групп.

На вопросы офицеров нашей группы, чем же мы будем заниматься, нам отвечали: «Ждите!» Мы стали изнывать от безделья. Когда в комнату входил начальник отдела, мы демонстративно показывали, что читаем художественную литературу. Начальник отдела так же демонстративно отворачивался. Вскоре 1-е Управление было подвергнуто инспекторской проверке силами штаба полигона. На инспекторской проверке мы подали жалобу на отсутствие работы. Такой вид жалобы был, наверное, единственный за все время существования Советской Армии. Начальник полигона генерал В.И. Вознюк пообещал разобраться с нашей жалобой и тоже сказал: «Ждите!» Лишь со временем выяснилось, что группа предназначалась для работ со специальными боевыми головными частями. Но к этому времени дело до них ещё не дошло.

Потеряв надежду получить работу, я обратился к начальнику нашего отдела инженеру-подполковнику Носову с просьбой использовать меня на любых работах. Носов пошёл мне навстречу. Он мне предложил для начала заняться ведением бортового журнала на стартовой позиции. Объяснил, что это мне позволит быстро ознакомиться со всем комплексом работ по подготовке ракет к пуску. В бортовой журнал заносились результаты всех испытаний при подготовке конкретной ракеты к пуску. Этот журнал являлся важным отчетным документом по результатам испытаний. На старте этот журнал вёл старший техник-лейтенант Иконников К.В., в чём он имел уже большой опыт. Меня прикрепили к нему. Вскоре я работал уже самостоятельно.

Руководил на старте работами зам. начальника 1-го отдела майор-инженер Меньшиков В.И. После он был начальником отдела. Это был очень придирчивый человек. Мне пришлось с ним работать и дальше, когда работал уже испытателем двигательных установок. По понедельникам он устраивал смотр офицерам отдела. Воротнички, пуговицы, пряжки, сапоги, прически. Все это в условиях армии и правильно и соответствует требованиям уставов. Но на фоне наших постоянных испытательных работ все это казалось мелким, исходящим из его специфического характера. Когда ему на подпись приносили документ, он обязательно его чиркал, переделывал. Затем часто зачеркивал свои же правки. Но документ надо было уже перепечатывать. Все это, естественно, вызывало раздражение. Некоторые мои сослуживцы (то же бывшие студенты) в своих воспоминаниях хвалят его методы руководства, говорят, что он их многому научил. Я остаюсь другого мнения. Мне в дальнейшем тоже приходилось руководить испытателями. Я такими методами в руководстве людьми никогда не пользовался. При этом, без лишней скромности могу заявить, что работа шла не хуже. Он как-то не стремился помочь, облегчить работу подчиненному. Однажды, когда я вёл ещё бортовой журнал, он мне дал команду найти в банкобусе (так мы называли помещение, где «банковали» - обсуждали результаты работы) технического руководителя работ Королёва С.П., представить ему на подпись бортовой журнал, предупредить, что задержка с подписью вызовет задержку в работе. Ему было совершенно безразлично, что я только начал работать, что я не знаю, кто такой Королев С.П., как с ним надо обращаться. Прихожу в «банкобус». Смотрю, три гражданских мужика о чём-то разговаривают (показалось, что травят анекдоты). Я спрашиваю: «Кто тут Королёв?» Один из них отмахивается от меня и говорит: « Подожди! » Я не знал, кто такой Королев и с возмущением заявил, что начальник отдела велел передать о возможности задержки с работой, если своевременно не будет подписан журнал. Наконец, один из них бросает мне: «Ну, молодой ещё, а берешь за горло! Давай, подпишу!» Так я единственный раз и в такой форме разговаривал с великим С.П. Королевым.

Фото 5 Королёв С.П. (крайний справа) и его соратники с Министром Вооружённых Сил СССР Булганиным Н.А. и Министром Вооружения СССР Устиновым Д.Ф. на полигоне

Разве я поставил бы своего подчиненного в такое положение, в какое меня поставил Меньшиков В.И.?

После того, как я некоторое время вел на старте бортовой журнал, меня перевели в группу двигателистов. Наконец, я получил работу по специальности. Руководителем группы (старшим офицером) был инженер-майор Катеринич М.М. В группу входили инженер-майор Мухинский Г., инженер-капитан Танкиевский В. А. и два наших бывших студента: Коля Рождественский и Вячеслав Галяев. Последний затем перешёл во вновь созданный полигон в Байконуре. Там он вырос через некоторое время до помощника Королева С.П.

Все офицеры группы были хорошо подготовленными испытателями. Отношения между офицерами сложились нормальными. В этом большая заслуга руководителя группы инженер-майора Катеринича М.М. Он отличался спокойствием, доброжелательностью, умел найти подход к каждому человеку. Сам он больше занимался обработкой телеметрических измерений параметров двигательных установок. Офицеры группы были приучены к большой самостоятельности в работе.

Я с самого начала был передан под опеку инженер-майора Мухинского. О нём у меня сохранились самые лучшие воспоминания. Спокойный, невысокий, коренастый человек. По характеру был близок к Катериничу, но более был склонен к практической работе. Старый (но не годами) авиационный фронтовой техник. С техникой он всегда был на «ты». У него были свои приемы обучения и ввода в строй молодых специалистов. Поучаствовавши 3 – 4 раза со мной в испытаниях при подготовке ракет к пуску, он как-то заявил мне: «Считай, что меня сегодня нет, я буду спать в аппарели, работай сам, ко мне обращайся только в крайней необходимости». Что осталось делать? Не скажешь же, что я не умею или боюсь работать самостоятельно? Начал работать. Мухинский появлялся только при проведении самых ответственных заключительных операций на двигательной установке. Скоро Мухинский доложил Катериничу, что с работой по подготовке к пуску я справляюсь. Я начал выезжать на работу самостоятельно. Меня стали включать в состав боевого расчета. Включенному официально в боевой расчет дополнительно платили 50% от должностного оклада за время работы по конкретной тематике. Это было хорошо. Плохо было то, что в те времена членам боевых расчетов (из, конечно, младших офицеров) приходилось жить на площадках неделю без выезда в городок (на площадку 10).

Вначале для жилья на площадке 4С использовалась большая землянка. Затем на этих удаленных от городка площадках были построены гостиницы, где за нами были закреплены постоянные места. В субботу, чтобы выехать в городок, надо было получить разрешение руководителя. Когда в качестве такого выступал инженер-майор Меньшиков А.И., то он частенько задавал вопрос: «А зачем вам ехать в городок?» На этот странный вопрос приходилось отвечать, что просто хотим побывать дома. Такие вопросы он задавал не только холостым, но и женатым офицерам. Уезжать часто приходилось на попутном транспорте. С одной стороны на полигоне действовал приказ, запрещающий поездки на попутном транспорте, а с другой в те времена другого транспорта чаще и не было, приказ регулярно приходилось нарушать. Однажды, по завершению испытаний на технической позиции (на площадке 2), нас группа из 3-х человек стояла у дороги и голосовала. Видим, приближается легковая машина. По цвету узнали, что это машина начальника полигона генерала Вознюка В.И. Опустили руки и отошли с дороги. Машина проехала мимо нас. Затем остановилась и задним ходом подъехала к нам. Открылась дверь и генерал приказал нам садиться в машину. Сели и поехали. Едем и думаем, куда нас генерал везет? Таким местом вполне могла быть и гауптвахта для нарушителей приказа. Но генерал привез нас на площадь у штаба и высадил. Мы вежливо поблагодарили. Со временем вопрос доставки на площадки и в городок был решён. Нас начали возить на так называемых «вибростендах». Так мы называли грузовики с деревянной коробкой для защиты от ветра. Езда на них сопровождалась сильной тряской. Потом появились настоящие автобусы.

К дальним площадкам были проложены железнодорожные ветки и личный состав стали возить в вагонах. Но места в гостиницах за нами были по- прежнему закреплены. Часто срочные и длительные работы при испытаниях действительно не позволяли уезжать домой.

Вскоре, после того как я стал работать самостоятельно, я был включен в боевой расчет для пусков ракет Р2 с полевой позиции в районе станции Макат (Казахстан). На место работ нас доставили самолётом. Я первый раз в жизни летел самолетом. Понравилась быстрота доставки. На обратную поездку поездом нам с пересадками понадобилось несколько суток. Мы летели вдоль берега Каспийского моря. На карте у лётчика обозначалось, что мы летим над морем. В действительности мы летели над сушей. Море в те годы усиленно высыхало.

На этот раз работать приходилось полностью самостоятельно, советоваться было не с кем. Руководил боевым расчетом инженер-подполковник Нахамчик. Это был грамотный, весьма эрудированный командир. Но как человек он мне показался несколько амбициозным, самоуверенным. У меня в работе произошла заминка. Используемый при работе с ракетой сжатый воздух должен иметь влажность, соответствующую определенной точке выпадения росы. Для проверки используется специальный прибор. При осмотре присланного для работы оборудования я обнаружил, что нам прислали прибор совершенно незнакомой конструкции. Все мои попытки использовать его в работе не удавались. Время уже поджимало. Пришлось доложить Нахамчику. Он пренебрежительно высказался, что молодёжь не умеет работать, что он сейчас сам разберётся и наладит работу. Взял инструкцию, прибор и стал разбираться. Провозился длительное время и был вынужден признать мою правоту. Работы пришлось приостановить. Из Капустина Яра срочно прислали нормальный апробированный прибор. Пуски прошли нормально. Запомнился из этой командировки такой эпизод. Мы часто спали на открытом воздухе на брезенте. Однажды утром встали и смотрим, вместе с нами спят скорпионы.

Вернувшись из этой командировки, я ощутил себя уже настоящим испытателем.

Темпы проведения работ и их количество всё нарастали. Ещё продолжались работы с различными модификациями Р2, а уже шла Р5. Осенью 1956 появилась первая серийная Р5М. В декабре 1958 года прошли заключительные испытания Р12. Одновременно шли испытания различных модификаций этих ракет. Проходили испытания Р2 с утяжелённой боевой частью, с подвесными боевыми частями. Приходилось участвовать в испытаниях по тематике (весьма специфического характера) «Герань» на ракетах Р2 (стартовые и технические позиции) и на ракетах Р5М (технические позиции). В то время нашей группе двигателистов приходилось одновремённо заниматься испытаниями различных типов ракет. Бывали случаи, когда подготовив и пустив ракету одного типа, приходилось сразу же ехать на другую позицию для работы с ракетой другого типа. Приезжаешь на старт и требуется определенное время, чтобы перестроить память для работы с этой ракетой. Много приходилось испытывать ракет и от серийных партий, изготовленных заводами. Это проводилось для подтверждения качества изготовленных партий ракет.

Ракеты Р2 и Р5М имели в качестве компонентов топлива этиловый спирт (горючее) и жидкий кислород (окислитель). Работа с этими компонентами имела свою специфику. Жидкий кислород при взаимодействии с маслами грозил взрывом. Приходилось тщательно готовить все магистрали и арматуру, соприкасающуюся с жидким кислородом. При заправке ракеты жидким кислородом приходилось тщательно следить за наличием дренажа из кислородного бака, так как жидкий кислород при нормальной температуре испарялся. Чтобы обеспечить на момент старта необходимое количество жидкого кислорода в баке ракеты, ракету Р5М приходилось подпитывать практически до последних минут. При работе с жидким кислородом всегда можно было ожидать различных неприятностей.

Однажды, когда я уже руководил подготовкой к пуску ракеты «Вертикаль» (ракета была на базе Р5М), случился такой казус. При заправке ракеты окислителем по манометру ПЩС был замечен рост давления в баке окислителя. Проверили наличие дренажа паров окислителя из бака. Визуально дренаж был нормальным. Но манометр ПЩС показывает, что давление в баке растёт. Даю команду на остановку заправки, давление продолжает расти. Появляется опасность разрыва бака окислителя с катастрофическими последствиями. Даю команду: «Всем покинуть площадку! Двигателистам и заправщикам слить окислитель!» Начался слив. Давление продолжает расти. Наконец, слили. Стрелка манометра остановилась в положении избыточного давления. Пока мы обдумываем создавшееся положение, стрелка манометра резко скачет к нулю. Вскрыли ПЩС и осмотрели этот манометр. В манометре оказалась вода. Попала она туда, очевидно, при испытании манометра. Проверяющие, по всей видимости, «сэкономили» при проверке манометра спирт, заменив его частично водой. Так из-за этой «экономии» был сорван своевременный пуск геофизической ракеты. Дело в том, что при соприкосновении холодных паров окислителя с водой, последняя начала замерзать и расширяясь, стала разворачивать измерительную трубку манометра. Через механизм передачи это вызвало перемещение стрелки манометра, указывая якобы на повышение давления.

Приносил жидкий кислород и другие сюрпризы. Температура жидкого кислорода –183 градуса Цельсия. Температура твердой углекислоты –70 градуса Цельсия. Она почти всегда присутствует в жидком кислороде в виде твердых примесей. Имеются нормы содержания этих примесей. Одно время у нас участились случаи необъяснимых остановок при заправке ракет окислителем. Осматриваем заправочное оборудование и оборудование двигателистов. Всё в норме. Повторяем заправку. Снова тоже явление. Однажды при осмотре двигателисты очень быстро разобрали наполнительное соединение, через которое кислород подается в ракету. При этом увидели, что фильтр соединения забит толстым слоем твердой углекислоты. Пока осматривали, это вещество быстро испарилось. Но если бы разбирали медленно (как обычно делали), вещество испарилось бы в процессе разборки и мы бы увидели чистый фильтр.

Таких казусов при работе с жидким кислородом было много. Однажды отсоединили наполнительное соединение от заправочного клапана ракеты, а клапан неплотно сел на гнездо. Струя жидкого кислорода хлынула на конструкции наземного оборудования. От низкотемпературного воздействия конструкции стали «трещать», возникла угроза их разрушения. Дело спас сержант - оператор ПЩС. Он моментально по кожуху ПЩС добрался до клапана, через струю жидкого кислорода ударил деревянной рукояткой молотка по клапану. Клапан сел на гнездо и течь кислорода прекратилась.

Но жидкий кислород обеспечивал нам в летнее время и некоторый комфорт. Стоило налить в сосуд с водой некоторое количество жидкого кислорода, сразу появлялся лёд. При нашей жаре пить такую воду было очень приятно. Правда, многие из нас из-за этого часто ходили с больным горлом. Иногда мы допускали варварское развлечение. Поймаем ящерицу (а там их было несметное количество), опустим её в сосуд с жидким кислородом. Вытащим и бросим на бетон. Моментально замерзшая ящерица при ударе о бетон рассыпается на мелкие части. Варварство. Но, что было, то было.

Этиловый спирт (горючее) представлял другую опасность. Всегда имелся соблазн у личного состава «увести» некоторое количество спирта и использовать его для употребления внутрь. Приходилось строго контролировать все операции, когда имели дело со спиртом. При несостоявшемся пуске (аварийном выключении двигателя), если двигатель выходил на предварительную ступень, зарубашечное пространство камеры сгорания заполнялось спиртом. Слить его можно было только через штуцер небольшого диаметра. Слив по этой причине занимал много времени, т.к. в зарубашечное пространство камеры сгорания попадало около 11 ведер спирта. И всё это время надо было следить, чтобы 1 - 2 ведра спирта не ушли не по назначению.

В начале в качестве горючего использовался спирт высшего качества (хлебный гост). Затем перешли на технический, затем на синтетический. Калорийность этих спиртов удовлетворяла двигатели. Пить же их было уже неприятно. Пришло время, и от этилового спирта полностью отказались. Было разработано горючее ГИМ-2, которое представляло собой смесь изопропилового и метилового спиртов. Для человеческого организма эта смесь была ядом. Стояла довольно трудная задача убедить в этом личный состав. При запуске кислородно-спиртового двигателя для первоначального воспламенения компонентов топлива применялась специальная система ЖЗУ. В её состав входил бачок, в котором размещались 11 литров этилового спирта. Когда перешли на горючее ГИМ-2, по молчаливому соглашению с представителями промышленности для бачка ЖЗУ продолжали применять этиловый спирт. Дело в том, что всегда на пуск надо было иметь запасной бачок, в котором тоже было 11 литров спирта. Неиспользованный пусковой бачок часто становился добычей боевого расчёта (в состав которого входили и представители промышленности). Однажды этиловый спирт не был вовремя доставлен, время поджимало. Пришлось в бачок залить ГИМ-2, запуск двигателя был нормальным. После этого этиловый спирт для бачка ЖЗУ уже не выдавали.

В целом же компоненты топлива ракет Р2 и Р5М были сравнительно безопасными. При работе с жидким кислородом применялись только очки, тёплые рукавицы, фартуки. Когда пришло время других компонентов, защита от них значительно усложнилась. Но об этом будет сказано в дальнейшем.

Я уже упоминал, что испытания 1-й серийной ракеты Р5М проходило осенью 1956 года. Ракета Р5М была разработана конструкторским бюро Королева С.П., а серийное производство было организовано на «Южмаше» в Днепропетровске. Привезли первую серийную ракету, испытали и подготовили к пуску. Дали команду на пуск. Все проходит нормально. Сработала система ЖЗУ, двигатель вышел на предварительную ступень. Ожидаем, что двигатель сейчас выйдет на главную ступень и ракета уйдет в полет. Но двигатель на главную ступень не вышел и выключился. Стали разбираться, предполагать разные причины отключения двигателя. Ответа не нашли. Решили повторить пуск. Повторили, результат тот же. Отвезли ракету на техническую позицию. Провели полный цикл испытаний. Всё в норме. Повторили испытание на старте. Пуска нет. Отвезли ракету на техническую позицию и отстыковали двигатель. Двигатель самолетом отправили на завод для проверки его работы на заводском стенде. От полигона для участия в работах по проверке работы двигателя на заводском стенде полетел я. Стендовые испытания прошли без замечаний. Двигатель возвратили на полигон. Состыковали ракету и снова сделали попытку её запустить. Результат был тот же. Ракету отправили на завод и стали тщательно проверять, чем серийная ракета изготовления «Южмаша» отличается от опытной ОКБ Королёва С.П. Нашли, что в системе подачи перекиси водорода на заводе несколько изменили из-за технологических соображений конфигурацию трубопроводов. При этом образовался карман, в котором при заправке перекиси водорода застаивалось несколько кубических сантиметров воздуха. При запуске двигателя этот воздух уменьшал на первый момент количество перекиси, попадающей в реактор. В результате затягивался процесс раскрутки турбонасосного агрегата, а значит и выход двигателя на главную ступень. Реле давления в камере сгорания, контролирующее время выхода двигателя на режим, и отключало двигатель. Злые языки говорили, что нашедшего этот дефект не поощрили, а наказали. Почему не нашёл раньше?

 Моя работа на стартовых позициях продолжалась. Летом работать на старте жарко, особенно если работаешь в защитной одежде. Зимой работаешь или в лётном костюме или в полушубке и валенках. Зима, сильный холод. Приезжаешь на старт в валенках. Вдруг (такой уж климат в Капустином Яру), всё растает. Несколько дней работаешь в мокрых валенках. Так сложилось, что я работал чаще на стартовых позициях.

У меня даже выработалось какое-то подсознательное чувство, что только мы, работающие на стартовой позиции, и являемся настоящими испытателями. Конечно, это было не так. Каждый делал своё не менее важное дело. Но чувство такое у меня было, да, если говорить откровенно, оно и осталось.

К этому времени я познакомился со своей будущей женой (Ниной Васильевной Поповой). Даже на свидания времени оставалось мало. Приезжал с площадок поздно. Чтобы не терять времени, я часто не ходил на ужин в столовую, а ограничивался покупкой шоколадных конфет. Ими я питался сам и угощал подругу.

Через какое-то время мы решили вступить в брак. Мне как-то не хотелось было просить командование о краткосрочном отпуске для оформления брака. Выход я нашёл в самой работе. Мы часто работали по ночам до утра, а оставшуюся часть дня имели свободной. Выбрав такой случай, я договорился с Ниной, что завтра днём я приеду и мы пойдем в село в сельсовет и там оформим брак. В городке ЗАГСа тогда не было. Но при пуске утром ракета потерпела аварию и мы, естественно, домой не поехали, а стали разбираться со случившимся. Со старта я мог дозвониться ожидавшей меня Нине только вечером. Можно было представить, какое у неё было настроение. Жених куда-то пропал. Пришлось мне все-таки просить командование о краткосрочном отпуске.

И дальнейшая моя семейная жизнь протекала в неразрывной связи с работой на стартовой позиции. О рождении своей первой дочери я узнал, находясь на мостике установщика, подготавливая двигатель ракеты к пуску. Работаю на мостике, вдруг снизу кричит Меньшиков: «Иванов, у тебя родилась дочь!». Кто-то вечером (кажется, Катеринич М.М., мой тесть с ним дружил) сумел дозвониться об этом на стартовую позицию. Бывало, моё семейство определяло время моего предстоящего возвращения по появившемуся в небе инверсионному следу во время пуска ракет. В городке он часто хорошо был виден. Действительно, через некоторое время появлялся и я.

Пришлось мне участвовать в показательных пусках ракет для членов правительства. При этом однажды был смешной случай. Мы подготовили ракеты к пускам. Затем уехали домой в городок. Основная работа должна была состояться на следующий день. Утром мы должны были прибыть на старт и провести пуск ракет. Рано утром мы на автобусе выехали из городка. Вдруг на середине пути нас останавливают представители «органов» и говорят, что дальше ехать нельзя. Наши объяснения, что мы едем для организации показа пусков ракет членам правительства, никакого впечатления на этих представителей не оказали. Нельзя и всё! Что делать? Не объяснишь срыв показа этой нелепостью. Пришлось, хорошо зная местность, через одну широкую балку тайно на автобусе прорываться к месту работы. Успели. Пустили ракеты нормально и своевременно. Вот и так иногда бывало.

Участвовал я и в работах по пуску ракеты Р5М с реальной боевой частью с ядерным снаряжением. Это был, по-моему, первый такой пуск в СССР. Меры предосторожности были приняты чрезвычайные. Каждому под роспись было указано, за какие агрегаты, узлы и даже детали отвечает. Мне почему-то было предписано отвечать (кроме подготовки двигателя) за трубопроводы, идущие от баллонов сжатого воздуха к пневмощитку стартовому, хотя это входило в мои прямые обязанности. Особенно, странно, что я должен был отвечать и за доставку аккумуляторных бортовых батарей. Это в нормальных условиях относилось к деятельности совершенно других специалистов. Приказ есть приказ. Пришлось выполнять. Везде на стартовой позиции имелись люди из «органов». Они контролировали перемещения всех людей на позиции. Работа прошла успешно.

Я уже писал, что в декабре 1958 года прошли государственные испытания ракеты Р12. Она была разработана ОКБ Янгеля М.К. (Южмашзавод). Эта ракета была уже другого класса. Она имела высококипящие компоненты топлива, что позволяло ей находиться уже длительное время в высшей степени готовности. Ракеты Р2 и Р5М в такой готовности могли находиться лишь несколько часов. Имела она и значительно большую дальность стрельбы. Для этой ракеты появилась возможность разрабатывать реальные графики пуска ракет из разных степеней готовности. Эта ракета просуществовала много лет. С ней мне пришлось работать (при выполнении разных программ испытаний) почти до окончания службы. На этой ракете компоненты топлива были значительно агрессивнее, чем на предшествующих. Особенно был агрессивен окислитель, созданный на базе концентрированной азотной кислоты. Работать приходилось в защитных костюмах, в резиновых сапогах, применять противогаз. Особенно трудно приходилось в такой одежде работать летом. Но работали, задания выполняли. Правда, летом приходилось периодически выливать из резиновых сапог пот. При одной из первых работ произошёл разрыв заправочного рукава. Впервые мы испытали прелесть оказаться в облаке паров азотной кислоты. При осмотре арматуры двигателя первой ракеты после заправки её окислителем, я заметил на трубопроводе капли кислоты. Работающий вместе представитель завода, начал утверждать, что это не кислота. Для доказательства он протер подозрительное место пальцем и попробовал палец на вкус. Оказалось, что это кислота. Доложили Янгелю М.К. Тот, как технический руководитель, первый пуск с незначительной течью окислителя разрешил. Работа прошла успешно. На следующий день все смеялись над распухшей губой представителя завода, так «отважно» полизавшего кислоту.

После принятия на вооружение ракеты Р12 полигону было поручено провести испытания возможности создания подземных стартовых позиций. (шахтных пусковых установок - ШПУ). Создание их было необходимо для повышения живучести ракетных комплексов. Ставилась первоначальная задача о проверке возможности в принципе пуска ракет непосредственно из шахты, не поднимая её перед работой на поверхность. У американцев в первых шахтах ракеты специальным подъёмником выдвигались из шахты и только тогда запускались.

Для этой цели на полигоне был построен комплекс «Маяк». Так как на территории полигона под верхним слоем грунта располагаются «плывуны», то для строительства углубления в земле потребовалось бы проводить замораживание грунта. Учитывая то, что на этом этапе предполагалась лишь проверка возможности создания ШПУ, решили отказаться от лишних затрат на замораживание грунта. Для этого необходимая глубина шахты была создана как частичным углублением в грунт, так и насыпкой грунтового кургана. В нём и была сооружена простейшая ШПУ без специального наземного оборудования, которым оснащались в дальнейшем штатные ШПУ. Это ШПУ представляла собой полый бетонный цилиндр, расположенный в грунтовом кургане, имеющий размеры по высоте и диаметру, соответствующие размерам применяемой ракеты. «Изюминкой» этого ШПУ был смонтированный в бетонном цилиндре металлический цилиндр. Зазоры (снизу и по бокам) между бетонным и металлическим цилиндрами и между металлическим цилиндром и ракетой должны были обеспечить при пуске как выход ракеты из шахты, так и истечение газовой струи от двигателя ракеты через зазор между бетонным и металлическими цилиндрами. Этим исключалась необходимость установки дополнительных устройств для отвода газовой струи. Установка ракеты на пусковое устройство (пусковой стол), расположенное на дне бетонного цилиндра, осуществлялось с помощью самоходного подъёмного крана с большим вылетом стрелы. Кран располагался на поверхности кургана. Для обеспечения обслуживания ракеты при её подготовке к пуску, в зазор между ракетой и металлическим цилиндром устанавливалось устройство в виде цилиндрической решётчатой фермы. Ферма при помощи крана как бы «надевалась» на ракету. В зазоре между бетонным и металлическим цилиндрами был смонтирован короб, в котором имелись скобы, составляющие вертикальную лестницу от нижнего до верхнего срезов бетонного цилиндра. В металлическом цилиндре на уровне площадок обслуживания фермы имелись двери, открываемые из короба. Личный состав по этой лестнице спускался и поднимался на соответствующую площадку обслуживания фермы. Для страховки каждый номер расчёта надевал пожарный пояс, к которому крепился выведенный наружу пеньковый канат. По мере подъёма или спуска канат «выбирался» стоящим сверху специальным номером расчёта. Заправка ракеты осуществлялась от штатных подвижных заправочных агрегатов, расположенных наверху кургана. Все работы проводились по технологии, применяемой при наземных пусках, но при этом некоторой части личного состава («двигателистам») приходилось находиться в шахте, что представляло определённую опасность. Всё это требовало особой тщательности и осторожности при проведении работ.

После установки ракеты на пусковое устройство, но ещё до установки фермы, на старт прибыл начальник полигона генерал Вознюк В.И. Он только вышел на службу после длительной болезни (инфаркта). Прибыв на комплекс, он решил спуститься в шахту для осмотра оборудования. Спуск в шахту на этом комплексе осуществлялся по вертикальной лестнице на глубину нескольких десятков метров. Даже молодые солдаты и офицеры после нескольких спусков и подъёмов чувствовали определенную усталость. Генерала пробовали отговорить от спуска, но он настоял на своём. На него надели пожарный пояс, прикрепили канат и он стал спускаться в шахту. Сверху через отверстия в коробе было видно, что спускается он очень медленно, часто отдыхает. Генерал в шахту спустился, осмотрел оборудование и поднялся наверх. К вечеру погода ухудшилась, начался проливной дождь. Резко усилился ветер. От резких порывов ветра стоявшая наверху на кургане ферма обслуживания стала раскачиваться. Появилась опасность её опрокидывания. При этом она могла получить повреждения и быть непригодной для работы, назначенной на следующее утро. Люди стояли у подножия кургана в растерянности. Тогда генерал Вознюк В.И. громко скомандовал: «Закрепить ферму!» и сам первый побежал на вершину кургана, где стояла ферма. За ним бросились, опережая его, все, кто находился у подножия кургана. Ферму спасли, а значит, обеспечили проведение работ на следующее утро.

Утром перед работой было построение личного состава боевого расчёта. Перед строем выступил Главнокомандующий ракетными войсками Главный маршал артиллерии Неделин М.И. Он поздравил личный состав с предстоящей работой и заметил, что до него дошли сведения о сомнениях личного состава в надежности конструкции комплекса. Главный маршал сказал: «Михаил Кузьмич Янгель уверен в надёжности конструкции комплекса, а поэтому работу будем продолжать».

Начались завершающие работы по подготовке ракеты к пуску. И вот пуск. Мы увидели небывалое, величественное зрелище. Из вершины кургана поднялся столб огня и дыма. Из этого огненного столба медленно появилась сначала верхняя часть ракеты, а затем и вся ракета. Трудно описать искренний восторг людей. Обнимались, поздравляли друг друга. Потом осмотровая группа поднялась на курган и стала осматривать оборудование. На первый взгляд все было в норме. Вдруг я заметил у ствола шахты незнакомый предмет. Стали его осматривать. Это оказалась одна из деталей ракеты. Затем в стволе шахты увидели, что металлический цилиндр деформирован. Из-за этой деформации и произошло повреждение ракеты. К этому времени пришло сообщение, что ракета, хотя и ушла из поля видимости за горизонт, аварийно упала на землю.

При осмотре оборудования внизу шахты было обнаружено, что пневмооборудование вырвано из мест крепления и к дальнейшей работе не пригодно. Стало ясно, что сомнения личного состава были не совсем напрасными. Начались работы по анализу причин разрушений и по выработке решений для обеспечения дальнейших работ. Конструкторы провели расчёты и изменили диаметры цилиндров ШПУ. Наши испытатели проверили опытным путём возможность переноса пневмооборудования с пускового устройства в отдельное защищенное помещение. После всех доработок был проведен успешный пуск и тем самым была дана путевка в жизнь шахтным пусковым установкам. Как память об этих работах, в степи остались насыпные курганы объекта «Маяк».

В 1959 году началась подготовка к испытаниям новой ракеты ОКБ Янгеля М.К. Это была ракета Р14. В 1-м Управлении для этих работ был создан новый отдел. Начальником этого отдела был назначен инженер-подполковник Курушин А.А. Это был знающий инженер, спокойный выдержанный офицер. Он твердо проводил свою линию и в тоже время умел прислушиваться к мнению подчиненных. Я был переведен в этот отдел и назначен старшим офицером (руководителем группы двигателистов). К этому времени из старого состава двигателистов никого уже не осталось. Пришлось уже мне готовить к работе новых инженеров. Отдел усиленно готовился к испытаниям. Мы ездили на заводы-изготовители ракеты в целом и её основных составных частей. Там мы изучали конструкцию, знакомились с методиками испытаний. Участвовали в работах по прожигу ракеты в специальном испытательном центре.

В 1960 году начались полигонные испытания. Испытания шли ускоренным темпом. Проводились они фактически в один этап. Он же был и зачетным. Для проведения этих работ на полигоне была построена новая стартовая позиция. Эта ракета была дальнейшим шагом в развитии ракетной техники. Она значительно отличалась по габаритам от Р12 и значительно превосходила её по дальности стрельбы. Компоненты топлива были самовоспламеняющиеся при соединении. В качестве горючего здесь был применён гептил. Окислителем был наш старый знакомый по Р12 окислитель на базе азотной кислоты. Из-за гептила на борту ракеты потребовалось кроме сжатого воздуха иметь и сжатый азот. В эксплуатации ракета была значительно сложнее, чем Р12. Она требовала ещё более тщательного подхода к вопросам техники безопасности. Гептил является сильнейшим кровяным ядом. По своей токсичности он превосходит некоторые боевые отравляющие вещества. Агрессивность окислителя на базе азотной кислоты была нам известна ещё по ракете Р12. Все работы с компонентами топлива личный состав проводил только в защитной одежде. Обязательно надо было иметь на рабочих местах два противогаза, один общевойсковой, второй изолирующий.

Несмотря на все трудности и своеобразие работ с этой ракетой, испытания её у нас на полигоне проходили успешно. Запомнился первый пуск этой ракеты. Мы, двигателисты, всегда последними перед пуском покидали ракету. Осматривали положение вентилей пневмощитка стартового, закрывали крышку его кожуха и направлялись в укрытие (бункер), из которого и проводилось управление пуском ракеты. Бункер представлял собой подземное укрепленное помещение, где располагалась пусковая аппаратура и где укрывался тот личный состав, который на момент пуска не покидал стартовую позицию. На поверхности бункера были установлены бетонные надолбы. Предполагалось, что при падении ракеты на бункер, ракета будет при соприкосновении с надолбами дробиться и удар по крыше бункера не будет сосредоточенным. Наблюдение из бункера осуществлялось через перископы. Ими пользовались руководители пуска и присутствующие при пуске старшие начальники.

Мы практиковали (хотя это и запрещалось) наблюдать за пуском с близкого расстояния, укрывшись в каком-то местном укрытии. Так и на этот раз. Мы (это два двигателиста) в бункер не спустились, остались на лестнице, ведущей вниз к защитной двери бункера. Эффект был потрясающий. Сильнейший звук, пламя. Нас закидало кусками бетонного покрытия, вырванного газовой струёй со стартовой площадки при пуске ракеты. К счастью до нас долетели куски бетона сравнительно малого размера. Когда все утихло, мы вдруг увидели, что на второй лестнице (такой же, как и наша) прячется начальник полигона генерал Вознюк В.И. Он тоже захотел понаблюдать за пуском своими глазами, а не через перископ. Чтобы нас он не заметил, пришлось на некоторое время притаиться. Смотрим, открывается дверь бункера и выходит Главный конструктор ракеты Янгель М.К. Генерал Вознюк В.И. говорит Янгелю М.К., что он решил понаблюдать за первым пуском с ближнего расстояния. Янгель М.К. с улыбкой отвечает: «Спасибо, Василий Иванович, за доверие».

Председателем государственной комиссии по испытаниям комплекса был Главнокомандующий Главный маршал артиллерии Неделин М.И. Во время испытаний на старте он обычно прохаживался со свитой по площадке или располагался под навесом рядом со стартом. Если мы работали в защитной одежде, то Неделин и его свита находились в обычной военной форме. Естественно, замечаний никто ему делать не смел.

Как-то у нас был перерыв в испытаниях. В это время на полигоне Байконур проводились параллельно с нашими испытания ракеты Р16, которая имела определенное сходство с нашей ракетой, но была двухступенчатой. Эти испытания начались несколько позднее наших. Председателем там был тоже Главный маршал артиллерии Неделин М.И.

Однажды ночью меня нарочным срочно вызывают в штаб полигона, предупредив, чтобы я был готов к командировке. Прибегаю в штаб. Там уже были несколько испытателей нашего отдела. Начальник 1-го Управления генерал-майор Баврин В. А. сообщил, что сейчас отправляемся на аэродром для вылета в Днепропетровск. Что случилось? Баврин сообщает, что на Байконуре при подготовке к пуску ракеты Р16 произошла катастрофа. Много людей погибло и пострадало. В том числе и Неделин. Мы должны в ОКБ Янгеля М. К. совместно с конструкторами и заводскими испытателями срочно разработать меры по усилению техники безопасности при продолжении испытаний у нас на полигоне. Прибыли в Днепропетровск, приехали в ОКБ. Там всегда кипела жизнь. Сейчас пустынно. В коридорах людей очень мало. Часть кабинетов, где мы не раз бывали, закрыты. Хозяева их погибли. Особенно было трудно представить, что нет в живых заместителя Главного конструктора Л. Берлина. Мы с ним много работали, всегда находили общий язык. Недавно поздравляли его с получением Ленинской премии.

Начали разрабатывать мероприятия. Они носили как технический, так и организационный характер. Катастрофа на Байконуре произошла в основном из-за безалаберности на стартовой позиции при испытаниях. Мы пытались, исходя из нашего опыта, предусмотреть всё, вплоть до мелочей. Вернулись в Капустин Яр, испытания ракеты Р14 были продолжены и успешно завершены. Начальник нашего отдела Курушин А.А. был переведен на Байконур на должность начальника управления. Позднее он стал там начальником полигона.

В это время я вступил в партию. По меркам полигона довольно поздно. Мне было уже около 30-и лет. Дело в том, что я всегда был и остаюсь приверженцем идей коммунизма. Но я очень не любил (теперь уже не помню, почему) нашего секретаря парткома полковника Петрущенко. Он это понимал. Однажды подходит ко мне и говорит: «Я знаю о твоем отношении ко мне. Но причём здесь партия? Давай я дам тебе рекомендацию». Я подумал, что он прав, и согласился. Вступив в кандидаты, я сразу столкнулся с формализмом в жизни партии, которая, по моему мнению, была одной из многих причин её дальнейшего поражения. У нас один наш испытатель (тоже из студентов) жил с женой, не оформляя брака. Его стали долбать на собрании. Я не выдержал и заявил, что это дело их и от них надо отстать. Вскоре я был избран на первую в моей партийной жизни партконференцию. Вдруг слышу в докладе, что в 1-м Управлении имеются аморальные факты, когда офицеры не оформляют брак. Там же некоторые (как Иванов В.Н.) оправдывают это и тем самым проповедуют «свободную» любовь. Захотелось крепко выругаться прямо на конференции. Удержался.

Жизнь и работа испытателей продолжались. На очереди подошли работы по проверке возможности нормальных пусков ракет Р14 в направлениях, которые отличались от полигонной трассы. Для этого в Сибири, недалеко от границы с Монголией, была создана полевая стартовая позиция, с которой и предстояло нам работать. Мы вылетели туда самолётом. Впервые летели на пассажирском реактивном самолёте. Не понравилось – шум, давление на уши. При перелёте через Уральские горы началась сильнейшая тряска. После Иркутска летели уже на местном, малом самолёте. Прилетели, поселились в заброшенном военном авиационном городке. Тогда многие авиационные гарнизоны были ликвидированы. Проверили на учебной ракете готовность к работе прибывшего личного состава. Начали подготовку боевых ракет к пускам. Пуски ракет проходили нормально.

Наконец подошла очередь провести пуск ракеты с боевой частью, оснащенной термоядерным зарядом. Как когда-то в Капустином Яре, при аналогичной работе с ракетой Р5М, были предусмотрены строжайшие меры безопасности. Да и все участники работ (без всякого контроля) предпочитали все меры безопасности выполнять пунктуально. При обычных пусках коменданту площадки приходилось контролировать, кто и когда согласно техпроцессу должен прибывать на стартовую позицию и кто и когда должен её покидать. Каждый работающий имел повязку красного, белого и синего цвета. По ним комендант ориентировался при наведении порядка на старте. При работе же с этой ракетой, все кто в данный момент непосредственно в работе не участвовали, предпочитали находиться на безопасном расстоянии, хотя при ядерном заряде говорить о безопасном расстоянии было бессмысленно. Наконец, пуск. Ракета, как известно, стартует в вертикальном положении и некоторое время так и летит. Лишь позднее она ложится на курс. Ракета была оснащена телеметрической аппаратурой, которая в полете контролировала работу агрегатов и систем ракеты. При работе оператор телеметрии по экрану прибора оперативно оценивает работу агрегатов ракеты. Количественная же оценка проводится позднее, после обработки телеметрических плёнок. В процессе же полета оператор системы телеметрии периодически докладывает: «5-я секунда полета. Параметры в норме», «10-я секунда полета. Параметры в норме». И вдруг! - « 15-я секунда полета. Борт пропал». То есть перестал поступать сигнал с борта. На 15 секунде полета ракета ещё летит вертикально. Вероятной причиной «пропажи борта» может быть авария ракеты. Можно ожидать, что сейчас она свалится нам на голову со своим смертоносным зарядом. Мы же находимся в простейшем полевом бункере. Все находившиеся в бункере застыли на своих местах. Немая сцена в духе Гоголевского «Ревизора» при объявлении, что прибыл настоящий ревизор. Вдруг радостный крик телеметриста: «Борт появился!» Очевидно, был какой-то сбой в прохождении радиосигнала. Пуск прошёл нормально. Вечером по такому случаю было выпито неимоверное количество спирта. Нормальных алкогольных изделий в этом забытом всеми уголке, конечно, не было. Владельцем спирта был наш товарищ по академии, а в описываемое время инженер телеметрист Вадим Тимофеевич Мальков. Ему спирт полагался для ускорения сушки телеметрических пленок в полевых условиях. К нему с поклоном за спиртом прибегали и представители высшего в тот момент нашего начальства.

Утром проснулись с трудом. Получаем команду прибыть к председателю комиссии по испытаниям генералу Тонких (он был зам. Главкома по боевой подготовке). Он нам сообщает, что работа прошла удачно. В месте падения боевой части радиоактивное облако движется в предполагаемом направлении и т. д. А я то вижу его и воспринимаю его речь, то он куда-то исчезает. Хорошо посидели вечером. В конце своего выступления он дает нам команду взять вещи и направиться к самолёту. В испытаниях объявлен перерыв, а мы направляемся на Дальний Восток для принятия зачетов от личного состава одной войсковой части, которая становится на боевое дежурство. Старшим назначается наш товарищ по спецнабору инженер-капитан Павлов А.А. Все члены нашей группы имеют воинское звание не старше капитана. Полетели. В Хабаровске сели переночевать. Утром полетели на место назначения. Над Дальним Востоком недавно пронёсся тайфун, все реки вышли из берегов. С самолета видно – стоит мост, а вода течет не только под ним, но и справа и слева от моста.

Прилетели на место. Постановка ракетной части на боевое дежурство - это важнейшее событие в жизни части. В часть на этот случай прибыли высокие чины из ракетного корпуса и дивизии. Считали, что и проверочная комиссия будет состоять из соответствующих чинов. Вдруг прибывают только капитаны и старшие лейтенанты. Удивляются, что в распоряжение младших офицеров выделен самолет. Они не могли понять, что, хотя мы и младшие офицеры, но лучше нас - испытателей никто не знал эту технику. Из-за наших малых чинов нас встретили несколько пренебрежительно. Поселили нас не в гостинице, а в красном уголке. Хотя гостиница, как мы в дальнейшем убедились, в части была. Перед работой нам принесли мешок кедровых орехов, думая, что мы при проверке станем более покладистыми. Началась проверка знаний боевого расчета. Результаты проверки для местного командования были ошеломляющими. Наши специалисты по системе управления поставили двойку. Я (двигателист) поставил тройку. Остальные с натяжкой поставили четверки. А по положению часть к постановке на дежурство не допускалась даже при наличии одной тройки. Мы распрощались и поехали на аэродром к своему самолёту. Погрузились. Самолет вырулил на взлётную полосу. Началась раскрутка винтов перед взлетом. Вдруг двигатель самолета остановился. Командир экипажа сообщил, что ему приказали не взлетать. Проходит некоторое время и командир говорит, что ему приказано рулить снова к штабу. Прирулили. Нашего старшего Павлова А.А. приглашают к телефону. Там он получает приказ из Москвы в самолёте для отлёта оставить только тех, кто поставил оценки «четвёрка». Тем, кто поставил оценки «два» и «три», на автомашине вернуться в часть, организовать обучение боевого расчёта и не покидать часть, пока оценки ни станут не ниже «четвёрки».

Возвращаемся в часть. Теперь нас носят на руках. Переехали в гостиницу. Предлагают дефицитных крабов. Замполит части отдаёт нам свою машину. Просит, чтобы мы утром выдавали боевому расчету задания, а вечером проверяли их выполнение. Днём же мы можем на замполитовской машине ездить в ближайший город, в тайгу, вообще, куда захотим. За десять дней боевой расчет был подготовлен и мы ему, не кривя душой, поставили твердые «четвёрки».

На машине уезжаем на ближайшую железнодорожную станцию, чтобы отправиться в Хабаровск, так как нам объявили, что из Хабаровска к месту основной командировки мы полетим на личном самолёте первого заместителя Главкома генерала Толубко, и в Хабаровске нас встретят.

Приезжаем, выходим из поезда. Нас никто не встречает. Подождали на перроне, вышли на предстанционную площадь, встали возле памятника Хабарову, размышляем, что же нам делать дальше? Доехать на поезде или самолёте через всю Сибирь у нас просто нет денег, они кончились, так как на такую длительную командировку мы не рассчитывали. Вдруг к нам бегут несколько подполковников и кричат: «Это вы, кого ожидает самолёт первого заместителя Главкома?» Опять нас подвели наши малые чины. Встречающие не ожидали, что Толубко ждёт двух капитанов и двух старших лейтенантов.

Садимся в автомашину, мчимся на аэродром, самолёт – в готовности к вылету. Садимся, осматриваемся. Салон прекрасно оборудован, имеет несколько отсеков, кабинет, зал, прекрасную мебель. Мои товарищи садятся в нашем отсеке играть в преферанс. Я в карты никогда не играл, прилёг на кушетку подремать, ведь на винтовом самолёте лететь через половину Сибири довольно долго. Вдруг передо мной появляется адъютант генерала Толубко и передаёт приказ генерала явиться к нему. Прихожу. Он сидит за столом, перед ним расставлены шахматы, командует: «Садись, будем играть!». Оказывается, адъютант сначала обратился к преферансистам выделить игрока в шахматы, но им не хотелось прерывать игру и они указали на меня. Самолёт еще рулит, а мы с генералом уже играем. Вначале я несколько растерялся и 4 партии проиграл, потом собрался и 4 партии выиграл. Тут уж генерал меня отпустил и я снова улёгся на свою кушетку. Но опять явился адъютант и снова я отправился к генералу. Теперь на столе стоял большой таз красной икры, полные графины, фужеры. Вокруг крутятся несколько генералов из Дальневосточного корпуса. Они приглашают к столу Толубко, а он меня. Наливают, пьём, у меня захватило дух – в графине чистый спирт! Никто об этом не предупреждает, видимо, на Дальнем Востоке так пить – обычное дело. С трудом закусываю, запустив большую ложку в таз с икрой. На генерала фужер спирта тоже действует ошеломляюще, мы – я нахально пишу от своего имени и от имени генерала – с трудом приходим в себя. Застолье продолжается, теперь уже пьём с добавлением воды и хорошо закусывая икрой. Чувствую – пьянею, панибратски говорю генералу, что мне уже хватит, и я пришлю одного старшего лейтенанта, которому всё нипочём. Генерал соглашается. Я пришел к товарищам и предложил одному из них отбыть к генеральскому столу. Тот с удовольствием идет. Я засыпаю. Проснувшись и заглянув в соседний отсек, вижу, что генерал спит и на лице у него авиационная кислородная маска.

Прилетели в Читу. Дальше нам ехать на поезде. Расчувствовавшись, генерал приказал нам дать две «волги» на 4-х человек для поездки на вокзал.

Прибыли на место. Перерыв в испытаниях окончен. Начались пуски ракет с инертными боевыми частями. Одна из ракет терпит аварию и её обломки падают в нескольких сотен км от нас, в районе транссибирской магистрали. Вход ракеты в плотные слои атмосферы (а скорость её, естественно, была сверхзвуковая) сопровождается сильным грохотом. Местные жители говорили нам потом, что сильно гремело, дети плакали.

Были организованы поиски остатков ракеты для определения причины аварии. Телеметрия показала, что перед аварией отмечалось некоторое увеличение давления в камере сгорания двигателя ракеты. С запоздалым страхом каждый из нас думал о том, что же было бы, если бы авария случилась с той ракетой, на которой была установлена реальная боевая часть.

Поиск ракеты вели с вертолётов и самолётов, которые несколько дней кружили над тайгой. Нас несколько человек во главе со мной (так как наиболее вероятная причина аварии – отказ в работе двигателя) доставили на вертолёте на железнодорожную станцию транссибирской магистрали к месту наиболее вероятного падения остатков ракеты. На этой станции мы организовали наш опорный пункт. Далее по тайге надо идти пешком. Получили сообщение, что с самолета остатки ракеты обнаружены, тайга там обгорела. Надо выходить на поиск, но мы знаем, что мы плохие таёжники и легко в тайге заблудимся, поэтому договорились с лётчиком АН-2, обнаружившим место падения, что мы с лесовозной дороги выходим на конкретную поляну, отмеченную на карте. Далее ожидаем его прилёт и пойдём по направлению полёта самолёта. Он будет постоянно барражировать от выбранной поляны. Так и поступили.

Самолёт барражирует. Мы, понимая, что самолёт в воздухе слишком долго находиться не может, почти бежим. На нас тёплые меховые костюмы, которые нам доставили из Капустина Яра, так как в Сибири уже глубокая осень. Тайга густая, особенно кусты багульника. Местность холмистая. Бежим то вверх, то вниз. Подбегаем почти к нужному месту, но остатков ракеты не видим, так как слишком густая тайга. Самолёт, чтобы точнее указать место, почти пикирует. Место падения найдено. Самолёт, покачав крыльями, улетает. Позднее лётчик рассказывал, что у него от этого барражирования начала кружиться голова. Начинаем разбираться. К концу дня, забрав некоторые детали, уходим. На месте оставляем 3-х солдат, вооруженных автоматами. Из тайги нас выводит местный сотрудник КГБ, который нашел нас самостоятельно в тайге. А мы-то с большим трудом нашли это место только при помощи самолёта. При этих перемещениях мои хромовые сапоги расползлись вдрызг. Других не было. Позднее мне местный сапожник поставил подмётки из кожи кита.

Вернулись на станцию. С помощью телефона начальника милиции станции связались со своим командованием. Нам приказали повторить выход к месту падения, взяв с собой прибывшего представителя одного из сибирских заводов – изготовителей ракеты. Идём на этот раз без самолёта. Как-то приспособились и начали ориентироваться на местности. Каждый несет с собой сумку с инструментами для работы с оборудованием. Я на этот раз иду в резиновых сапогах. Представитель завода разливается соловьём, как он хорошо знает тайгу, как он здесь часто охотится. Идти приходится по тем же холмам, через те же кусты да еще с тяжелыми сумками. Вдруг смотрю, мой таёжник замолкает, бледнеет и падает. Побрызгали на него водой из фляги, сняли с него сумку с инструментами. Пошли дальше, пришли на место. Оставленные нами солдаты застрелили вышедшего к ним лося, освежили его и жарят на костре лосятину. После окончания работы сели закусить. У нас были фляги не только с водой. В наказание за неустойчивость представитель завода спирта не получал. Он сильно обиделся, но я сказал, что нам надо будет много нести металла, а он вдруг снова упадёт и тогда надо будет нести и его.

В нашей эпопее по поискам остатков ракеты был такой эпизод. Начальник милиции железнодорожной станции, которая служила нам опорным пунктом, сообщил, что его доверенные люди передали о том, что таёжные охотники нашли в тайге несколько черных «чемоданов». Мы предположили, что это приборы системы управления ракетой, которые имели чёрные корпуса. Поехали с начальником милиции в тайгу. Вечером по лесовозной узкой колее подъехали к маленькой деревеньке, всего 5-7 домов. В домах горит свет (керосиновые лампы), двери не заперты, хотя людей в домах нет. Мы удивились. Начальник милиции объяснил, что воров в тайге нет, поэтому двери на замки не закрывают. А люди по какому-то поводу собрались в одном из домов. Дальше он попросил нас не ходить, не хотел показывать тех, кто с ним сотрудничал. Принесли чемоданы. Это действительно были приборы нашей аварийной ракеты. Когда позднее эти приборы вскрыли для осмотра, все присутствующие были крайне удивлены. Очень многие элементы схем приборов были грамотно «выкушены». Нашедшие их таёжные охотники понимали, что из найденного богатства можно использовать в их радиосредствах. Такие тогда там были таёжные охотники.

Окончив все работы, прибыли в Читу, чтобы оттуда вертолётом лететь к постоянному месту нашей командировки. В Чите решили после тайги зайти в ресторан. Я в военной форме, но в резиновых сапогах. Что делать? Решил идти. Так я единственный раз в жизни был в ресторане в резиновых сапогах. Утром вылетели. За нами из Улан-Удэ постоянно шел фронт непогоды. Только успели сесть и лётчики закрепили лопасти, как обрушился сильнейший шквал, закрутила метель и вертолёт был занесен снегом. А было это 1-го сентября. Так кончилась эта многомесячная и насыщенная событиями командировка.

Вернулись в Капустин Яр. Испытательная служба продолжалась. Прошло время. На основе опыта создания первой шахты (о чём писалось выше) на полигоне были построены и испытаны первые полномасштабные шахтные установки: комплекс «Двина» и комплекс «Чусовая». Для них были созданы модернизированные ракеты Р12У и Р14У. Комплексы «Двина» и «Чусовая» были довольно сложными сооружениями. Эксплуатация их была нелегкой. При работе на них снова остро встали вопросы техники безопасности. Пришлось разрабатывать наиболее оптимальные графики пусков ракет с этих комплексов из различных степеней готовности. К сожалению, освоение этих комплексов не прошло без жертв.

На комплексе «Двина» из-за неправильных действий оператора пульта дистанционного управления заправкой в шахту были выброшены пары окислителя (т.е. пары концентрированной азотной кислоты). В шахте в это время находились люди без средств защиты. Часть людей погибли, часть – получили тяжелые травмы. Пострадавших вертолётами доставляли в госпиталь. Поражение получали даже те, кто принимал участие в спасении людей. Так случилось с одним из инженеров моей группы. Я во время этой катастрофы находился в отпуске. Через некоторое время после принятия дополнительных защитных технико-организационных мер работы на комплексе были возобновлены. Настроение личного состава напряженное. Перед началом работ после аварии у нас перед строем боевого расчёта выступил начальник полигона генерал В.И. Вознюк. Он сказал: «Хлопцы, не трусь! Снаряд в одну воронку два раза не падает». Обстановка разрядилась, все как-то успокоились, заулыбались.

При пусках ракет для получения объективной информации о работе наряду с использованием телеметрических, кинотеодолитных и прочих измерительных средств, проводилась и просто киносъемка процесса пуска переносными кинокамерами.

Однажды при работе с комплексом «Двина» ракета едва успела подняться на небольшую высоту, как произошло аварийное выключение двигателя. Ракета стала почти вертикально падать вниз к стволу шахты. Из-за незначительного отклонения она в ствол шахты не попала, а взорвалась рядом, при этом в ствол шахты попала головная часть.

Кинооператор заснял выход ракеты из шахты, её подъем, прекращение подъема из-за аварии и начало её падения. Затем он стал убегать от возможного места падения и взрыва ракеты, продолжая съемку, потом пришлось камеру бросить. Как то получилось, что камера упала так, что объектив был направлен в сторону происходящих событий, а сама камера не выключилась и продолжала снимать «лежа на боку».

Эти кадры пригодились комиссии, анализирующей возможные причины аварии.

На комплексе «Чусовая» подобных ситуаций с жертвами не происходило, хотя там были взрывы в стволе шахты. Но расчёт был хорошо подготовлен к различным ситуациям, имел необходимые защитные средства, действовал грамотно.

У меня, при работе на этом комплексе при подготовке ракеты на технической позиции был эпизод, когда я из-за самоуверенности сделал грубое нарушение правил организации и оформления работ. Это не привело к неприятностям. Но обстоятельства сложились так, что опасность была и я настолько сильно пережил, что положил в дальнейшем за правило ни в чем не отступать от требований документации. При испытании на технической позиции была выявлена негерметичность одной системы. Мы долго не могли найти конкретное место негерметичности. Подошло время обеда. Я своих людей отпустил на обед. Столовая находилась в 2-3 км от испытательного комплекса. Сам остался в испытательном зале и продолжал искать место негерметичности. Нашел. Сам заменил один клапан. Проверил на герметичность. Всё нормально. Когда вернулись мои люди, я сообщил им, что неисправность устранена. При этом я грубо нарушил положение о недопустимости проведения таких работ в одиночку. Эту работу должен был проводить номер расчёта под моим контролем и должна быть сделана соответствующая запись в документацию. Ракета была вывезена на старт и установлена в шахту комплекса «Чусовая», прошла необходимые проверки, заправлена компонентами топлива, подготовлена к пуску. Двигателистам никаких операций при дальнейшей работе делать уже было не надо. Я попросил у начальника отдела разрешения выйти из комплекса и на машине отъехать на безопасное расстояние, чтобы наблюдать за выходом ракеты из шахты при пуске. Это была первая работа на «Чусовой». О ходе работ по проведению этого пуска начальник полигона лично транслировал по телефону министру обороны в Москву.

Получив разрешение, я отъехал. Ожидаю пуска. Время (я его знал) истекло. Пуска нет, значит, что-то ненормально. Вдруг вижу, на бешеной скорости ко мне движется от комплекса автомашина с офицером. Подъезжает. Докладывает, что пуск не прошел из-за двигательной установки. В голове мгновенно проносится: «Я сам менял клапан. Никого не было. Вдруг что-то сделал не так?» Подъезжаю к комплексу, бегу в помещение рессиверной станции. Там один из моих офицеров докладывает, что отказал один агрегат наземного оборудования. Отказ предвидеть было нельзя. На сердце, как говорится, отлегло. Виновата не моя злополучная работа на технической позиции. Агрегат заменили и нормально сработали. Себе же я сказал, что больше таких фокусов я делать не буду.

Пришлось на этом комплексе побывать в стволе шахты, после того как там однажды взорвалась ракета. Присутствующий при пуске тогдашний Главком Бирюзов приказал ускорить работы по удалению из шахты остатков ракеты и выяснить причину аварии. Легко приказать! В стволе шахты находятся завалы из искореженных остатков ракеты. Стоит сплошной бурый туман от паров окислителя. Лифт не действует. И в этих условиях нашим специалистам стартовикам приходится разбирать завалы. Для работы личный состав облачается в резиновый защитный костюм, в резиновые сапоги и перчатки. В шахту опускается в люльке, закреплённой на тросе крана с большим вылетом стрелы. Перед опусканием одевается и задействуется изолирующий противогаз. Работа была чрезвычайно трудной. Продолжительность работы определялась временем работоспособности задействованного изолирующего противогаза.

Двигателисты в этих работах не участвовали. В один из дней я из-за любопытства приехал на комплекс. Меня увидел начальник отдела и весьма обрадовался. Он сообщил, что в шахте обнаружены не сработавшие пороховые реактивные двигатели (ПРД ). Стартовики с ними работать опасаются. Вот он и говорит: «Ты специалист по ПРД, опускайся в шахту, демонтируй ПРД и подними их наверх». Пришлось облачаться в защитный костюм, противогаз и т. д. Опустили меня в люльке крана вниз. Там от бурых паров окислителя ничего не видно. Двигаюсь на ощупь. Везде торчат острые края рваного металла. Нашёл свои ПРД. С трудом отвернул болты крепления. Всё ведь искорежено. Понес их к люльке, на которой опускался. ПРД тяжёлые. В защитном костюме жарко. Дышу тяжело. Чувствую, что из-под маски противогаза вырывается воздух. Приказал себе двигаться медленно и плавно. Погрузил ПРД в люльку и по шлемофонной связи дал команду на подъем люльки. Вот так иногда наказывается излишнее любопытство.

Жизнь и работа продолжались. В 1964 году было принято решение провести боевые пуски ракет Р12У не с полигона, а с ракетного комплекса, расположенного в Узбекистане. Предполагалось проверить боевые графики подготовки и пуска ракет в условиях линейной войсковой части и успешность пуска ракет в направлении «восток – запад». Работами руководила комиссия под руководством генерала А.Калашникова (бывшего начальника нашего 1-го Управления). Контроль за действием боевого расчета осуществляли испытатели нашего отдела и инструкторы учебного центра нашего полигона. Начав осматривать и испытывать оборудования комплекса, наши специалисты обнаружили в оборудовании одной из заправочных систем очень серьёзные нарушения. Это был брак строительно-монтажных работ. А часть давно стояла на боевом дежурстве, но никто этот брак не обнаружил. На устранение этих неполадок ушло около 3-х месяцев. В свободные промежутки времени мы немного познакомились с Узбекистаном. Осматривали достопримечательности Самарканда, побывали на восточных базарах в Самарканде и Ташкенте.

Наконец, все было исправлено. Провели пуски из всех стволов шахтного комплекса. Подготовили и провели повторный пуск из одного ствола комплекса. В остальных стволах пуск имитировался на учебных ракетах. Работы по первому и повторному пускам прошли удачно. Личному составу части, да и нам, выступающим в роли инструкторов, пришлось много потрудиться. Настроение у личного состава части (особенно у командования части) было приподнятое. При пусках присутствовал тогдашний Главком Маршал Советского Союза Крылов Н.И. После работы он собрал офицеров части, присутствовали там и мы. Офицеры ожидали, что за такую работу они все будут поощрены. Но Главком с трибуны начал свою речь так «Вы предатели!» Далее он пояснил, что часть стояла на боевом дежурстве, командование надеялось, что при необходимости часть своевременно выполнит поставленную задачу, а часть оказалась не боеготовой. Только комиссия генерала Калашникова обнаружила и устранила недостатки. После этого разноса, как мы позднее узнали, оргвыводов не делали. Часть всё же стала боеспособной.

Хотел бы я кроме описаний испытаний остановиться ещё на ряде моментов нашей жизни. У испытателей была не только напряженная, часто непрерывная работа на стартовых и технических позициях. Были и светлые моменты в жизни. Мы всегда испытывали трудно описываемое удовлетворение, которое наступало после завершения работы. Ракета нормально стартовала. Пришла «квитанция» (так называлось сообщение, что ракета попала в цель). Мы осматриваем оборудование, заполняем документацию, усаживаемся в транспорт и едем домой. Кажется, ничего больше в жизни не надо.

          За свою работу мы получали благодарности, грамоты, премии. А часть испытателей после завершения цикла испытаний и приёма ракеты на вооружение награждалась орденами и медалями.

Так в 1963 году я был награжден своим первым орденом «Красная звезда». Процедура награждения оказалась несколько странной. Обычно награждение на полигоне проводилось после завершения каких-то важных работ. Представление писалось на группу испытателей. Вручение наград проводилось достаточно торжественно. У меня дело обстояло так. Встречает меня в коридоре начальник Управления и говорит, что у него в сейфе завалялся мой орден и его надо мне вручить. Второй свой орден «Красная звезда» в 1977 году я получил уже по классической схеме. Был принят на вооружение новый ракетный комплекс «Пионер». Были и представления и торжественное вручение.

В 1964 году мне было присвоена (тогда только установленная в Ракетных войсках) классная квалификация «Мастер». Я попал в первую группу лиц в Ракетных войсках, которым эта квалификация была присвоена приказом Главкома. В дальнейшем эта квалификация присваивалась командованием полигона. В воскресенье, когда я был дома, вдруг появляется дежурный по Управлению полигона и вручает поздравительное письмо по этому поводу за подписью генерала В.И. Вознюка. Было приятно.

Кроме непосредственной испытательной работы нашим испытателям приходилось заниматься выполнением научно-исследовательских работ (НИР) и военно-научных работ (ВНР). Различия между ними были в основном в том, что НИР были обычно более комплексными работами, а ВНР чаще были более локальными работами. Часто выполняемые нами НИР были составной частью НИР, где головными исполнителями выступали НИИ-4, Артакадемия, Военный институт им. Можайского и другие учреждения.

Первые НИР-ы (50-х годов) чаще представляли собой разработки «Руководств служб» или «Огневые службы». Дело в том, что промышленность цельных материалов по вопросам конструкции и эксплуатации ракетного вооружения военным частям не представляла. Такие документы (в порядке НИР) разрабатывали испытатели полигона. Разрабатываемые нами так называемые «Огневые службы» представляли собой перечень последовательных команд и докладов во время подготовки ракет к пуску. Это были, конечно, необходимые документы, но научно-исследовательскими их можно было называть с большой натяжкой.

Постепенно тематика НИР-ов все более усложнялась и все более приобретала уже действительно научно-исследовательский характер.

Я участвовал за время службы на полигоне в разработке многих НИР-ов. В некоторых был руководителем работ. Имею грамоты за НИР, занявших на конкурсе НИР второе место в 1970 году, за досрочное и качественное выполнение НИР в 1975 году, за успехи в выполнении НИР шифр «Автомат» в 1981 году и другие. Хочется отметить различный подход к нашим исполнителям со стороны внешних для нашего полигона организаций. Если в НИР-ах, где головными исполнителями были НИИ-4 о разработках полигона, вошедших в итоговый отчет, часто даже не упоминалось, то при работе с военным институтом им. Можайского была совершенно другая картина. Они всегда указывали наших разработчиков в качестве авторов.

Хотелось остановиться ещё на таком вопросе. Наш начальник полигона генерал В.И. Вознюк был человек, очень тонко чувствующий как сегодняшний день полигона, так и его будущее, которое он справедливо связывал с качественным состоянием личного состава испытателей.

Он почувствовал, что наши испытатели постепенно теряют форму в вопросах новейших знаний. Нет, в практическом отношении, мы были в основном подготовлены отлично. Но прошли годы после окончания ВУЗ-ов. Появились новые требования к уровню знаний испытателей. Все более на передний план выступали вопросы повышения уровня количественной оценки качества и надежности испытываемого оборудования в ходе полигонных испытаний. В системах управления ракет аналоговые системы начались вытесняться цифровыми. На бортах ракет стали устанавливаться цифровые вычислительные машины. Много нового появилось в большинстве образцов оборудования.

Для повышения уровня подготовки испытателей генерал В.И. Вознюк начал действовать по военному решительно, хотя и несколько грубовато. Почти всем старшим офицерам, которым он утверждал аттестации, он стал писать «Достоин повышения (в должности или в звании) при условии сдачи кандидатских экзаменов и начале работы над диссертацией». Испытателям пришлось шевелиться. Конечно, далеко не все разработали и защитили диссертации. Да в условиях полигона массовое появление кандидатов технических наук и не могло быть. Для этого необходимо было иметь талант и, главное, условия для его реализации. Но учиться, сдавать кандидатские экзамены стали практически все. Генерал Вознюк не только силой заставил людей учиться, он постарался максимально создать необходимые для учёбы условия. Для консультаций и приёма экзаменов к нам вызывались комиссии из НИИ-4 в составе докторов и кандидатов наук. Для изучения иностранного языка на полигоне работали курсы. Затем была организована сдача экзамена в Волгоградском строительном институте. Для изучения философии в вечернем университете марксизма-ленинизма был создан философский факультет с 2-х годичным курсом обучения. У окончивших его экзамены принимали преподаватели кафедры философии педагогического института Волгограда.

Я сдал все экзамены, но над диссертацией работать не стал. Я к тому времени изменил профиль работы и от испытательной работы перешел в службу ракетного вооружения полигона.

При испытаниях приходилось постоянно взаимодействовать с представителями конструкторских бюро и представителями заводских испытательных подразделений. С годами характер этого взаимодействия существенно изменялся. В начале 50-х годов ведущая роль в работе принадлежала заводчанам. Мы вначале работали под их руководством, изучали приемы их работ на технических и стартовых позициях. Выступающие в роли технических руководителей главные конструкторы и их представители всегда имели последнее слово в решении всех вопросов. Особенно это было в эпоху С.П.Королёва и его заместителей (Воскресенского и др.). За полигоном оставалось «вето» в вопросах техники безопасности при проведении работ. Шло время, полигон постепенно набирал силу. Перед испытателями командование ставило задачу быть по подготовке, по крайней мере, не ниже заводчан. Испытатели полигона стали заранее готовиться к предстоящим работам. На заводах изучали конструкцию будущих объектов испытаний. Тщательно изучали приемы испытаний ракет на заводских испытательных станциях. Изучали процессы подготовки ракет к прожигу на подмосковном испытательном центре. К моменту прибытия первых ракет на полигон, мы практически теперь были готовы к испытаниям, достигли полного паритета с заводчанами. Постепенно рос авторитет наших испытателей. К нашим замечаниям и предложениям промышленность была вынуждена относиться всё более внимательно. Правда, если они почти безоговорочно принимали наши замечания, то против конкретных наших предложений часто ожесточенно сопротивлялись. Они объясняли это тем, что не хотели заранее связывать руки заводским работникам при устранении отмеченных недостатков. Рос авторитет полигона и в решении вопросов общей оценки результатов испытаний ракетных комплексов. На полигоне были созданы отделы анализа результатов испытаний. Они были укомплектованы хорошо подготовленными кадрами анализаторов. Полигон имел сильный вычислительный центр. Были разработаны мощные алгоритмы и программы оценки лётных параметров ракет с учетом многих факторов. Теперь на заседаниях комиссий по испытаниям представители главных конструкторов (а то и сами главные конструкторы) с большим вниманием слушали доклады руководителей наших отделов анализа по оценке результатов испытаний. Особенно блестяще в этой роли выступал начальник отдела анализа 1-го Управления полковник-инженер В.А.Бородаев. Его доводы были безупречными, их трудно было опровергнуть. Он тоже был из когорты наших студентов-лейтенантов. С золотой медалью окончил академию. В то же время он не был, как говорил Кузьма Прутков: «специалистом, подобным флюсу, односторонним». Он был всесторонне развитым человеком. С ним всегда было приятно общаться, решать все вопросы. Очень жалко, что он рано ушёл из жизни по болезни.

Постоянно и тесно работая с представителями промышленности, у нас со многими из них установились весьма своеобразные отношения. Мы с одной стороны становились фактически друзьями, которые совместно и дружно работали в ходе испытаний, а с другой стороны никогда не давали друг другу поблажек в оценке результатов испытаний. Эти представители промышленности работали в тех же трудных условиях, как и мы. Те же старты, холод или жара. В некоторых отношениях им было ещё труднее. Мы хоть могли попадать на отдых домой. Они же иногда безвыездно находились на полигоне месяцами. Основная часть их (рядовые испытатели) жили не в городке (с его относительной цивилизацией), а в гостиницах недалеко от технических и стартовых позиций. Часто на праздники они оставались «праздновать» здесь же, не уезжая домой. Тут невольно потянешься к спиртному. Пили в основном спирт, предназначенный для технических целей. Их руководство, чтобы затруднить этот процесс, требовало потребность в спирте для технических целей подтверждать визой военных. Мы сочувствовали своим коллегам и всегда визировали, хотя при этом были иногда случаи, когда просили завизировать потребность в спирте в таких объёмах, как, например, объём, необходимый для двукратной промывки методом окунания агрегата ПЩС. Кто знает размеры этого агрегата, тот поймет, сколько же для этой промывки надо спирта. Но к этому надо подходить со снисхождением. Эти люди трудились очень много и самоотверженно. В наших сердцах всегда сохраняется дань уважения к их труду.

Интересно было наблюдать за жесткой конкуренцией между конструкторскими бюро. Иногда нам приходилось на серийных ракетах одного конструкторского бюро (КБ) отрабатывать отдельные узлы и приборы другого КБ, которое свои ракетные комплексы ещё лишь разрабатывало. Представители первого КБ по-дружески просили нас в ходе этих работ не особенно раскрывать вторым принципы и методы испытаний их ракет. В ракетном деле и при социализме шли на жесткую конкуренцию для получения быстрых и лучших результатов.

Продолжаю повествование об испытаниях. После испытаний и приёма шахтных комплексов «Чусовая» и «Двина», отдел наряду с периодическими работами на этих комплексах выполнял и другие работы. Начальником отдела стал наш бывший студент инженер-майор Гончаров А.И., который обладал великолепными организаторскими способностями. Отдел выполнял работы по тематике «Вертикаль» в интересах науки. При этом проводились астрофизические наблюдения (авторы – Академия наук Армении), запускали собак. Проводилась отработка макета спасаемого аппарата «Союз». Точного назначения последних работ мы не знали. Только впоследствии мы поняли, для чего мы работали.

Много приходилось выезжать в составе комиссий на ракетные комплексы и на предприятия в различные районы страны (Украина, Прибалтика, Север, Сибирь). Там проводилась окончательная отработка боевых графиков подготовки и пуска ракет в реальных условиях боевых частей. Они всегда в некоторой степени отличались от полигонных. На предприятиях мы участвовали в окончательной приёмке всей документации на испытанные комплексы. Припоминается картина: за большим круглым столом сидят члены комиссии и по очереди подписывают документы (чертежи и т.д.), которые ходят по кругу. Предварительно комиссия их уже рассмотрела. Приходилось иногда отлавливать документы, которые комиссия отвергла, но хозяева пытались всё же подсунуть их под горячую руку для подписи. В день приходилось поставить несколько сот подписей. Я был доволен, что у меня короткая подпись. На других предприятиях приходилось участвовать в разработке технических условий на создание учебных ракет для боевых частей. В отличие от ракет – старушек, таких как Р2, Р5М, где учебная ракета практически не отличалась от боевой, для новых комплексов надо было учебные ракеты определённым образом конструктивно дорабатывать. Это делалось для максимального приближения действий личного состава при тренировке на учебной ракете к действиям при работе с боевыми ракетами.

Бывали годы, когда в таких командировках приходилось находиться до 8-ми месяцев в году. Командировки создавали дополнительные трудности семье. У нас родилась вторая дочь. Я часто нахожусь в длительных командировках. Жене приходится крутиться одной. Когда маленькую дочь необходимо было отправить в Киев на лечение, я мог проводить жену с дочкой только до аэродрома Волгограда. Там мы в один день улетали в разных направлениях, причём я раньше. Такая уж судьба у испытателя и его семьи.

Большую работу отдел провёл при организации пусков снимаемых с дежурства ракет Р5М. Боевые части снимались с дежурства и со своими ракетами Р5М прибывали на наш полигон для отстрела. В этих работах были заинтересованы конструкторские бюро, им было интересно знать, как сохраняются материалы ракеты, её элементы и узлы после их долгого нахождения на боевом дежурстве, какова их долговечность. Нам пришлось вспомнить особенности работы с жидким кислородом. Работы прошли успешно.

Я в это время был назначен на должность заместителя начальника нашего комплексного испытательного отдела, которым руководил Гончаров. Работать с ним было хорошо. Мы в основном быстро нашли общий язык, отдел оказался довольно дружный. Конечно, кроме испытательных работ, была боевая и политическая подготовка, за которые отдел при проверках получал хорошие и отличные оценки. На полигоне проводились соревнования по вождению автомобилей. Отдел занял 2-е место после команды автобатальона.

В 1967 году Гончаров и я получили звания инженер-подполковник.

Вскоре отделу была поставлена совершенно новая для нас задача – подготовка к испытаниям ракетного комплекса по пуску ракет из подводного положения подводных лодок. Система управления этой ракеты имела на борту БЦВК (бортовой цифровой вычислительный комплекс). Для имитации пуска из-под воды применялся специальный стенд, заполняемый перед пуском водой. При подготовке к этим испытаниям пришлось изучать принципы работы электронных вычислительных машин, двоичную систему исчисления и многое другое. Используя свой большой опыт проведения полигонных испытаний, мы совместно с конструкторами и заводскими испытателями разрабатывали программы и методики будущих испытаний. Подготовка к этапу полигонных испытаний шла к концу.

Вдруг от командования полигона поступает, как говорят военные, «вводная». Часть отдела продолжает работать по морской тематике, а другая часть выделяется в самостоятельный отдел, начальником которого назначают меня. Отделу ставится задача подготовиться к пускам ракет Р12 по специальным программам. Мне предоставили возможность самому подобрать испытателей в отдел. Я выбрал людей, которых хорошо знал и вполне мог на них опереться. Вот они: Кирютенко, Шелухин, Анищенко, Морозов, Аверин, Хохлов, Шершнёв, Немчанинов и другие.

В качестве пусковой команды (на полигоне подразделения типа батареи носили название «команда») нам был выделен личный состав, совершенно не знающий ракетную технику, не работавший с ней. Началась учёба. Личный состав команды был освобождён от нарядов и всякой другой работы. В день мы отрабатывали несколько пусков ракеты Р12 из разных степеней готовности. Через 32 дня мы доложили, что готовы к работе. Успешно провели первый пуск. Я с этого времени начал полностью самостоятельно руководить пусками Р12. Особенностью этих работ было то, что время пуска сильно зависело от готовности радиотехнического измерительного комплекса в месте падения боевых голов. Эти комплексы были весьма капризны, то и дело вызывали задержки при проведении пусков. Всё это очень усложняло руководство пуском. Постепенно мы в работу втянулись, пуски проходили без происшествий. Бывали, конечно, и неприятности. Однажды при запуске ракеты произошло разрушение перекисного реактора в момент поступления в него перекиси водорода. Компоненты топлива были слиты, ракета опущена в горизонтальное положение и отправлена на выяснение причин неисправности. В суматохе забыли перед опусканием ракеты заарретировать гироприборы, пришлось их потом менять. Но в целом работа у нас шла успешно, так как наш небольшой коллектив состоял из очень ответственных людей, каждый знал, что можно положиться друг на друга. Мы иногда сразу после успешного пуска садились в чью-либо из наших машин и отправлялись в займище на рыбалку отдохнуть. Жаль, скоро запретили ездить на работу на личных автомашинах.

Отделу вскоре было предложено вернуться к тематике «Вертикаль». Начали готовить команду. Время шло. Когда отдел формировался, было обещано, что наш нештатный отдел скоро будет введен в штаты полигона. Меня это касалось непосредственно. Должность начальника отдела была полковничья. С нас требовали и мы работали с полной отдачей как штатный отдел. Но штаты всё не утверждали и меня это начало раздражать.

Однажды на стартовую позицию, где мы обучали команду, прибыл вновь назначенный заместителем начальника полигона по ракетному вооружению полковник-инженер Царенко С.А. (в дальнейшем он станет генерал-майором). Мы давно знали друг друга. Еще в молодости он в звании капитана, а я в звании старшего лейтенанта вместе принимали участие в пусках ракет. Царенко предложил мне пойти к нему заместителем начальника службы ракетного вооружения полигона. Я немного подумал и согласился. Однако предупредил Степана Аксентьевича, что моя кандидатура может и не пройти через Вознюка. В прошлом был такой эпизод. Я с группой товарищей подписал заключение о возможности продления срока эксплуатации комплекса «Чусовая». Мы не знали мнения генерала Вознюка по этому поводу, а генерал Пичугин, руководивший нашей группой, нас по разгильдяйству не сориентировал. На самом деле вопрос можно было решить и так, и иначе (или продлевать, или нет). Всё зависело, как говорится, от воли командира, а мы этой воли не знали. Генерал нас отругал крепко и добавил, что мы ему «нас--ли» в борщ. Память у Вознюка была невероятная. Через несколько лет, встретив меня в кабинете начальника штаба полигона, он прищурился и сказал: «Это тот Иванов, который подписывает бумаги вопреки воле начальника». Об этом я Царенко и рассказал. Вознюк мое назначение подписал. Распрощался я со своим отделом и с испытательным Управлением, где я прослужил 17 лет, и отправился в службу ракетного вооружения полигона. Она располагалась в здании штаба на площадке 10, то есть в городке. Между прочим, только я ушел, мой отдел стал штатным.

Служба ракетного вооружения полигона (сначала в виде службы главного инженера) существовала давно. Но как-то она занималась своими многочисленными проблемами и мало соприкасалась с боевыми площадками, была далека от непосредственных испытаний. Был у меня такой курьёзный случай в прошлом. Я уже был руководителем группы, ведущим инженером. Однажды на старте мы разбирались с одной неисправностью. Присутствовало много народу, представители промышленности, военпреды. Слышу, один полковник в авиационной форме даёт весьма толковые предложения. Спрашиваю у него: «Откуда вы, товарищ полковник?» Полковник представляется и говорит, что он заместитель генерала Вознюка по вооружению. Вот такой конфуз, ведущий инженер не знает заместителя начальника полигона по вооружению. В последствии генерала Царенко и меня, его заместителя, испытатели полигона знали хорошо, так как мы стали много работать на технических и стартовых позициях. Как я понял, Царенко меня в значительной мере для этого и привлёк в свою службу.

Стал я осваиваться на новом месте. Вижу, что задачи службы весьма многосторонни. В службу входили отделы, отвечающие за организацию эксплуатации ракетного вооружения полигона, за обеспечение техники безопасности при работах, за организацию гостехнадзора, за хранение и комплектацию ракетного вооружения . Входили отдел главного механика и отдел главного энергетика , отделы химических анализов и отдел метрологического обеспечения, отдел производственно-технического обеспечения. Служба имела экспериментальную ремонтную базу. Имелась группа артвооружения.

Со Степаном Аксентьевичем мы работали дружно, дополняли друг друга. Он мне много доверял, я тоже знал, что на своего начальника могу всегда положиться. В наших отделах руководителями и инженерами работали в основном хорошо подготовленные, самостоятельные и ответственные офицеры. С тёплым чувством вспоминаю В.Советова, В.Мельникова, А.Иванова, Мосолкина, Л.Груздева, И.Иванина, И.Безрукова, Кистерского, Кулябу, Ильина, Маркина, Н.Зайцева, Рысева, Константинова, других. Это были подлинные знатоки в своём деле. Среди них были и наши бывшие студенты-лейтенанты: Груздев Л.В. – главный энергетик полигона.

 Для обеспечения максимальной боеготовности ракетных комплексов полигона служба проводила большую работу по внедрению системы профилактического обслуживания оборудования (регламентов). Было предложено и внедрено в жизнь положение о проведении годовых и полугодовых больших регламентов одновременно на всех комплексах полигона. Одновременный регламент позволил лучше контролировать ход работ и лучше осуществлять их материально-техническое обеспечение. Кроме того, надо было учесть, что работа всех комплексов полигона зависела от готовности к работе измерительного комплекса. Это тоже требовало проведение одновременного регламента. В организации регламентных работ ведущим отделом в нашей службе был отдел подполковника-инженера Советова В.Д. У него в отделе работали мастера своего дела Мельников В.Г., Иванов А.И., Шевченко Олег и другие. Позднее В.Г. Мельников и А.И. Иванов занимали должности заместителя начальника службы ракетного вооружения полигона.

Служба внедрила в частях сетевые графики проведения регламентов. Мы жестко требовали выполнения указания Главкома не отрывать личный состав на другие работы во время проведения регламентов. Внедрение системы регламентов проходило не всегда гладко, командование частей поначалу не относилось к регламентным работам серьёзно. У меня однажды возник острый конфликт с начальником политотдела полигона генералом Овечкиным, так как я выступил с письменным протестом по поводу проведения партактива в дни годового регламента. Овечкин вызвал меня и спрашивает: «Иванов, у Вас есть партбилет?» Я понял, о чём идет речь, решил идти напролом и тоже спросил: «А у Вас, товарищ генерал, есть партбилет?» Мы схлестнулись почти до «рукопашной». К счастью появился начальник полигона, он приказал мне как младшему уйти, а сам остался беседовать с Овечкиным. Моё дело победило. Эта стычка способствовала просвещению начальника политотдела. Через некоторое время встречаю генерала Овечкина. Он обращается ко мне: «Товарищ Иванов, я знаю, у вас скоро полугодовой регламент. Почему не сообщаете мне? Я прикажу замполитам частей оказывать вам содействие». Я поблагодарил генерала.

Служба ракетного вооружения тесно увязывала свою работу с работами испытательных Управлений полигона и их инженерно-испытательными частями. Представитель службы (обычно Царенко или я) всегда участвовали в работе комиссий по руководству пусками.

Особенно тесно мы сработались со службой заместителя начальника полигона по опытно-испытательной и научной работе, когда её возглавил генерал-майор-инженер Геннадий Васильевич Лексин. Он тоже был из наших студентов-лейтенантов. Часто мы с ним вместе разрабатывали планы работ, проверяли готовность стартовых позиций к пуску. А иногда, вспомнив время нашей «испытательской» молодости, сами усаживались за схемы, пытаясь отыскать причины тех или других неудач.

Испытательная работа всегда опасна, поэтому наша служба делала большой упор на обеспечение безопасности опытно-испытательных работ. Жестко контролировал соблюдение требований техники безопасности на старте начальник нашего отдела полковник Безруков Н.И. Ему приходилось иногда вступать в конфликты с руководством Управлений и частей, которые, «экономя» время, шли на упрощения в деле техники безопасности.

Безруков был человеком принципиальным и в то же время лояльным к людям. Он умел обеспечить соблюдение интересов всех сторон. На полигоне в то время почти 10 лет не было каких-либо существенных происшествий, связанных с нарушением техники безопасности на технических и стартовых позициях.

Отдел службы имел право проводить проверки объектов без местных представителей службы гостехнадзора. Заместитель Безрукова подполковник-инженер Кистерский много делал для обеспечения готовности к работе объектов гостехнадзора стартовых позиций.

Полигон имел огромное энергохозяйство. Это десятки километров воздушных и кабельных электросетей различного напряжения, большое число подстанций, многое другое. От бесперебойного функционирования энергохозяйства зависели все работы на технической и стартовой позициях. Наш отдел энергослужбы возглавлял подполковник-инженер Груздев Лев Васильевич, грамотный инженер, человек со сложным характером, большими знаниями и хорошими организаторскими способностями. Он умело руководил своим сложным громоздким хозяйством, всегда болел за дело.

Я, как старый испытатель, был неравнодушен к отделам, связанным непосредственно по работе с техническими и стартовыми позициями. Поэтому о них я пишу больше.

Хочу еще рассказать, как я «влип» в работу, которая мне портила кровь почти половину времени моего нахождения в службе ракетного вооружения полигона. На полигоне начались работы по сооружению ракетно-космического комплекса, так называемой «Площадки 107».

Однажды заходит ко мне начальник отдела капитального строительства (ОКСа) полигона и говорит, что он хочет предложить назначить меня руководителем межведомственной оперативной группы (МОГ). Эта группа должна координировать работу всех участников работы строительства и полигона. Я, не имея опыта в такой деятельности, легкомысленно согласился.

Вскоре последовало решение о моём назначении. Решение принимала военно-промышленная комиссия при Совете министров СССР, весьма представительный и важный орган. Я должен был туда каждый месяц отсылать доклад о ходе строительства. В вопросах координации работ мне формально подчинялись и строители и полигон, фактически же, конечно, никакого подчинения не было. Я стал управленец с обязанностями, но без прав. Самое большее, что я мог – составить неблагоприятный доклад в верх. Но даже чтобы послать доклад шифровкой, я должен был обратиться к генералу Вознюку, так как только он имел право подписи шифровки. Да и, естественно, мне на полигон в докладе «тянуть» было несподручно.

Впервые я столкнулся с организацией работ строительства. Я очень не люблю хаять, как шли дела в Советский период. Но принципы организации строительного дела тогда имели много отрицательных сторон. На заседании МОГ я критикую строителей за срыв сроков строительства объектов комплекса. Старший начальник строителей (начальник УИРа) соглашается со мной и тоже ругает подчиненных. Но затем вдруг спрашивает их: «По освоенным средствам (деньгам) вопросов нет?» Ответ: «Нет». Начальник УИРа хвалит своих подчинённых! Оказывается, что для строителей важно не выполнение графика строительства, а своевременное освоение выделенных средств. Что тут оставалось делать? Но всё постепенно налаживается. Строители работают. Начинаются монтажные работы с оборудованием, отладка и испытание оборудования. Эта работа значительно ближе к моей предшествующей деятельности, я уже больше могу влиять на ход работ. Долго мучились, но комплекс построили. Опробовали пуском ракет.

Впоследствии с этого комплекса запускали первые индийские и французские спутники. Комплекс и сейчас еще есть на полигоне.

 Потом была большая работа по созданию базы оснащения подвижного ракетного комплекса «Пионер» на площадке 28. Была создана и подчинена нашей службе специальная испытательная часть. Теперь нам приходилось отвечать и за то, что в части убежал солдат, что в части возникла «дедовщина». Конечно, в части есть свои командиры, но мы являлись по отношению к ним как соединение к части со всеми правами, обязанностями и ответственностью. Результаты работы этой части находились под постоянным контролем Главного штаба ракетных войск и Министерства оборонной промышленности. Приходилось ездить туда с докладами. Присутствуя на годовых сборах командного состава ракетных войск, приходилось слышать, как Главком упоминает по разным поводам ракетные армии, корпуса, реже дивизии. Почти всегда он упоминал и об этой части.

По прошествии лет больно было слышать, что в горбачёвские времена на этой площадке была развернута база по уничтожению ракет этого комплекса. Уничтожение ракет проводилось под контролем американских военных. В честь этого «достижения» был даже сделан значок. Мне его вручили на праздновании 45-ой годовщины полигона. Кому то пришло в голову отмечать своё унижение. После празднования годовщины мы уезжали на автобусах, на которых из Волгограда должны были приехать американцы. Не укладывалось в голове – ещё совсем недавно мы разрабатывали мероприятия по обеспечению скрытности от них работ с «Пионером», а теперь сами привозим недавнего «наиболее вероятного противника» к месту испытаний.

В 1973 году я получил звание полковника-инженера.

Время шло. На полигоне всё меньше оставалось бывших студентов-лейтенантов. Остававшиеся занимали высокие должности. Вторым Управлением командовал Захаров А.И., третьим Управлением – Михеев Г.И., первым Управлением – Пресняков Ю.И. Лексин Г.В. был заместителем начальника полигона по испытательной и научной работе. Я был заместителем начальника службы ракетного вооружения полигона. Другие служили начальниками отделов, ведущими инженерами.

В 1954-1955 годах нас приехало служить на полигон свыше 100 человек. Через 25 лет осталось около 20-ти. В 1979 году на полигоне торжественно отметили 25-летие службы на полигоне бывших студентов-лейтенантов.

Имеется фотография с последними представителями когорты студентов-лейтенантов:

Я был в отпуске и на фотографию не попал. Нет здесь и еще нескольких человек. Праздник был радостным и печальным. О нашей жизни на полигоне написал один из бывших наших студентов-лейтенантов (Голубцов Н.А.).

Была торжественная часть. Подарки. Затем застолье.

Ф.15

Запомнилось еще одно событие из моей службы на полигоне. Я неожиданно стал председателем центральной комиссии по ежегодному приёму зачётов на группу по электробезопасности от командного состава полигона. Так как эти комиссии в соединениях возглавляли заместителиглавных инженеров, то на полигоне комиссию должен возглавить зам. начальника службы ракетного вооружения значит, я.

Я, конечно, в пределах институтских знаний имел представление об этом предмете, да и испытательная работа постоянно с этим соприкасалась. Однако, для специалиста по электробезопасности необходимо знать очень много формальных, но крайне необходимых правил.

Я был в командировке в Москве в Министерстве оборонной промышленности. Неожиданно получаю телефонограмму – явиться в службу главного энергетика ракетных войск для сдачи зачётов на должность председателя комиссии по приёму зачётов. Прибыл. Доложил, что я являюсь по образованию и по своей деятельности инженером-механиком (двигателистом) и, вроде, мало подхожу на должность председателя комиссии по этому вопросу. В ответ мне заявили, что мне даются необходимые документы и три дня на подготовку к зачёту. Засел за учёбу, зачёт сдал. Получил удостоверение о присвоении 4-ой группы по электробезопасности для электроустановок свыше 1000 вольт.

Начал председательствовать. Для автоматизации приёма зачётов служба приобрела специальные машины. Приобрели мы и тренажер, представляющий собой муляж пораженного электротоком человека. Сердце и легкие этого муляжа оживали (на экране), если его правильно «оживляли».

Начали мы принимать зачёты. Начальники Управлений и командиры частей «кряхтели», ругали нас за формализм, но зачёты сдавали.

Приходилось мне в службе отвечать и за боевую подготовку личного состава службы. Наш личный состав обычно на проверках получал приличные оценки.

Ф.16. Инспекторская проверка службы ракетного вооружения.

Воспоминания о Капустином Яре не могут ограничиваться только воспоминаниями о работах по испытаниям ракетных комплексов. Вспоминается своеобразная природа этих мест. Общий фон – унылая выжженная летом степь. Нещадно жарит солнце. Стоит марево. Почва потрескалась. Но это в степи. Если же попасть в займище (пространство между реками Волгой и Ахтубой), то оказываешься в зелёном оазисе. Яркая зелень. Высокая густая трава. Сверкают зеркала озер и речных протоков. Густые камыши. Весной займище залито водой. В грандиозном разливе сливаются две реки: Ахтуба и Волга. Ширина объединённой реки достигает 30 км. Имеющиеся в займище возвышенности превращаются в острова. Из воды торчат верхушки затопленных деревьев. Разлив длится довольно долго. Особенно сильный разлив бывал, когда ещё не было Волгоградской плотины.

Когда мы начинали служить, на полигоне произошла большая беда. Утонул на маёвке начальник секретной части 1-го Управления. Необходимо было найти его живым или мёртвым. Были организованы группы из нескольких человек, которые на лодках должны были обследовать это место. Мы подплывали к островам, высаживались там и осматривали их. Острова были сплошь покрыты спасавшимися от наводнения змеями. Хорошо, что мы были в яловых сапогах и имели длинные шесты. Мы продвигались по острову, разгоняя змей ударами шестов.

Вслед за разливом (по мере его спада) появляется неимоверное количество мошкары. От неё не спасают ни мази и ни сетки. Ветер относит мошкару в степь, где находятся наши объекты. Это ещё более усложняет нашу работу. Вечером свирепствуют мириады комаров. Однажды мы, группа испытателей, заночевали в степи в старом сарае. Ночью на нас напали комары. Пришлось зажечь коптилку и до утра бить комаров на стенах ремнями портупей.

Выше говорилось, что степь в этих краях сухая, однообразная, выжженная. Но в очень короткий период, с конца апреля и до первых чисел мая, степь преобразуется. Всё покрывается цветущими тюльпанами, в основном тюльпаны красного цвета, но встречаются и жёлтые и даже чёрные. Сказочная картина. Возвращаясь с ночных работ мы останавливаемся в степи и набираем огромные охапки цветов. Везем их домой. Но продолжается это очень короткое время.

Климат здешний резко континентальный. Летом стоит сильная жара. Говорили, что не хватало лишь пол градуса средней температуры, чтобы у нас ввели тропическую форму. Наши хлопчатобумажные гимнастерки (когда была ещё такая форма) очень быстро становились почти белыми, а наши лица коричневыми. Приезжающие к нам командировочные говорили, что полигонца всегда можно узнать по цвету гимнастерки.

Знаменитой была и наша пыль. Почвы здесь такие, что под колёсами машин легко превращаются в мельчайшую пыль. При отсутствии ветра эта пыль долго висит в воздухе после проехавшей машины. Дороги и улицы расположенного рядом села Капустин Яр всегда были покрыты толстым слоем мельчайшей, тёплой пыли. Как писал поэт Волошин: «Что может быть нежнее пыли степных разъезженных дорог?»

Если же есть ветер, то он просто обжигает лицо. Наиболее неприятный ветер юго-восточный из среднеазиатских пустынь. Холодная погода летом встречается очень редко.

Однажды в такую холодную погоду к нам прибыл Министр обороны Маршал Советского Союза Гречко. Его самолёт совершил посадку в соседней с нами Владимировке и министр по заранее подготовленной дороге (она была укатана и даже полита водой) прибыл к нам на полигон. Погода была холодная, дорога не пылила. Гречко подумал, что такие у нас условия всегда. Уезжая, он распорядился, чтобы испытатели на технических и стартовых позициях всегда были одеты в кителя с портупеей. А бетонные дороги, при таких хороших грунтовых, и не нужны. Все были крайне возмущены этим решением. Генералу Вознюку В.И. пришлось на совещании даже потребовать, чтобы распоряжение министра не обсуждалось и не осуждалось. Хорошо, что такое сумасбродное распоряжение было постепенно, явочным порядком забыто. Были у нас и свои сумасброды. Однажды едем домой на автобусе с площадки. Жарко, душно. Я снял галстук и расстегнул воротник рубашки (у нас была уже новая форма). Старший по автобусу подполковник Розенбаум немедленно сделал мне замечание. Смотрю, а сам Розенбаум закатал рукава рубашки. Тогда рубашек с короткими рукавами ещё не было. Я, немедленно, осведомился у него о возможности закатать рукава рубашки и мне. Розенбаум страшно возмутился такой непочтительностью младшего офицера. Я был лишь капитаном. На завтра он побежал с жалобой на меня к моему начальнику отдела. Тот постарался замять дело.

Зимой у нас бывали довольно сильные морозы. Температура в 20 – 30 градусов была не редкость. Такую температуру в сочетании с нашими ветрами переносить тяжело. Приходилось работать или в тёплых лётных костюмах с унтами или в полушубках с валенками. В такой одежде работать с оборудованием, подниматься на мостики установщиков по вертикальной лестнице было весьма неудобно. А, ещё надо учесть, что при определенных работах приходилось одевать и защитную одежду. Работаешь в такой одежде зимой. Часто ночью. Мороз, свистит ветер, а надо слышать команды, доклады, пользоваться инструментом. Приходилось нелегко. При такой погоде у нас проходили государственные зачетные испытания ракеты Р12 в декабре 1958 года.

К концу зимы у нас часто свирепствовали снежные бураны. Иногда из-за них мы не могли выезжать домой с площадок. Там и ночевали.

Весной и осенью царила непролазная грязь. Чуть съедешь с бетонной дороги, сразу забуксуешь.

Отрадой для нас была возможность в свободное время поехать в займище. Там для любителей была отличная рыбалка и очень многие наши офицеры стали заядлыми рыбаками. Те же (как я), которые не увлеклись рыбалкой, просто ездили в займище отдыхать.

Очень хорошая в Капустином Яру была осень, теплая и длительная. Деревья стояли украшенные жёлтыми и красными листьями. На базаре изобилие арбузов и помидор. Арбузы привозили казахи, из - под Баскунчака. Они были огромными и сочными. Иногда имели трудно передаваемый сладко-солённый вкус (если они выросли на солончаках). Стояли арбузы и помидоры очень дёшево. Огромные плантации помидор местные жители убирать не успевали. На помощь приходили военнослужащие наших частей, служащие, школьники. У нас до сих пор хранится грамота, полученная младшей дочерью за успехи в сборе помидор. Этот помидор на грамоте и нарисован.

Только непосвященному кажется, что в этой сухой степи никто не живет. Животный мир этих мест весьма разнообразен, в степи много сусликов и других грызунов. Они являются переносчиками насекомых, а те в свою очередь являются носителями чумных бактерий. В связи с этим в тех степях постоянно работают противочумные отряды. Однажды, находясь в Приаральских Каракумах (мы искали место падения аварийной ракеты) наша поисковая группа ночью наткнулась на заброшенное селение. Мы решили переночевать в бывшей школе. Выйдя утром из школы, мы увидели на крыльце несколько разбитых ящиков, в которых находились противочумные препараты. Стало как-то жутковато. Селение брошено, такая находка. Что всё это значило? Мы постарались быстрее оттуда уехать.

Вообще в инфекционном отношении наша местность была неблагополучной. Довольно часто в окружающих селениях свирепствовал ящур. Тогда все дороги перекапывались канавками, заполненными специальной жидкостью для дезинфекции колес проезжающих автомобилей. Летом свирепствовала дизентерия. Инфекционное отделение госпиталя не могло вместить всех болевших, и для части больных в степи устраивались палаточные городки. При пусках ракет в городке часто был виден тянувшийся за ними инверсионный след. Начальник инфекционного отделения госпиталя полковник Кац, наблюдая этот след, печально повторял: «Вот опять улетело мое инфекционное отделение». Стоимость пуска ракеты значительно превосходило стоимость нового здания инфекционного отделения. Бывали заболевания и брюшным тифом.

Посетила нас несколько раз и холера. У нас до сих пор сохраняются справки о противохолерной вакцинации. На уколы часто первой бежала молодежь, так как без справки никого не выпускали через КПП из городка на пляж. А как можно было в Капустином Яру прожить без пляжа? Дороги при холере перекрывались кордонами. Правда, действовал не режим карантина, а режим обсервации (это более легкие ограничения). Но мы не унывали, ездили в доступные окрестности городка. Устраивали выезды с ночевками и кострами.

Я уже говорил, что наша сухая степь была полна жизни. В степи было много зайцев, лисиц-корсаков. Ночью при свете фар было видно, как дорогу «перебегают» проворные ежи. Некоторые наши офицеры при работах на отдаленных изолированных объектах брали с собой ружья. В обеденный перерыв, буквально у забора площадки отстреливали зайцев, снимали с них шкурки и заячьими тушками набивали освободившиеся от пиропатронов цинковые ящички. Вечером везли добычу домой. Мне приходилось наблюдать, как этим промыслом занимался наш офицер Бабин, под началом которого я одно время работал.

В те времена принимались строгие меры по сохранению местных антилоп-сайгаков. Благодаря этому табуны их чрезвычайно разрослись. Однажды, пролетая на вертолете над степью, мы увидели под собой «колонну» бегущих сайгаков длинной от горизонта до горизонта. Мы это наблюдали с высоты порядка 100 метров, и обзор у нас, естественно, был значительным. В землянках на отдаленных объектах всегда можно было видеть сайгачьи рога, туда охотинспекторы доступа не имели. Но всё это мелкие брызги по сравнению с настоящим временем, когда рассказывают, что сайгаки беспощадно и безжалостно истребляются. Водились в степи и дикие кабаны.

Территория полигона, а она была весьма обширной, считалась закрытой зоной, доступ посторонних лиц на неё был запрещен. Окрестные животноводческие хозяйства, чтобы обойти этот запрет, выгоняли на нашу территорию табуны лошадей и верблюдов без пастухов. Животные жили на положении диких, сами добывали себе корм. То, что они домашние, выдавало только «тавро» на их телах. Они постепенно дичали, табунами управляли их вожаки, часто они вели себя весьма агрессивно. Однажды я ехал на площадку на автомашине по бетонной дороге. Путь преградил большой табун лошадей. Водитель подавал сигналы, мотор ревел – лошади ноль внимания, с дороги не сходят. В конце концов один жеребец, очевидно вожак, развернулся задом и ударил копытами по облицовке машины (это была «Волга») так, что только звон пошел. Еле удалось проехать мимо этого табуна. Зимой, когда снег покрывал землю, животные добывали себе корм – старую траву – из-под снега, разгребая его ударами копыт. При буранах лошади вытягивались в цепочку, прячась друг за другом.

У нас по степи были проложены водоводы от городка до отдаленных площадок. Иногда на них случались аварии – прорыв труб с образованием огромных луж (в степи трудно быстро найти и отремонтировать трубопровод). К этим лужам сбегались летом сотни лошадей и верблюдов на водопой.

Однажды на дороге опрокинулась машина, везущая арбузы. Упавшие арбузы раскололись и превратились в красно-зеленое месиво. Немедленно вокруг этого места собрались лошади и верблюды и стали их пожирать, мешая движению автотранспорта.

Над степью всегда можно было видеть парящих орлов, которые высматривали добычу. Любили орлы устаивать свои гнезда на высоких столбах линии электропередачи (напряжением до 35 киловольт). В качестве материала для своих гнезд использовали и валявшуюся под столбами алюминиевую проволоку. Бывали нередко случаи, когда орлиные гнезда перекрывали провода электролинии с аварийным, естественно, её отключением. Нашим энергетикам приходилось много (и часто безуспешно) бороться с этим явлением.

Наша семья в это время неожиданно приобрела автомобиль «Запорожец». В те времена автомашины были в большом дефиците. Жена, будучи в Волгограде, проходила мимо автомагазина, зашла туда и почти в шутку спросила, нельзя ли купить автомашину. Неожиданно ей ответили, что машины есть, пожалуйста, покупайте. В те времена автомашины были в большом дефиците. Дело в том, что на этот момент стоивший 1800 рублей «Запорожец» подорожал до 2200 рублей. Основная масса наших людей тогда была людьми небогатыми, теперешних богачей не было. И это подорожание всего на 400 рублей многих остановило. Жена вернулась в Капустин Яр и рассказала про автомашину. Срочно собрали деньги (обратились в кассу «взаимопомощи»), поехали в Волгоград и купили «Запорожец». Вскоре он стал нашим пятым членом семьи. Мне, правда, сослуживцы не давали проходу вопросами о том, как я в нем помещаюсь. Всё-таки у меня был рост 182 см. Действительно, если я ехал в форме, то фуражку надо было снимать (касалась потолка). «Запорожец» резко расширил наши возможности для отдыха. Мы на нем объездили всё займище.

Я даже, пока разрешалось, ездил на площадки на пуски ракет. Все отпуска теперь мы проводили только на автомашине. Мы не раз ездили в Крым, на Северный Кавказ (Кисловодск, Пятигорск), на Кавказское побережье Черного моря, на Украину (Киев, Житомир). В этой небольшой машине размещалась вся наша семья. Переднее правое сиденье убиралось и там размещали чемодан, на котором спала младшая дочь. Жена со старшей дочкой помещались на заднем сиденье. На установленном на крыше багажнике размещались наши вещи. В таком виде мы и путешествовали. Машина обладала небывалой проходимостью. Её легко было вытащить из ямы, лужи, грязи и т. д. Однажды в отпуске мы подъехали к броду через неглубокую, но довольно широкую речку. Там посреди речки стояли заглохнувшие «Москвичи» и «Волги». Мы решили рискнуть. Разгоняем машину, вода заливает лобовое стекло, течет по крыше. Едем как на подводной лодке. Но двигатель то у нас сзади и не глохнет. Мы благополучно пересекаем речку. Когда оглянулись, то увидели, что даже водители застрявших в реке автомашин аплодируют возможностям нашего «Запорожца». Все свои поездки мы фиксировали на кинопленку. Так что и теперь, через десятки лет мы можем посмотреть наши давние поездки. В 70-х годах мы «Запорожец» поменяли на «Жигули» и поездки наши продолжались.

Городок наш рос, благоустраивался. Командование гарнизона много внимания уделяло чистоте и порядку в городке. Городок начал строиться в свое время на пустыре. Прошли годы, и он стал зеленым оазисом в степи. Выросли деревья в парках, на улицах и во дворах. Всегда можно было найти тень.

Ф.17

Вид городка с вертолета

В городке было много школ. Служили, в основном, молодые люди и детей было много. В школах, вычислительном центре полигона, в других учреждениях работали в основном жены офицеров. Большинство из них имели высшее образование. Воспитанию детей в школах помогали войсковые части. Так, части обеспечивали проведение распространенной тогда военизированной игры «Зарница». Помнится, как старшая дочка бегала в этой игре с большим розовым пластмассовым пистолетом. Школьников возили на экскурсии в Волгоград, на солевой промысел в Баскунчак. Возле Волгограда располагался пионерский лагерь нашего полигона. Туда детей торжественно отвозили колонной автобусов под звуки оркестра. По праздникам у нас наряду с военным парадом, проходили колонны демонстрантов. Они состояли в значительной мере из школьников. Были хорошо оформлены.

В городке имелось несколько культурных заведений: Дом офицеров полигона, Дом офицеров полигона ПВО, клуб строителей, городской кинотеатр. Приезжали к нам на гастроли и артисты из центра. Долго в городке существовал «сухой закон». За «горючим» приходилось выезжать в Волгоград, Ленинск и другие населенные пункты. Привозили «горючее» из отпусков, командировок. Постепенно, эти строгие порядки были смягчены и мы зажили обычной городской жизнью.

Выше я уже рассказывал, что к концу моей службы у нас на полигоне осталось бывших студентов-лейтенантов менее 20 человек. Основная масса из приехавших в 1954-1955 годах постепенно ушли, кто уже уволился, а большинство правдами или неправдами перевелись в лучшие места. Особенно этот процесс усилился после ухода в отставку начальника полигона генерала Вознюка В.И.

Ф.17. Парадная колонна службы ракетного вооружения.

На этот раз я, уже в гражданской одежде, подошел к своей колонне и заснял на киноплёнку сослуживцев-товарищей. Всё, прощай, служба! Через несколько дней я уехал в Киев устраиваться в гражданской жизни.

После этого на полигоне я был два раза. Первый раз в 1986 году на праздновании 40-летия полигона.

Ф.18 Служба ракетного вооружения на юбилее в честь 40-летия полигона

Съехалось много народу. На полигоне продолжали службу многие наши бывшие сослуживцы. Много было рассказов, кто и где живет и работает. Как всегда, торжества сопровождались поездкой к месту первого старта ракеты. Там в качестве памятника стоит реальная боевая ракета Р1.

Многие из нас на юбилей приехали с женами. Наши жены впервые видели этот памятник, так как он расположен на закрытой в те времена части полигона. Ранее к этому памятнику наши жены доступа не имели, при том, что многие из них работали в вычислительном комплексе полигона и имели непосредственное отношение к обработке измерительной информации по результатам пусков.

Так же как и непосредственные испытатели ракет, они получали поощрения за результаты работ, награждались правительственными наградами. Так, моя жена Нина Васильевна за работу в ВЦ имеет медаль «За трудовое отличие».

Ф.19

Юбилей, 40 лет полигону (четвертая слева Нина Васильевна)

На одном из сделанных тогда снимков у ракеты-монумента четвертым слева стоит генерал-майор инженер Катеринич М.М. Когда то инженер- майор Катеринич М.М. был моим первым начальником, приобщившим меня к ракетному делу.

Ф.20.

В.Мельников, В.Иванов, Вальданов, М.М.Катеринич, Кистерский, Константинов и другие

Между прочим, в том, что на полигоне до настоящего времени сохранен памятник в виде ракеты Р1, есть определенная доля заслуги генерал-майора Лексина Г.В. и моя. Однажды мы получили указание из Москвы: демонтировать ракету и отправить на одну из киностудий для участия в съемках фильма. Кто знает конструкцию ракеты, какое используется оборудование при установке и снятии ракеты с пускового стола (а постамент памятника и играет здесь роль пускового стола), как эту ракету транспортировать по грунту и в железнодорожном вагоне, тот представляет, что это не простое дело. К тому времени, какого-либо оборудования, пригодного для этих целей, уже давно не существовало. Выполнить эту работу подручными средствами было, конечно, возможно, но сохранить при этом ракету вряд ли удалось бы. Тем более не было гарантии сохранности ракеты на киносъемках. Ну, сообщат, что, виноваты, не уберегли. А полигон останется без такого замечательного памятника. Пришлось сообщить в Москву, что из-за размягчения грунта после дождей, подъехать к памятнику с грузоподъемными средствами не представляется возможным. Одновременно мы передали размеры ракеты, что бы на киностудии сделали деревянный макет для съемок. В Москве эти размеры могли, конечно, найти в открытой литературе, но мы для гарантии дали. От нас отстали, памятник был сохранен.

Последний раз я был на полигоне в 1991 году на праздновании 45‑летия полигона. На этот раз среди действующих офицеров было совсем мало наших бывших сослуживцев. Я встретит только трёх подполковников, которые в наше время были лейтенантами.

К этому времени на полигоне уже был создан музей, где были представлены многие образцы ракетного вооружения, в свое время прошедшие через нас.

Ф.21. Установка «Катюша» и ракета Р12 (нижняя часть)

Так, на этом снимке видны одна из разновидностей «Катюш» и нижняя часть ракеты Р12. На втором снимке видна ракета РСД-10 «Пионер», с которой нам в свое время пришлось много заниматься на полигоне и которую там же позже уничтожали под контролем американцев.

Ф.21 РСД10 («Пионер»)

Послесловие.

В своих воспоминаниях я старался кратко описать большой отрезок своей жизни от призыва в армию до завершения 27-ми летней службы на полигоне.

Описываю я по возможности в последовательности проходивших событий моей жизни. А событиями жизни была работа по испытаниям ракетной техники на полигоне. Писал я свои воспоминания так, как они сохранились в моей памяти. Каких - либо документов или записей у меня под руками нет, поэтому возможны и некоторые неточности в описаниях.

Я сравнительно редко упоминаю имена людей, с кем приходилось работать, такой уж получился стиль изложения. Это не значит, что я своих сослуживцев забыл. Я помню практически всех, я благодарен им за трудные и интересные годы службы. Это были замечательные люди, труженики с большой буквы, честно исполнявшие свой долг.

Собрались офицеры на прощальный вечер проводить меня в новую жизнь. Обращаясь к ним, я сказал, что благодаря им служба моя на полигоне была лёгкой, так как я всегда работал с хорошими людьми. Я так думаю и теперь, спустя более 20-ти лет после окончания службы на полигоне.

Приехав в Киев, я поступил на работу в Экспериментальное производство института электросварки им. Е.О. Патона на должность главного инженера.

Проработал я там порядка 11 лет. Мне очень пригодился опыт, полученный при работе в службе ракетного вооружения полигона. Эта служба и была фактически службой главного инженера полигона (она просто носила другое наименование). Да и в подчинении у меня на этом производстве были подразделения, аналогичные подразделениям полигона. Это отдел главного энергетика, отдел главного механика, старший инженер по технике безопасности, химическая и метрологическая лаборатории. Многое было знакомо, так как принципы работы этих подразделений везде фактически одинаковы.

На этом кончаются мои воспоминания.